Танцовщица - Драммонд Эмма - Страница 41

• Предыдущая
• 41/101
• Следующая

Он вспомнил, как Лейла сидела в шикарных комнатах его старого дома. Вспомнил о Чарльзе, по-доброму обращавшемся с ней, и о Джулии, открыто выражавшей свое презрение. О деде, обвинившем его в том, что он привез в его дом свою «юбку». И шторм разразился, выплеснув силы, которые он больше не мог удерживать.

Она стояла у стола, отстегивая шляпку. Он подошел к ней сзади и крепко обнял.

— Это выше моих сил, — прошептал он ей в затылок. — Я не могу бросить тебя здесь и уйти. Да, я когда-то хотел сделать тебя своей любовницей и поселить в хорошей квартире, как Лемптон поступил с Рози Хейвуд. Но это было до того, как я открыл настоящую Лейлу Дункан. Ты не права, дорогая. Я влюбился не в обаятельное существо, созданное Лестером Гилбертом, а в девушку, которая так завладела мной, что я теряю рассудок. Я хочу тебя, Лейла. Я хочу то, что только ты можешь мне дать: солнечный свет и смех, гармонию и вечную любовь.

Он стал целовать ее волосы, затылок, шею, все крепче сжимая в руках ее изящное тело, словно желая защитить его.

— Ты не смогла бы жить в Шенстоуне, я знаю это и не прошу тебя ехать куда бы то ни было, где ты не сможешь быть счастливой. Конечно, я бы хотел, чтобы ты оставила Линдлей, но ты можешь продолжать учиться пению, если хочешь. Я сделаю тебя счастливой, дорогая. Я дам тебе все, что ты захочешь. Клянусь, для меня не будет существовать никого, кроме тебя, потому что ты взяла в плен мое сердце, мои чувства и мою судьбу. Ради Бога, позволь мне увезти тебя отсюда и заботиться о тебе.

Затем он вдруг осознал, что она неестественно неподвижна, словно не слышит или не понимает, что он ей говорит. Резко повернув ее лицом к себе, он со страстью произнес:

— Я прошу тебя выйти за меня замуж.

Ее вид заставил его замолчать: по белым, как мел, щекам, текли слезы. Она с ужасом смотрела ему в лицо, будто он был одним из привидений Корнуолла.

Апрель и май были самыми трудными месяцами в жизни Лейлы. Она едва ли осознавала, как прожила их. Вечера были заняты спектаклями, к тому же назначение в секстет поющих девушек загрузило ее работой до отказа. Но стоило ей подойти к двери служебного входа, как она вспоминала Рози. Хорошо, что «Веселая Мэй» был новым спектаклем, где ее подруга почти не успела поучаствовать.

Лейла снова чувствовала себя ужасно одинокой. На сцене она была охвачена волшебством, но, когда уходила за кулисы, оно тут же умирало. Она так же шутила с другими девушками, участвуя в веселых пикировках и нескончаемых театральных сплетнях, но память о Рози была всегда рядом с ней, наполняя ее сердце болью утраты.

Майлс Лемптон ухитрился помириться со своей невестой и в конце мая женился на ней. Лейла ощущала это как последнее предательство уже умершей девушки и разорвала газету со свадебными фотографиями. Скандал был забыт. Газеты захлебывались восторгами от состоятельной парочки. Рози была похоронена и всеми забыта.

Лейлу мучило то, что нельзя было ни похоронить, ни забыть. Предложение Вивиана о браке расстроило ее больше, чем предыдущее менее благородное предложение. Ее отчаянные протесты, что их брак не удастся, потому что они из разных слоев общества и ни его семья, ни друзья никогда не примут ее, легко опровергались Вивианом. Даже ее заверения, что женитьба на ней пошатнет не только его положение в обществе, но и поставит под угрозу военную карьеру, встречались возражением, что полк сочтет за честь принять в свои ряды девушку из Линдлей.

Вивиан продолжал приходить, а она не могла отказаться видеть его. Через несколько недель Лейла в отчаянии сама предложила стать его любовницей. Напротив, теперь Вивиан отказался от ее предложения. Стиснув зубы, он сказал, что не позволит, чтобы кто-нибудь называл ее «его юбкой», и согласится взять ее только в качестве жены. В отчаянии Лейла воскликнула, что тогда ничего не будет.

Его не было целую неделю, но однажды вечером он появился у служебного входа с охапкой цветов, и они вернулись к тому, с чего начинали.

Немало мук в этот ужасный период Лейле доставляли мысли о другой женщине, которая может стать его женой. Зная, что она никогда не сможет сказать ему о Френке Дункане, Лейла понимала, что их нынешним отношениям надо как-то положить конец. Они сделали друг друга невыносимо несчастными, и вина за это полностью лежала на ней. Она сгибалась под этой ношей, не в силах вынести мысли о том, что он найдет другую женщину, которой отдаст свою жизнь и любовь.

Джулия Марчбанкс выказывала к Вивиану постоянный интерес, несмотря на то, что должна была выйти замуж за кроткого Чарльза. Лейла не могла забыть, как она держала рапиру у его горла— несомненно, символический жест власти над ним. Если такая женщина, как Джулия, когда-нибудь завоюет его, ему придется отдать ей вместе с сердцем и душу.

От полного отчаяния ее спасали только уроки пения. Профессор Гольдштейн был маленький, неприметный мужчина, который верил лишь в упорный труд. И Лейла охотно трудилась. Наслаждение, которое она получала от звуков собственного голоса, было лучшей наградой за ее усилия. Она сама не верила, что это возможно. Ее диапазон расширялся с каждой неделей, и даже ее учитель, обычно скупой на комплименты, сказал, что за ее верещанием он начинает слышать настоящее сопрано.

Гольдштейн сказал, что ей нужно иметь дома пианино, чтобы заниматься каждый день. Когда она сказала об этом Вивиану, пианино было доставлено на следующий же день. Она приняла этот подарок, как принимала плату за уроки, поскольку считала, что это деньги от продажи серег Джулии. Эта мысль доставляла ей особое удовольствие. Вивиан сделал ей уже столько подарков, что она не могла позволить себе отказаться еще от одного.

Огромная популярность Франца Миттельхейтера, собирала аншлаги на «Веселую Мэй», а выдвижение в секстет добавляло Лейле все новых поклонников. Состоятельные повесы, восхищенные ее фигурой в обтягивающем мундире на сцене, были еще более восхищены ее женской версией, когда встречали у служебного входа. Драгоценности, цветы и другие экстравагантные подарки сыпались на нее дождем от толп почитателей. Она принимала их, считая частью своей роли, как требовал Летер Гилберт, и ей редко доводилось после окончания спектакля сразу возвращаться в свой подвал.

Ее появление в секстете означало и прибавку жалования, большую часть которого приходилось тратить на платья. Некоторые из ее кавалеров быстро исчезали, других она видела постоянно и получала удовольствие от их ума и веселого нрава. Ужины после спектаклей означали для нее только две вещи: хорошую еду, необходимую для здоровья, а теперь и для ее голоса, и возможность позже вернуться в свой подвал, где горестные воспоминания все еще властвовали над ней.

К ее ужасу, Вивиан проявлял дикую ревность по поводу каждого принятого ею предложения, каждого мужчины, с которым она встречалась, каждого полученного подарка. С приближением лета военные маневры и парады проводились все чаще. Кавалерийский полк постоянно вызывали для эскорта членов правительства, чей статус требовал проезда официальной процессией по улицам Лондона. Загруженный на службе, Вивиан виделся с Лейлой реже, чем раньше, и страшно переживал, что она проводит время с другими мужчинами. Обнаружив, что он одинаково страстен и в любви, и в гневе, Лейла не знала, чем успокоить его. Они часто ссорились, пока он однажды не обвинил ее в том, что она не способна на искреннее чувство.

— Чего ты хочешь от меня на самом деле? — требовательно спросил Вивиан, когда они как-то в воскресенье гуляли в парке. — Когда я собирался стать твоим любовником, ты впала в праведный гнев и выкинула меня из кеба. Теперь я хочу стать твоим мужем, а ты предлагаешь быть моей любовницей. Ты хочешь остаться свободной и играть роль любовницы, которую постоянно окружают мужчины? Ты недооцениваешь меня. Я никогда ни с кем не делю благосклонности женщины.

Его слова так ранили ее, что Лейла не смогла вымолвить ни слова. Вивиан смутился, увидев, что заставил ее страдать, и потащил в тень деревьев, крепко прижав к себе.

• Предыдущая
• 41/101
• Следующая