Гимназистка. Под тенью белой лисы (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна - Страница 25

— Какой я неловкий! Елизавета Дмитриевна, возьмите тряпочку и протрите.

Я ответила:

— Я знаю чудесное бытовое плетение. Могу и вас научить, Павел Владимирович. Пол засияет, словно после генеральной уборки.

Тут я немного лукавила: плетение было самым обычным и половую доску не отполировало бы до блеска, разве что внешнюю грязь убрало, и всё.

— Что вы, Елизавета Дмитриевна? Ни в коем случае нельзя здесь магией убирать. Только по старинке, ручками. Тимофеев запрещает бытовые плетения. Разрешены только те, что по делу.

Глаза аспиранта довольно блеснули. Тоже мне, поборник равенства и братства. Наверняка рассчитывает, что товарищи по партии в случае чего оплатят ему изгнание за рубеж. Куда-нибудь в Париж или Женеву. Вряд ли он согласится на шалаш в Разливе.

— Павел Владимирович, это задача уборщицы, — твёрдо ответила я. — Убирать всю грязь и весь мусор на полу должна она.

— Но это не простой мусор, Елизавета Дмитриевна, — запротестовал он. — Неподготовленному человеку он опасен.

Я посмотрела на подозрительно пузырящуюся лужу и заключила:

— Знаете, Павел Владимирович, я чувствую себя совершенно неподготовленной для уборки непростого мусора. Наверняка должна быть должностная инструкция, в которой указано, что входит в обязанности лаборанта, а что нет. А также как он должен выполнять свои обязанности, тоже описано. Как только Филипп Георгиевич придёт, я у него сразу поинтересуюсь.

Соколов скис. Свои полномочия он явно превысил. Имеет ли вообще аспирант право что-то требовать от лаборанта, это ещё вопрос.

— Руки боитесь замарать, Елизавета Дмитриевна, — укорил он. — Не думаете о тех, кому приходится намного хуже.

— Так и вы о них не думаете, — опустила я его с небес на землю. — Иначе не лили бы на пол всякую пакость.

— Я случайно! — возмутился он.

— Что вы опять случайно сделали, Павел Владимирович? — бодро спросил возникший в дверях Тимофеев. — Вы так кричите, что вас от входа в здание слышно. Ведите себя прилично, и без того про нашу лабораторию болтают боги знают что.

— Это и до меня болтали, Филипп Георгиевич, — угрюмо возразил Соколов. — Недаром…

Он покосился на меня и решил не продолжать.

— Несколько неудачных экспериментов могут быть в любой лаборатории, — возразил Тимофеев, аккуратно водружая пальто на вешалку. — Главное, чтобы их количество было много меньше удачных. — Тут он заметил лужу возле аспиранта и нахмурился. — Павел Владимирович, вы опять? Сколько раз я вас просил быть аккуратнее? Я уже со счёта сбился.

— У меня треснула в руке колба, — нагло соврал Соколов.

— Этого не может быть, — отрезал Тимофеев, тем не менее начиная пристально изучать лужу. — Наша посуда легко не бьётся. И потом, где осколки? Нет, батенька, вы меня не обманете. Опять налили мимо. Почему до сих пор не убрали?

— Я аспирант, а не уборщица! — выпятил грудь Соколов.

— Вы не аспирант, Павел Владимирович, — обманчиво мягко сказал Тимофеев. — Вы — моё персональное криворукое наказание. Только не знаю, за что. Ломаете дорогое оборудование, проливаете дорогие реагенты, портите репутацию лаборатории. Если бы вы ещё чем полезным занимались, так нет.

— Я провожу важное исследование… — начал было аспирант.

— Исследуете, сколько кроликов способны сожрать за день? — невоспитанно и, на мой взгляд, совершенно нелогично спросил Тимофеев.

— При чём тут кролики?

Соколов стушевался и бросил тоскливый взгляд на дверь. Но пробиваться к ней пришлось бы через заведующего лабораторией. Очень недовольного заведующего.

— Думаете, я не знаю, куда уходят результаты неудачных экспериментов? Они у вас в последнее время случаются с поразительной регулярностью.

— Не выбрасывать же нормальное мясо, — вяло огрызнулся Соколов. — Я же не виноват, что они дохнут. Я экспериментирую с металлами и плетениями, пока всё глухо.

— Почему бы вам для начала не поэкспериментировать на мышах?

— Они очень мелкие, в них сложно вживлять, — пожаловался Соколов. — Вы же знаете, Филипп Георгиевич, что с мышами я уже пробовал, и с морскими свинками. Пришёл к выводу, что нужно более крупное животное. Возможно, даже свинья. Свинья вообще подошла бы идеально, она по многим параметрам близка к человеку и…

— Если сдохнет ещё хотя бы один кролик, будете покупать новых за свой счёт, — безапелляционно бросил Тимофеев, полностью игнорируя предложение свиньи в качестве лабораторного животного. — Павел Владимирович, я не понимаю, почему лужа до сих пор на месте.

Аспирант бросил выразительный взгляд на меня, но Тимофеев от него не отвлёкся, явно придерживаясь принципа: «Кто нагадил, тот и убирает», поэтому Соколов с тяжёлым вздохом отправился к угловому шкафу, откуда достал довольно мощный артефактный агрегат, который при активации плетения всосал лужу за считаные мгновения. Вот так вот… А от меня этот наглый тип требовал, чтобы я тряпкой убирала? Вот ведь гад какой! Если у меня по отношению к нему и оставалась симпатия, то она испарилась окончательно после этакой наглядной демонстрации.

— Я всего лишь хотел пошутить, Елизавета Дмитриевна, — извиняющимся тоном тихо сказал Соколов, проходя назад мимо меня с чистящей бандурой. — Вы не думайте, я бы вас тряпкой не заставил убирать.

— А мне показалось, что вы именно это и собирались сделать, — сухо возразила я.

— Вы ничего не понимаете! Это ритуал! — загорячился он. — Посвящение вас в нашу братию, так сказать.

— Пауков или мух? — уточнила я.

Темофеев недовольно нахмурился. Наверное, ознакомился уже со специфической литературой своего подопечного. Соколов же скривился, махнул рукой и поволок агрегат на место. Агрегат сыто булькал. Надеюсь, чистить его мне не предложат. Я этакую махину не подниму. Там, конечно, есть колёсики, но на них только по ровному полу можно катать этот аналог пылесоса.

— Добрый день! — Рысьина вплыла в лабораторию так, словно имела на это полное право, и окинула презрительным взглядом невеликое помещение, задержавшись на мне.

— Фаина Алексеевна, какими судьбами? — подплыл к ней Тимофеев и галантно склонился над протянутой рукой.

— Внучку навещаю, — хищно показала зубы Рысьина. — Небольшие внутриклановые проблемы.

Тимофеев выжидающе улыбнулся, делая вид, что не понимает намёка. Соколов застыл у шкафа, продолжая держать уборочный агрегат на весу и с интересом прислушиваясь к разговору. Но разговор как-то приувял, поскольку княгиня не желала унижаться прямой просьбой и сейчас держала паузу, изучая лабораторию. Со мной взглядом она старательно не встречалась, так что я с чистой совестью прошла к столу, уселась и даже раскрыла книгу, хотя и подозревала, что почитать не удастся.

— Небольшие проблемы не потребовали бы вашего немедленного визита, — наконец нарушил тишину Тимофеев.

— Немедленного? Я ожидала вечера, чтобы не мешать Лизаньке.

От её «Лизаньки» я дёрнулась, словно меня ошпарили, настолько неприятно оказалось ласковое обращение из её уст, пусть они и прозвучало так, словно шло от сердца любящей бабушки. Но кошачьи умеют хорошо притворяться. И ждать в засаде тоже умеют хорошо.

— Елизавета Дмитриевна, на сегодня вы свободны, — Тимофеев обратил внимание теперь на меня. — Наверное, вас этот паршивец за сегодня утомил.

— Что вы, Филипп Георгиевич, — ответила я, чувствуя, как соколовский взгляд впивается между лопаток. — Мне всё очень интересно. И я надеялась сегодня ещё почитать.

— Завтра почитаешь, — почти ласково сказала Фаина Алексеевна, подошла и провела рукой по моим волосам. Я настолько опешила, что застыла на месте и даже не попыталась отстраниться или хотя бы втянуть голову в плечи. — Благодарю вас, Филипп Георгиевич. Нам нужно обсудить несколько вопросов касаемо клана, А Юрий Александрович, к сожалению, не может долго задерживаться и должен отбыть через час.

Я подскочила с такой скоростью, что Тимофеев с Соколовым обменялись понимающими улыбочками, наверняка решив, что я по уши влюблена в Юрия, раз уж так спешу на встречу. На самом деле, мне захотелось не столько увидеть родственника, сколько держаться как можно дальше от Рысьиной, поскольку её прикосновение разбудило во мне яростное желание поступать наперекор.