Сожженные девочки - Тюдор С. Дж. - Страница 16

В ее пронизывающем взгляде есть что-то такое, от чего мне становится не по себе.

– Да просто в Интернете прочитала.

– Многие люди считают их жуткими.

– Не понимаю почему.

Она улыбается:

– В маленьких деревушках есть свои особенности.

– Я с ними не знакома.

– Вы выросли в Ноттингеме?

– Да.

– Позвольте заметить, что в вашей речи почти не слышен северный акцент.

– Моя мама была с юга.

– Ах, вот, значит, откуда эти мягкие гласные.

Она с непринужденным видом потягивает кофе, но мне не кажется, что ее вопрос был задан случайно.

Я снова поворачиваюсь к Раштону:

– Нельзя считать, что у преподобного Флетчера была расшатана психика, только на основании того, что он будто бы видел в часовне привидений. Я встречала священников, которые верят в привидения.

– Дело было не только в этом, – говорит Раштон. – Его все больше одолевала мания преследования. Это превратилось в навязчивую идею. Он считал, что кто-то пытается до него добраться. Что ему угрожают. Он утверждал, что «сожженных девочек» подбрасывали в часовню и прикалывали к двери его дома.

– Он обращался в полицию?

– Да. Но у него не было доказательств.

– У кого-нибудь были основания ему угрожать?

– Нет, – отвечает Клара. – Мэтью почти три года был здесь викарием. Его все любили.

– Но в последний год он потерял и мать, и отца, – говорит Раштон. – У одного из его близких друзей обнаружили рак. На него навалилось много личных проблем. Он подал в отставку вскоре после пожара в часовне. Думаю, он понял, что не справляется.

Я размышляю. В отличие от большинства других организаций церковь все еще избегает признавать случаи психических заболеваний. Нам не рекомендуется обсуждать эту тему. Возможно, в силу того, что большинство священников мужчины, это рассматривается как поражение.

Молитва – это полезный инструмент для концентрации мыслей. Но она отнюдь не является волшебным средством от всего на свете. Господь не психотерапевт и не психиатр. Мы в любом случае нуждаемся в поддержке других людей, и иногда эти люди должны быть профессионалами. Я часто задаюсь вопросом, что было бы, если бы мой муж обратился за помощью раньше? Могло бы все пойти по-другому?

Я протягиваю руку к чашке с кофе и делаю глоток. Теперь он не кажется мне особо вкусным.

– Кто-нибудь заподозрил возможность того, что смерть преподобного Флетчера не была самоубийством? – спрашиваю я, тщательно подбирая слова.

– Нет. Конечно нет. Кто мог такое сказать?

– Одна из прихожанок упомянула что-то…

Раштон закатывает глаза.

– Джоан Хартман. – Он машет рукой, давая понять, что мне незачем это опровергать или подтверждать. – Джоан интересная личность, но я не стал бы всерьез воспринимать то, что она говорит.

– Потому что она старая?

– Нет. Потому что она одинока, обладает богатым воображением и читает слишком много детективных романов. – Раштон наклоняется вперед. – Джек, вы позволите дать вам совет?

Мне хочется ответить «нет». Обычно, когда люди говорят нечто подобное, их совет нужен так же, как куча лошадиного дерьма. Но я улыбаюсь и произношу:

– Конечно.

– Не увязайте в прошлом. Ваш приезд – это новое начало. Шанс оставить позади трагические обстоятельства смерти преподобного Флетчера. И, как видите, дел у вас тут по горло.

Я продолжаю натужно улыбаться.

– Разумеется, вы правы.

Он накрывает мою руку своей пухлой ладошкой и пожимает мои пальцы.

– Кстати, о делах. Нам пора. Мне нужно встретиться с Бейкерами и обсудить похороны их отца.

Он встает из-за стола. Клара поднимается вслед за ним.

– Увидимся позже. И не забывайте о том, что я сказал.

– Не забуду. Пока.

Я провожаю их взглядом. Они идут к двери, на ходу прощаясь с некоторыми из других завсегдатаев. Мне хочется заказать еще один кофе, но затем я смотрю на часы. Нет. Мне совершенно необходимо накупить продуктов. Женщина и ее дочь не могут жить на одной пицце.

Я едва успеваю встать, как вдруг раздается треск. Я оборачиваюсь. Пожилая женщина из-за соседнего столика лежит на полу в окружении осколков посуды и кофейной гущи. Несколько человек тоже поднимают головы, двое начинают вставать, но я нахожусь ближе всех. Я подбегаю к пожилой даме и, опустившись на колени, беру ее за руку.

– Вы в порядке? Ударились?

Она выглядит слегка заторможенной. Возможно, ударилась головой.

– Все хорошо, – говорю я. – Не переживайте.

Она смотрит на меня. Ее взгляд проясняется.

– Это ты?

Я пытаюсь отнять руку, но она впивается в нее пальцами.

– Где она? Скажи мне.

– Простите, я не…

Чей-то ласковый голос мягко произносит:

– Не пугайтесь. У нее иногда путаются мысли.

Молодая женщина с короткой стрижкой, одетая в футболку и рабочий комбинезон, опускается на корточки рядом со мной и мягко обращается к пожилой леди:

– Дорин, ты просто упала. Ты в деревенском клубе. Ты в порядке?

– В деревенском клубе?

Хватка старушки ослабевает. Женщина высвобождает мою руку из ее пальцев.

– Помочь тебе сесть?

– Но мне нужно домой. Она ждет чай.

– Конечно, но сначала мы принесем тебе воды, хорошо?

– Я могу это сделать, – говорю я.

И направляюсь к окошку раздачи.

– Вы не могли бы налить мне стакан воды?

Когда я возвращаюсь с водой, старушка сидит на стуле и выглядит чуть менее растерянной.

– Возьмите, пожалуйста.

Она берет дрожащей рукой бумажный стаканчик и делает глоток.

– Простите, я не знаю, что на меня нашло.

Она смущенно улыбается. А я напоминаю себе, что старость – это не болезнь, а конечный отрезок маршрута.

– Ничего страшного, – говорю я. – У любого может закружиться голова.

– Кто-нибудь отвезет тебя домой, Дорин? – спрашивает женщина со стрижкой.

Дорин. Почему это имя кажется мне знакомым? Дорин. И тут до меня доходит. Беседа с Джоан:

«Мать Джой, Дорин, страдает деменцией».

Мать Джой. Я внимательно смотрю на нее. Дорин, должно быть, едва перевалило за семьдесят, но выглядит она на все девяносто. Такая тщедушная. Ее лицо напоминает дряблое тесто, а тонкие, как паутинки, волосы скручиваются в клочковатые завитки.

– Я сама дойду, дорогая.

– Я не уверена, что это хорошая идея, – отвечает женщина со стрижкой.

Наступает пауза, во время которой я могу совершенно обоснованно сослаться на необходимость съездить за продуктами и вернуться к дочери. Вместо этого я слышу свой голос:

– Я могу подвезти Дорин до дома.

Женщина со стрижкой улыбается мне:

– Спасибо. – Затем она переводит взгляд на старушку. – Дорин, ты ведь не возражаешь? Эта милая дама отвезет тебя домой.

Дорин смотрит на меня:

– Хорошо. Спасибо.

Женщина со стрижкой протягивает мне руку:

– Я Кирсти. Руковожу молодежной группой и помогаю тут по мере необходимости.

– Джек. – Я пожимаю ей руку. – Новый викарий.

– Я догадалась. Вас выдал воротничок.

Я опускаю глаза:

– Ах, ну да. В этом проблема с воротничками. Они как татуировка. Ты не помнишь, что он у тебя есть, пока люди не начинают на тебя коситься.

Она смеется и поддергивает рукав футболки, показывая довольно смелую татуировку – ухмыляющийся череп.

– Аминь.

Дорин живет на узкой улочке в стороне от главной дороги. Она застроена домами, расположенными вплотную друг к другу и пестрящими цветами в ящиках и корзинах.

Я узнала бы домик Дорин, даже если бы Кирсти не дала мне адрес. Кирпичи фасада грязные, маленький садик перед дверью зарос травой, темные окна давно никто не мыл. Горе и утрата окутывают это место подобно вдовьей вуали.

Я паркую машину у дома. Всю короткую поездку Дорин молчала, теребя узловатыми пальцами носовой платок. Я не пыталась нарушить молчание. Иногда, когда ты пытаешься заполнить словами тишину, она становится еще более тяжелой.