Попаданец Павлик Морозов (СИ) - Круковер Владимир Исаевич - Страница 8

Россия, несмотря ни на что укреплялась, Романа восстановили в должности в Комитете, переименованном в ФСБ, присвоили очередное звание подполковника (неофициально равняется армейскому полковнику, как правило по занимаемой должности), заказов стало меньше, но сложность их выросла.

Ну а потом питомец КГБ пришел к власти. Правда, перед этим в гостях у Ельцина побывал отпрыск знаменитых Шереметьевых из США. О чем они там говорили — мало кто знает. Только через несколько дней Борис Николаевич заявил с экранов новогодних телевизоров:

— Я устал. Я ухожу!..

Дальше было интересно. Например, оставлять рядом с жертвой следы в виде яда «новичка» или не убивать до смерти. Когда-то точно так Сталин поступил с Троцким, ясно заявив миру, что никого и ничего прощать предателям не намерен!

20 августа 1940 года порог дома Троцкого переступил вхожий в его ближнее окружение Рамон Меркадер — испанский агент советских спецслужб. Невзирая на невыносимую жару, он был одет в длинный плащ. Он спокойно миновал охрану, вошёл в кабинет и положил перед Троцким статью собственного сочинения.

Когда удивлённый Лев Давыдович опустил глаза, чтобы посмотреть на страницы рукописи, Меркадер нанёс ему роковой удар ледорубом. Истошно закричавший Троцкий успел подумать, что Сталин изобрел новое орудие убийства. Потом подоспела охрана.

Нанесённая Меркадером рана была почти 7 сантиметров в глубину. Но Лев Давыдович прожил после этого чудовищного удара ещё целые сутки.

А Меркадер получил свои 20 лет, после отсидки которых уехал в СССР, где мгновенно стал Героем Советского Союза и приобрёл все преференции привилегированного пенсионера.

Ну а Роман Шереметьев за месть паре предателей получил орден «За личное мужество».

А вот ироническую медаль «За отличие в охране государственной границы СССР» ему вручили за наглого Борю Немцова. Не стоило этому туповатому политику дружить с Украиной против российского президента. Роман в пятницу поздно вечером подстерег политика, когда он в приятном подпитие возвращался из бани с украинской подружкой Анной Дурицкой по Большому Москворецкому мосту в сторону Болотной улицы. За полчаса до этого Немцов дал фейковое (лживое) интервью по телефону украинской радиостанции «Вести», в которой поделился воспоминаниями о том, что именно его Борис Ельцин хотел сделать своим преемником на посту президента России, но потом передумал.

Шереметьев остановил наглеца напротив Кремля четырьмя выстрелами в упор. Он стрелял из автомобиля из любимого с детства парабеллума легендарного германского пистолета с именной табличкой на рукоятке, который достался ему после смерти папы как бы в наследство.

«Ай, нэ-нэ-нэнэ…». На сцене появился почти девяностолетний Николай Алексеевич Сличенко[9], который выдал несколько танцевальных движений и заиграл на гитаре.

Но полковник ФСБ в отставке уже не видел сцены…

В ушах его зазвучал цокот копыт то ли страуса, то ли павлина. Безумные краски оперения вспыхнули в памяти неотвратимо и радостно. Прекрасная сказочная птица, видением которой он хотел поделиться с родными, снова цокала своими страусиными лапами в его памяти…

В усталых глазах Романа Шереметьева поплыли радужные змеи, которые впились в мозг и перетекли к сердцу. После концерта билетерша заглянула в ложу и увидела мертвого старика. Он сидел, облокотившись о бархатный барьер ложи и смотрел в никуда. Спина его была по-офицерски выпрямлена, а тонкие аристократичные кисти рук сжимали этот барьер с настойчивостью маньяка.

Оглядеться, не увидев ничего, кроме смуглого тумана.

Осознать и ощутить руки без боли, колени без боли, ребра без боли. И оба глаза, умеющие видеть.

Первая (робкая) мысль, навеянная попаданческой фантастикой — кабинет Сталина или средневековье?

Вторая (трепещущая) — это Матрица, послежизнь, филиал Ада!

И потом, уже ощупывая СОБСТВЕННОЕ, помолодевшее тело без межреберной невралгии, без ревматоидного артрита, без карциномы предстательной, без катаркты на левом глазу, наконец, и со зрением не плюс пять, а нормальным, вновь осознать себя и вновь осмотреться вокруг.

И туман частично рассеется, предъявив плотного мужика в бледно-зеленой курточке и такой же шапочке, который скажет:

— Очнулся и хорошо. Ничему не удивляйся, спи побольше. Ты в России, ты здоров, но еще не постиг. Ты спи…

Врача сменит хорошенькая девушка (может медсестра) в таких же курточке и шапочке и положит мне на грудь какой-то прохладный прибор, похожий на божью коровку.

И я обжую третью мысль о том, что лежу совершенно нагой на чем-то упругом, что вокруг по-прежнему довольно туманно с уклоном в охряный цвет, что прибор перестал холодить и что мне надо поспать.

И усну.

В очередной раз я проснулся от крика. Туман не исчез, но разжижился и я увидел, что шагах в трех некто валяется, скручивается червем, пыхтит, вскрикивает зажато. Я сел на ложе. Ишь, какая лексика у меня нынче! Из тумана вырисовались, обрекли форму двое в бледно-зеленых курточка.

— Не обращай внимания, — сказал один из них, — уборщик, наверное, нечаянно приблизился к тебе недопустимо. Теперь помрет, наверное. Когда они нарушают дистанцию между нами их энергетика искажается и помочь почти невозможно.

Второй тем временем перевернул пострадавшего на спину, расстегнул одежду и положил ему на грудь какой-то прохладный прибор, похожий на божью коровку. Прибор зажужжал и отвалился.

— Вот видишь, все бесполезно — ни искус, ни врач ни помогли. Но ты не волнуйся, ты спи и спи, и спи.

Спустя какое-то время, как мне показалось — суток через двое, но это же абсурд, я снова пробудился. Туман приобрел зеленоватый оттенок и почти рассеялся. Тем ни менее смотреть было и не на что. Так, стены и никакой мебели, никаких приборов. Окон тоже нет, а свет излучает весь потолок. Единственно, мое ложе: широкое и низкое. И я на нем, и хоть нагой, но комфортно себя чувствующий.

И эта комфортность была не вполне понятна, так как я по жизни любил укрываться. Даже в жару простыней.

Это была первая несообразность.

Ну а то, что внезапно помолодел и куда-то перенесен меня уже не беспокоило. Ибо обреченному старику даже таким причудам мозга следует радоваться, а уж ежели все реально — ликовать.

Ликовать я не спешил, а снова сел на своем удобном топчане (это я специально, чтоб не употреблять высокопарное «ложе») и уставился в промежность. Давненько не видел своего маленького дружка напрямую, только в зеркале последние лет двенадцать. После того, как лечился гормонами, живот соревновался с боками — кто из них более выдающийся; победил живот.