Гимназистка. Под тенью белой лисы (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна - Страница 76

— Это вы сейчас про кого, Ваше Императорское Высочество? — с улыбкой спросила я. — Боюсь, не про меня.

— У вас глаза тоже прекрасные, — не согласился Львов, — но что-то мы не о том говорим. — Он поставил свой дырявый полог и продолжил: — Я поначалу думал поручика перевести в свою охрану, но всё же решил, что его лучше отправить подальше, чтобы всё успокоилось. Обвинения с него сняты, но выставить новые, сами понимаете, довольно просто. Сестра очень злится. А когда она злится, лучше ей не попадаться.

— Можно остаться без ушей, усов и хвоста?

— И даже без головы, — довольно серьёзно ответил он, не принимая мой шутливый тон. — Мне кажется, без головы поручик Хомяков будет вам не столь интересен.

— Мы же договаривались, Ваше Императорское Высочество, что…

— На пожизненную индульгенцию мы не договаривались. К тому же поручик Хомяков может действительно совершить что-то противоправное, и в этом случае раздуть дело будет парой пустяков. Моего хорошего отношения к поручику может не хватить.

Львов давал понять, что не всесилен? Конечно, он второй по значимости после императора, но что если великая княжна имеет больше влияния на отца, чем брат? Тогда он прав: если неуступчивый хомяк не будет маячить перед носом, желание львицы его сожрать может утихнуть и даже полностью пропасть.

— Поэтому поедет поручик Хомяков подальше от столицы. Конечно, если и другой вариант. После такого скандала, Елизавета Дмитриевна, он может подать в отставку и ему непременно пойдут навстречу. Но я бы не советовал: пойдут слухи, которые не нужны ни ему, ни вам. Итак, можно считать, что я выполнил ваше условие?

Конечно, можно было повредничать и потребовать дополнительных гарантий, но серьёзность Львова показывала, что он сделал всё от него зависящее и вправе рассчитывать на жест доброй воли с моей стороны. При дальнейшей торговле я с высокой долей вероятности нажила бы себе врага, а враг в лице будущего императора — не самое хорошее приобретение.

— Можно, — согласилась я. — Но считать ли это условием? Как я говорила ранее, я всё равно собиралась вернуть вам ваше, так что это было не выполнение условия, а дружеская помощь. Обсуждаемый предмет вы получите прямо сейчас, Ваше Императорское Высочество.

Я полезла на шкаф, куда не так давно засовывала шкатулку. Надеюсь, Ли Си Цын не останется на меня в обиде, если я отдам прямо с ней: не дело светить столь мощным артефактом в месте, где столько магов, могущих это засечь.

— Возвращаю вам вашу собственность, Ваше Императорское Высочество, — церемонно сказала я. — И очень надеюсь, что никто никогда не узнает ни что она пропадала, ни кто её вернул.

Как только руки Львова коснулись даже не артефакта, а шкатулки, я почувствовала, как внутри словно лопнула нить, связывавшая меня с Тёмным богом, и испытала огромнейшее облегчение и такую лёгкость, что, казалось, ещё немного — и взлечу. Значит, всё было сделано правильно и нет больше пути ко мне из другого мира. Не факт, правда, что не будет пути к другому, владеющему артефактом, но это будет уже не моей печалью. Уверена, за столько лет императорское семейство научилось полностью экранироваться от пагубного влияния.

Львов кивнул, но открывать и проверять не стал, хотя было заметно, что ему хочется это сделать. По-видимому, тоже посчитал неразумным светить собственностью в университете. Проверит во дворце, в защищённом помещении, и убедится, что его не обманули. Но Рысьих не обманывают. Да и кто бы в здравом уме рискнул обманывать такую персону?

Появление Ани прервало неловкое молчание, возникшее после передачи артефакта. Львов устремился к девушке, впрочем, не забывая прижимать к себе шкатулку с пылом влюблённого юнца. Пыл относился скорее к шкатулке, хотя и к Ане цесаревич явно был неравнодушен. Настолько неравнодушен, что далее разговаривал только с ней, почти не обращая внимания на нас с Тимофеевым. Их разговор, начавшийся в лаборатории, вскоре уже продолжился в коридоре, а успокоенный заведующий лабораторией поинтересовался:

— Что вы передали цесаревичу?

— Это останется нашим секретом, — ответила я. — Филипп Георгиевич, а не пойти ли нам пообедать? А потом продолжим работать?

— Действительно, Елизавета Дмитриевна, время уже обеденное, — сразу согласился он. — Уберу артефакты в сейф да и пойдём.

Но взгляд на шкаф бросил заинтересованный. Уверена: полезет потом туда сам, замеряя своими артефактами всё, что можно замерить. И также уверена, что ничего не выявит. Разве что недостаток работы технички? Но это следовало выявлять и устранять раньше, а то перед наследником престола стыдно: как я ни старалась аккуратно сдвигать шкатулку, пыль со шкафа всё равно посыпалась.

Уйти мы не успели, потому что в лабораторию ворвалась Свиньина-Морская. Выглядела она не испуганной, а значит, с цесаревичем не встретилась. Впрочем, если бы встретилась, то бежала бы не ко мне, а прочь от университета, полагая, что в таком опасном месте находиться не стоит.

— Лиза, вам же не безразлична судьба поручика Хомякова? — с лёгкой долей тревоги спросила она.

— Не безразлична, — с настороженностью согласилась я. — А что случилось?

— Ума не приложу, что случилось. — Она прижала руки к пышной груди. — Поверьте, Лиза, я ничего такого не сказала, но штабс-капитан внезапно воспылал ревностью и вызвал поручика на дуэль.

Я похолодела. Дуэль с Волковым — это не дуэль с Рысьиным, противник серьёзный.

— На каких условиях?

— Не волнуйтесь вы так, Елизавета Дмитриевна, — участливо сказал Тимофеев. — Обычно до первой крови.

— Если бы! — почти на грани приличия выкрикнула Полина Аркадьевна. — Дуэль в звериной форме, а это значит, что возможен смертельный исход.

— Возможен? — я нервно рассмеялась, представив хомяка против волка. — Но почему Николай не отказался?

— Как почему? — удивилась Полина. — Это урон чести.

— А вызывать при такой разнице габаритов — не урон чести? — вызверилась я не хуже Анны Васильевны. — У Волкова одна лапа шире, чем весь Николай.

— Право есть право, — важно ответила Полина. — Один оборотень может вызвать другого, невзирая ни на размеры, ни на род.

Особенно если размеры столь незначительны, что хватит одного удара лапы, чтобы расплющить. Как жаль, что цесаревич уже ушёл, его вмешательство было бы не лишним. Впрочем, можно ещё успеть всё спустить на тормозах, если подключить Анну Васильевну, которая скажет племяннику всё, что думает о его методах. И сыну — что думает о его чрезмерной щепетильности в вопросах чести. В обоих случаях я с удовольствием к ней присоединюсь. Это же надо так умудриться: только вылез из одной передряги, как сразу влез в другую! Хомяки не должны собирать неприятности…

— Когда и где будет дуэль?

— Да прямо сейчас, здесь, в квартале от университета. В Царсколевске только один клуб для дуэлей.

Я недослушала, подхватила шубку и скомандовала:

— Покажете.

— Показать-то я покажу. — Полина торопливо перебирала ногами, выстукивая по полу дробь. Дробь, которая казалась мне уходящими секундами. — Но в зал пустят только в звериной форме, я с вами не пойду. Да и рассердится Александр Михайлович, если узнает, что я вам рассказала. Но я не могла не рассказать, потому что мы друзья и я совершенно не виновата в том, что случилось. Вы мне верите, Лиза?

В её голосе послышались слёзы, и это было столь нехарактерно для Свиньиной-Морской, что я даже удивилась. Ненадолго, пока не вспомнила, что она считает меня самой вероятной кандидатурой в невесты цесаревича, а значит, портить со мной отношения для неё смерти подобно.

— Я вам верю, Полина, — тем не менее ответила я.

Около университета Поленьку дожидались сани, которые домчали нас до Дуэльного клуба. Настолько быстро домчали, что я даже не придумала, что делать дальше. Ничего, на месте разберусь.

— Дамы — на балкон, — швейцар вежливо, но непреклонно преградил нам путь.

— Мне нужно в дуэльный зал.

Я напирала на него как таран, но он стоял как каменный утёс и обращал внимания на мои потуги не больше, чем настоящий утёс на плещущиеся под ним волны.