Окольный путь - Дрейк Дэвид Аллен - Страница 2

• Предыдущая
• 2/101
• Следующая

Вообще-то на этот счет при дворе не очень распространялись, поскольку сам император Юстиниан также родился во Фракии, и даже происходил не из знатного рода, а из крестьян. И если Велисарий отличался ровным характером и добродушием, этого никто не мог сказать про императора. Юстиниан был злобным, подозрительным и очень обидчивым. А обидевшись, становился страшен в гневе.

Нельзя не вспомнить и про молодость полководца. Как известно всем людям, достигшим почтенного возраста, молодость по своей природе — рискованный период, очень опасный с этической точки зрения, бесшабашный и импульсивный. А император не пожелал бы видеть подобные качества в своих полководцах. Тем не менее Юстиниан сделал Велисария одним из своих личных телохранителей, входящих в элитную группу, из которой он выбирал полководцев, а затем, добавив к необдуманному поступку явную ошибку, немедленно назначил его главнокомандующим армии, выступающей против давнего врага — Мидии.2

Правда, некоторые поддерживали выбор императора, указывая, что, несмотря на молодость, Велисарий умеет точно оценить ситуацию и обладает острым умом. Тем не менее защитники Велисария все равно оставались в меньшинстве — не столько из-за его женитьбы, сколько из-за острого и пытливого ума молодого полководца, который страшно злил его недоброжелателей.

Конечно, ум у мужчины — качество полезное и вызывает восхищение. Даже — иногда — и у женщины. Если только это правильный тип ума — так сказать, без вывихов и уклонов. Не срезающий углов, точно вписывающийся в повороты, средний по возможностям, прямолинейный, целеустремленный.

Но ум Велисария — м-да, это тайна. Взглянуть на полководца — типичный фракиец. Выше среднего роста, хорошо сложен, что свойственно фракийцам, симпатичный (что фракийцам не свойственно). Но все, лично знакомые с полководцем, быстро понимали: в его тренированном теле скрывается изощренный ум. Непредсказуемый, утонченный, южного или восточного типа, не с бесплодных фракийских гор, а из доисторического леса; древний разум в молодом теле, перекрученный, как корень старого дерева, хитрый, как змея.

Так думали многие люди, в особенности после личного знакомства с Велисарием. Никто не мог обвинить полководца в отсутствии манер или несоблюдении приличий. Никто не мог отказать ему в добродушии, хотя многие, расставшись с ним, задумывались, не подшучивал ли он над ними. Но они оставляли свои подозрения при себе, поскольку видели: независимо от ума, в крепости тела полководца сомневаться не приходится.

Велисарий виртуозно владел мечом, копьем и луком. И даже катафракты 3 с восхищением говорили между собой о его воинском мастерстве.

Именно в дом этого человека и его жены — особы с крайне сомнительной репутацией — пришли Михаил Македонский и его друг епископ и принесли с собой вещь , породившую знание.

Алеппо.

Весна 528 года н. э.

Велисария разбудил слуга Губазес. Полководец мгновенно проснулся. Привычка просыпаться сразу выработалась уже давно, после стольких-то военных кампаний. Лежавшая рядом Антонина просыпалась гораздо медленнее. Выслушав Губазеса, полководец набросил тунику и быстро вышел из спальни. Он не стал ждать, пока оденется Антонина, и даже не удосужился обуть сандалии.

Таких странных гостей в необычный для посещений час не следовало заставлять ждать. Полководец давно дружил с Антонием Александрийским, епископом Алеппо. Антоний несколько раз навещал Велисария в усадьбе, но в полночь этого доселе не случалось. А второй — неужели сам Михаил Македонский !

Велисарий, конечно, слышал это имя. Оно было известно во всей Римской империи и любимо простыми людьми. Среди высокопоставленных церковнослужителей, однако, это имя пользовалось дурной славой. Церковные иерархи относились к Михаилу без малейшей симпатии, и он платил им тем же, клеймя их в своих проповедях, с которыми время от времени выступал. Но полководец никогда не встречался с этим человеком лично. Михаила видели весьма немногие, поскольку уже много лет монах отшельником жил в пещере.

Проходя по длинному коридору, Велисарий слышал голоса, долетавшие до него из комнаты наверху. Один голос он узнал — это говорил его приятель епископ. Другой голос, как он понимал, принадлежал монаху.

— Велисарий , — с расстановкой произнес незнакомый голос.

— Как и ты, Михаил, я считаю это посланием от Бога. Но это послание не нам, — сказал голос Антония Александрийского, епископа Алеппо.

— Он — солдат .

— Да, и вдобавок полководец. Тем лучше.

— Он чист душой? — спросил хриплый, бесстрастный голос. — Исповедует истинную веру? Идет путем праведника?

— О, думаю, его душа достаточно чиста, Михаил, — мягко ответил александриец. — В конце концов, он женился на проститутке. Это говорит в его пользу.

Затем епископ добавил холодным тоном:

— А ты, мой старый друг, тоже иногда грешишь фарисейством. Придет день, когда во главе небесного воинства встанет тот, кто, если и не превосходит святостью праведников, то не уступает дьяволу в хитрости. И ты порадуешься этому.

Мгновение спустя Велисарий вошел в комнату и замер на несколько секунд, рассматривая двух ожидающих его мужчин. Они в свою очередь изучали полководца.

Антоний Александрийский, епископ Алеппо, был невысоким полным мужчиной, с круглым веселым лицом и вздернутым носом. При совершенно лысой голове, его борода отличалась густотой и ухоженностью. Велисарию он напоминал дружелюбную, хорошо упитанную умную сову.

Михаил Македонский вызывал в памяти образ совсем другой птицы: истощенного хищника, парящего в небе над пустыней, безжалостные глаза которого ничего не упускают внизу. Кроме некоторых вещей, недостойных внимания святого человека, насмешливо подумал полководец, собственной длинной всклокоченной бороды и туники в весьма плачевном состоянии.

Взгляд полководца встретился с голубыми глазами монаха. На губах Велисария мелькнула сдержанная ухмылка.

— Твоему спутнику не мешало бы покрывать голову капюшоном, когда он оказывается поблизости от твоих голубей, епископ, — заметил полководец, намекая на внешность монаха.

Александриец рассмеялся.

— Прекрасно сказано! Велисарий, разреши представить тебя Михаилу Македонскому.

Велисарий вопросительно приподнял брови.

— Необычный посетитель в столь поздний час; да и в любой час, пожалуй, если то, что я о вас слышал, соответствует действительности.

Велисарий шагнул вперед и протянул руку. Епископ тут же ее пожал. Монах не стал. Но Велисарий не убирал руку, и монах принялся размышлять . Рука оставалась протянутой. Большая рука, правильной формы. Секунды шли, а рука нисколько не дрожала. Но не рука заставила святого человека принять решение, а спокойствие карих глаз, которые так странно выделялись на молодом лице. Как темные камни, ставшие гладкими в речном потоке.

Михаил принял решение и пожал руку.

Легкий шум заставил их обернуться. В дверном проеме, зевая, стояла женщина, явно только что вставшая с постели; очень маленького роста, но с роскошной фигурой.

Михаилу говорили, что она весьма красива для своих лет, но теперь он видел своими глазами: ему говорили неправду. Женщина оказалась прекрасна, как утренняя заря, и каждый прожитый год прибавлял ей привлекательности.

Ее красота вызвала у монаха неприязнь. Не так, как обычно у человека, стремящегося к святости и встретившего на пути древнюю Еву. Нет, она отталкивала его просто потому, что, пережив много искушений, он по привычке остерегался всего, что имело ангельский облик. Михаил стал таким, поскольку всю жизнь обнаруживал: то, что люди считали хорошим, таким не является; то, что они называли истинным, оказывается ложным; то, что считают красивым, на самом деле ужасно.

• Предыдущая
• 2/101
• Следующая