А что потом ? (ЛП) - Мур Порша - Страница 9

Она хватает мою сумочку и роется в ней, пока не находит ключи.

— Отлично, думаешь, я шлюха и наркоманка? — спрашиваю я, стараясь рассмеяться, но чувствую, что начинаю плакать, и мне это ненавистно.

— Действия, Гвен. Люди руководствуются действиями. Ты куришь марихуану и целуешься с парнями, которые даже не являются твоими возлюбленными. Как ты думаешь, кем тебя считают люди? — резко произносит мама.

— Мне плевать на людей! Что думаешь ты? Думаешь, что я шлюха? Думаешь, что если я немножко покурила траву — а я знаю, что вы с папой такое практиковали, — это делает меня наркоманкой?

— Я не знаю, что думать. У меня никогда не было таких проблем с Джиа. Я не знаю, как помочь тебе, если ты даже не видишь, в кого превращаешься, — говорит она, прежде чем выйти из комнаты, закрыв за собой дверь.

Я топаю по комнате, затем заваливаюсь на кровать. Она, должно быть, думает, что я в шаге от наркомании или проституции. Они ведут себя так, словно застукали меня во время оргии в наркопритоне. Мне просто нужно было расслабиться, а Зак помог мне. Мы просто занимались любовью, но, конечно, мама сразу приступила к выводам, потому что я — Гвен, а не Джиа. Если бы они застукали Джиа, у неё, само собой, было бы идеальное оправдание, и все бы простили, не то, чтобы за ней когда-либо замечали поступки, отличные от идеальных.

Подхожу к полке над столом и вытаскиваю наш фотоальбом. Многие люди ненавидят старших сестёр, особенно идеальных, но я никогда не ненавидела свою. Даже если Джиа делает всё правильно и для неё всё так просто, что иногда хочется её треснуть, мне намного легче, когда сестра рядом. Опять же, она была здесь, когда был папа. После его смерти всё так изменилось. Я потеряла не только своего отца, но и лучшего друга. Если бы он был здесь, он бы понял, он бы сказал маме, что она всё драматизирует. И снова, если бы он был здесь, мне не было бы так плохо и не нужно было бы курить и целовать Зака в школе.

Я беру с кровати розового плюшевого мишку, которого папа выиграл на карнавале для нас с Джиа, когда мы были маленькими, и обнимаю его, пока слёзы струятся по щекам. Я быстро вытираю их. Знаю, папа не хотел бы, чтобы я плакала. Помню, каждый раз, когда я плакала, он пел ту старую песню «Большие девочки не плачут» и щекотал, пока я не переставала лить слезы.

Если бы Джиа была здесь, было бы легче. Она могла успокоить маму так же, как папа, и это единственная черта, которую я не унаследовала от него.

Я сажусь на кровать и вздыхаю. Три недели жизни практически в коробке, без коммуникации с внешним миром. Я же сойду с ума. Ненавижу это. Жизнь в этом доме такая тусклая. Мартин застрял со своими политиками, сплетничая и выстраивая стратегии, мама тоже погрязла в этом, улыбаясь и ухаживая за ними. Она разговаривает со мной, только когда читает лекцию или кричит. Все её внимание сосредоточено на Мартине. Она будет женой кого-то важного, если он выиграет, потому что в этом городе люди такие доверчивые. Голосуют за яркого парня с широкой улыбкой, который говорит им то, что они хотят услышать, и так легко врёт.

Возможно, мне стоило соврать, подождать немного и сказать, что мне жаль и я больше такого не сделаю. Наверное, они бы не поверили. Я неубедительная лгунья. По крайней мере, мне сложно подделать искренность, но, чтобы избежать трёх недель заключения и разговоров с зеркалом, я могу хотя бы попытаться. Я выбираюсь из кровати и собираю волю кулак, готовясь принести хоть какие-нибудь извинения. Направляюсь вниз по лестнице и слышу, как мама разговаривает своим фирменным рабочим тоном.

— Здравствуйте, это Ава Дженсон. Я разговаривала с вами по поводу посещения дочерью вашей программы. Надеюсь, можно побывать в вашем кампусе на этой неделе. Если бы вы перезвонили, когда сможете уделить мне время, я бы подъехала…

Сердце отбивает миллион ударов в секунду. Это по-настоящему? Программа? О чём, чёрт возьми, она говорит? Она не может этого сделать. Они реально хотят отправить меня в интернат? Это похоже на какое-то дурацкое дерьмо, в которое ее втянул Мартин.

Я как можно тише разворачиваюсь и направляюсь вверх по ступенькам в свою комнату и закрываю дверь. Они могут отослать меня до окончания года, тогда со мной не будет никаких проблем до самого конца кампании Мартина. Не могу в это поверить. Сижу на кровати и пытаюсь выровнять дыхание. Думаю, нужно глубоко подышать. Что же мне делать? Я не могу пойти в какой-то там интернат или, что ещё хуже, в военную школу. Кузину моего лучшего друга отослали туда, и с тех пор она очень изменилась. Если мама зашла так далеко, как посещение кампуса, то мысль уже подтверждена планом. Только один человек может отговорить её от этого, и она в пяти часах езды отсюда. Я неделями не разговаривала со своей сестрой. Агх, и всё это из-за косяка с марихуаной и глупого гормонального момента слабости с глупым Заком. Я убью его.

Я знаю, что делать. Я должна поговорить с Джиа и попросить её убедить маму, чтобы та не отсылала меня. Я подбегаю к комоду и роюсь в нём в поисках писем, которые она присылала. Достаю школьную сумку, вытряхиваю всё из неё и запихиваю туда пару рубашек и белье. Смотрю на часы. Полдесятого. Если они не изменят своему привычному режиму, то к одиннадцати они должны лечь спать, так что мама, вероятно, придёт проверить меня через час.

Снимаю топ и натягиваю пижамную рубашку, запрыгивая на кровать. Ровно через час, как часовой механизм, дверь моей спальни открывается. Я закрываю глаза, изображая глубокий сон. Мама со вздохом касается моего лба и на цыпочках выходит из комнаты. Ещё час, и она уснёт.

Я выбираюсь из постели, набрасываю свитер поверх пижамы, надеваю кеды и хватаю рюкзак. Беру коробку из комода и считаю в ней деньги. Сто восемьдесят долларов. Должно хватить на билет до Чикаго. Я открываю дверь и прислушиваюсь, убеждаясь, что вокруг тихо. Спускаюсь по лестнице и хватаю телефон на кухне. Набираю номер и скрещиваю пальцы, молясь, чтобы он взял трубку.

— Что? — сонно отзывается Зак.

— Это я, — приглушённым голосом говорю я.

— Кто я? — раздражённо спрашивает он.

— Я, тупица.

— А-а-а-а-а-а. Я думал ты сейчас сидишь под замком.

Он хихикает, и мне хочется врезать ему. Зак счастливчик, потому что я знаю, что только он имеет отдельную телефонную линию от родителей.

— Нужно, чтобы ты меня забрал.

— Куда едем? — Теперь ему интересно.

— Нужно, чтобы ты подвёз меня к автобусной станции.

— Не похоже, что я получу от этого какую-то выгоду. Спокойной ночи, — произносит он.

— Зак, прекрати быть такой задницей. Мне нужно, чтобы ты приехал сейчас, пожалуйста!

— Послушай, твой отчим скоро станет мэром, а мне не нужны такие проблемы, — зевая, отвечает Зак.

— Ты не беспокоился о том, кем станет мой отчим, когда немногим раньше засовывал язык мне в рот, — зло говорю я.

— Ну, это того стоило. — Его голос звучит самодовольно.

У меня нет времени на шутки.

— Послушай, ты можешь хоть раз в своей жизни подумать о чём-то, кроме секса? Моя мама может отправить меня в школу-интернат, и единственным человеком, который может её переубедить, является моя сестра. Мне нужно поговорить с ней, так что можешь, пожалуйста, приехать… — Слышу отсутствие интереса в его вздохе. — Ладно, я дам тебе десять баксов.

— Буду через пятнадцать минут, — говорит он и кладёт трубку.

Боже, не могу поверить, что я позволила ему прикоснуться к себе.

* * *

Зак находится снаружи, как и обещал, в потрёпанном голубом пикапе своего брата. Я бегу вниз по улице к его припаркованной машине и запрыгиваю внутрь. Парень жмёт на газ, прежде чем я закрываю дверь.

— Ну, я бы сказала «спасибо» за то, что пришёл на помощь, когда я в ней нуждалась, но поскольку ты придурок, думаю, это необязательно, — говорю я, слегка ударяя его по руке.

— О, да не за что, Ваше Величество. В смысле, это, типа, моя обязанность — забирать тебя, поскольку я то ли твой парень, то ли лучший друг, верно? — снисходительно произносит он.