Письма в пустоту (СИ) - Ино Саша - Страница 35

Я был немного смущен, но в темноте зала Гленорван не мог различить моего лица, поэтому я не волновался на сей счет.

Я просто начал вспоминать свое прошлое.

Диего, я часто вспоминаю минувшее время, когда надо отрешиться от проблем реальности. Воспоминания — это все, что у меня есть, иногда они приятные, как те, что связаны с тобой, иногда просто чудовищны…

Я расскажу.

Всегда когда я оказывался в красной машине Игнасио, не дай бог припомнить ее марку, я резко начинал ощущать неотвратимое приближение бури, чего-то нехорошего. Красная машина с облупившимся от старости капотом и дорога, ведущая от монастыря, были для меня своего рода Гогом и Магогом. В такие моменты, словно черные крылья страшного предзнаменования простирались надо мной. Наверное, потому что я хорошо знал, что следует за подобной поездкой и что меня ожидает впереди, так сказать, в конечной точке нашего маршрута.

Диего, ты знаешь, куда я клоню.

Но сегодня я расскажу тебе историю, которую ты, должно быть, слышал уже сотню раз, но все равно я не могу не возвращаться к ней в своих воспоминаниях.

События берут свое начало в дни моего девятнадцатилетия, как раз за полгода до истории с Гарсиа. Этот день столь отчетливо мне врезался в память, что стал чуть ли не отправной точкой в моей дальней судьбе.

С утра шел дождь, а к вечеру распогодилось. В столь колеблющийся день я последний раз посетил парней, точнее единственного из оставшихся.

Но пока я ехал по направлению к городу, я и предположить не мог, что кошмар длиной в шесть с половиной лет окончится. Я не мог и поверить, ведь он был столь реальным. А главное у него были человеческие лица: Ческо (от Франческо), Пепе (от Пепино), Доме (от Доменик), Лучи (от Лучано), Паоло (имя такое), — их было пятеро, и я хорошо помню каждого из них. Бездари, бездельники, просто жестокие люди, не обременяющие себя работой и проводящие дни напролет в кутеже и сомнительных делишках.

Пепе — самый старший из парней, за деньги он был готов на все. Порой мне кажется, что заплати ему Игнасио достаточно, он бы поменялся со мной местами. Но не важно… Я хорошо его помню. Пепе носил щетину и черные очки, за ними не было видно глаз, только отраженная в темных стеклах беспринципность. Он оставил мне на память шрам в середине бедра. Бритва, кажется… Да, это было лезвие бритвы. Он не специально меня поранил, я просто резко дернулся… Не хочу вспоминать.

Доме и Луче раньше работали на заводе где-то на континенте, но их выгнали, потому что они воровали, а когда их проступок заметили вместо покаяния устроили дебош. Пришлось вернуться на остров. Они оба как-то рано облысели и обрюзгли, поэтому едва ли им можно было дать 27 лет.

Паоло подавал надежды в школе. Но после первого срока за кражу автомобиля его жизнь пошла, как любят говорить, под откос. Он жутко много пил и от него всегда разило перегаром. В целом, он не был плохим человеком, наверное, поэтому ушел первым. Через три года знакомства со мной, Паоло учинил скандал Игнасио, потребовав не то меня оставить в покое, не то денег ему дать больше. Фатальной же ошибкой для Паоло стала угроза рассказать все Епископу. Во-первых, у епископа нет прав соваться в дела розенкрейцеров, во-вторых, он не знал, с кем связался. Игнасио убил его, а тело сбросил в штормовое море… Я знал, потому что все видел собственными глазами из окна той самой красной машины.

Ческо, он казался мне изначально самым грубым и жестоким. Он действовал, как робот, его ничего не волновало. Именно поэтому он и продержался дольше других. Когда мы познакомились, ему только исполнилось 25, но выглядел он старше остальных парней. Шрам на щеке, отсутствие двух зубов и гладковыбритый череп — сделали свое дело, наделив мужественный облик почти демонической суровостью. У Ческо была семья, но жена, спасаясь от побоев, долгов и вечного пьянства мужа, бежала к родственникам, увезя с собой детей. От этого Ческо стал еще злее. Я боялся его.

В тот день меня везли к Ческо. Игнасио разозлился на меня за пролитый стакан молока. Я понимал всю абсурдность проступка, но возражать не мог. Таково было желание моего наставника. Он хотел видеть мою боль — он ее увидит, решил я.

211 — номер отеля. Я к нему привык. Хозяин гостиницы обычно встречал нас лично, и никого близко не подпускал. Он обо всем давно догадывался, но помалкивал. Постояльцев бывало немного, иногда никого, и дела у гостиницы шли скверно, а финансовые вливания Игнасио существенно продлевали дни ветхому бизнесу и пополняли семейный бюджет хозяина отеля.

— Я всегда узнаю тебя по запаху, — произнес Ческо. Он стоял и курил лицом к морю, отперевшись на подоконник. В номере носился свежий ветерок прибоя.

Я молча сел на край кровати.

Игнасио сегодня оставил нас наедине, видимо, не захотел смотреть. Такое редко случалось…

Ческо выкинул сигарету в окно и стал нервно ходить по комнате, то и дело бросая на меня странные взгляды.

С недавних пор мы сблизились. Диего, ты понимаешь, что я имею в виду не физику тел.

Знаешь, после некоторого времени проведенного вместе, парни постепенно привыкли ко мне, привязались что ли… Их побои становились не столь остервенелыми, удары не такими сильными, а в постели они вели себя аккуратнее и насколько умели нежнее. Как-то так…

Даже в них, в законченных отморозках с улицы, нашлось немного тепла и жалости ко мне. Даже в них, но в Игнасио никогда…

Он бесился, если узнавал, что меня жалеют.

Как я говорил, первым выпал из пятерки Паоло. На четвертый год Лучи. Говорили, что он под градусом полез на заброшенную стройку и расшибся насмерть, сорвавшись вместе с ржавыми лесами. Но мне кажется, с ним разобрался Игнасио. Ведь накануне Лучи и Доме притащили мне конфет и пока не видел наставник закормили до отвалу. Пожалуй, это было единственное, чем они могли облегчить мне мою участь. Я не могу знать, откуда Игнасио выяснил про конфеты, но поскольку ровно через месяц после смерти Лучи пропал и Доме, я уверен, что их смерть стала результатом того угощения.

На пятый год в пьяной драке погиб Пепе. Ну, тут мне просто повезло. Хотя иногда, очень редко и он демонстрировал человечность. Однажды на Рождество он притащил мне фигурку ангела. Она была крохотная, с половину мизинца. Пепе обещал, что ангел исполнит любое желание, ведь по уверениям парня оберег привезли со святых земель Мексики. Соврал. Желание не исполнилось, вместо Игнасио умер Пепе.

Остался один Ческо.

Но и он стал вести себя намного мягче. Мы часто просто разговаривали, любимой темой Ческо была его семья. Мне кажется, долгая разлука с детьми пообтесала крутой нрав парня, сделав его более сдержанным и чутким к чужим страданиям. Ческо часто приносил мне украдкой гостинцы, то яблоко, то жвачку, то еще что-нибудь. Он старательно избегал побоев, а когда не получалось, целился в самые нечувствительные места, так, чтобы я не смог ощутить удара.

В какой-то момент он обмолвился, что ему невыносимо так больше жить, что он хотел бы прекратить наши встречи и начистить Игнасио морду. Он намекнул, что совесть терзает его душу из-за всего, что ему приходилось со мной вытворять. Ческо, должно быть, видел во мне своих взрослеющих детей, потому как ему принадлежит фраза, мол, он не находит себе покоя вдали от семьи, и вдруг сейчас какой-нибудь подонок типа Игнасио делает тоже самое с его двумя сыновьями.

Он проклинал Учителя, я читал это в его черных глазах.

— Сколько мы знаем друг друга? — спросил Ческо, продолжая расхаживать по комнате взад и вперед.

Деревянный пол скрипел под его ногами.

— Около шести лет, — я не сразу ответил.

— Ты рос на моих глазах, — кивнул Ческо и остановился, — Когда ты впервые попал сюда, ты едва ли занимал четверть кровати, потому что был как тростинка, а сейчас ты окреп, вытянулся, что вполне можешь дотянуться носками до спинки.

— И?

— Да и я изменился, — вздохнул Ческо, оглядывая себя, — Я был молодым, сейчас я старый, обросший жиром мужик.