Полиция на похоронах - Аллингем (Аллингхэм) Марджери (Марджори) - Страница 31

Следом за шарообразной пыхтящей фигурой Кемпион поднялся по лестнице и вошел в неосвещенный холл второго этажа. Было тихо и немного душно. Дядя Вильям завернул за угол и начал подниматься по лестнице.

Третий этаж дома был меньше по размерам, чем остальные, коридоры там были узкие, а потолки низкие.

— Вот здесь спят слуги, — прошептал дядя Вильям, указывая на ту часть дома, что была расположена над комнатой миссис Фарадей и передней. — А там старая детская. На самом деле это просто мансарда. — Он включил лампочку, осветившую такой же коридор, как и внизу, с тремя окнами по одной стороне и тремя дверями — по другой. Ковры на этом этаже были потертыми, краска — поцарапанной и потускневшей, и Кемпион подумал, что, должно быть, эти помещения выглядят точно так же, как и в те времена, когда Вильям и Джулия гонялись друг за другом по этому коридору, добегая до небольшой дверцы, закрывавшей выход на чердак с черной лестницы.

Дядя Вильям открыл первую из трех дверей.

— Это здесь, — сказал он. — Эти две комнаты потом объединили. Здесь были детские спальни, а теперь здесь хранится всякий хлам.

Он включил лампу. осветившую большое запыленное помещение. В нем все еще находилась кое-какая мебель, характерная для детских викторианской эпохи. На полу лежал потертый красный ковер, вдоль стен, оклеенных ужасными сине-зелеными обоями, стояли неуклюжие шкафы и комоды, окрашенные коричневой краской. Камин был закрыт большой решеткой, на стенах висели большие гравюры на религиозные темы, перемежавшиеся разноцветными текстами. Все здесь наводило тоску. Железные решетки на окнах, безусловно необходимые в этом помещении, были лишены каких-либо украшений. Кемпион невольно взглянул на окно наверху. Все полностью соответствовало описанию Джойс. С пыльного окна одиноко свисал шнур, и было совершенно ясно, что основная часть веревки, к которой прикреплялся другой конец шнура, была оборвана. Сохранившийся кусок, будучи толще и грубее, чем обычные бечевки для открывания окон, напоминал бельевую веревку.

Вильям этого, казалось, не заметил. Он осматривался по сторонам.

— Вот он, этот чемодан, — сказал он, указывая на стоящего в углу кожаного мастодонта старинного вида, на котором размешались глобус и связки книг. Он молча направился к чемодану, стараясь соблюдать тишину, и Кемпион последовал за ним. Когда они убрали все, что им мешало, дядя Вильям поднял крышку.

Кемпион с любопытством заглянул в чемодан. Оттуда пахнуло затхлостью и вылетела моль. В чемодане лежали пара шнурованных высоких ботинок, форма цвета хаки, бриджи для верховой езды, две пары широких спортивных штанов, широкий ремень и медная каска. Дядя Вильям по очереди извлекал все эти предметы и укладывал их на полу.

— Вот, — проговорил он, когда показалось дно чемодана, — револьвер здесь.

Кемпион стоял рядом с ним. Он взял в руки кобуру и расстегнул ее. Внутри были старые тряпки и больше ничего.

— Боже мой! — воскликнул дядя Вильям.

Вернувшись в утреннюю гостиную, дядя Вильям снова начал выказывать признаки сильного беспокойства. Сеточка кровеносных сосудов на его лице стала более заметной, и его силы, казалось, были почти на пределе.

— Револьвера и след простыл, Кемпион, — хрипло произнес он. — В этом доме происходит что-то ужасное.

Его собеседник подумал, что давно пора это было заметить, но тактично промолчал.

— Там было еще несколько патронов, — продолжил дядя Вильям. — Я теперь вспомнил. Они лежали на дне кобуры. Мне действительно крышка, если об этом узнает полиция. — Он понизил голос и уставился на Кемпиона увлажнившимися от волнения голубыми глазами. — Им известно, какой пулей был убит Эндрю? — спросил он. — Вы не знаете? Это ужасно… просто ужасно.

Он уселся в свое зеленое кресло и бросил тоскливый взгляд на пустой графин из-под виски.

— Хотел бы я знать, где скрывается этот мерзавец, — вдруг заговорил он. — Интересно, может ли Скотланд-Ярд кого-нибудь найти в течение одного дня? — Он взял себя в руки. — И все-таки я, наверное, не должен был рассказывать о Джордже. Только из-за того, что я назвал его имя полицейскому, старуха меня пилила целых полчаса. Меня это бесит, — продолжал он, и его лицо залилось краской гнева. — Почему я должен терпеть столько беспокойства и огорчений лишь для того, чтобы прикрывать какого-то негодяя, который ни дня в своей жизни не работал честно? Он, наверное, проник в дом, взял револьвер и прикончил Эндрю. Если, конечно, Эндрю был застрелен из моего оружия. Это ведь еще не установлено, правда?

— Ну, и это еще не доказательство, — мягко заметил Кемпион. — Если даже он и был застрелен армейской пулей, то кроме вашего оружия, в стране имеются еще тысячи армейских револьверов.

Дядя Вильям оживился.

— Да, верно, — сказал он. — Тем не менее, могу поспорить, что это был Джордж. Уж очень странным было его появление во время ужина в ту субботу. Знаете, его ведь никто не впускал в дом. Возможно, он прятался в доме уже несколько часов. Это такой человек. Когда он бывает у нас в доме, то ведет себя так, будто он здесь хозяин, однако, я должен заметить, матери всегда удается его выпроводить. В ней есть что-то от амазонки, несмотря на возраст.

Он с минуту поразмышлял, что-то бормоча себе под нос.

— Меня чуть не вывернуло наизнанку, когда он появился сразу же после падения груза от часов. Вид у него был, как у героя дешевой мелодрамы, вроде тех, что я смотрел в детстве. А теперь старая леди пытается выгородить его, вот что меня бесит.

Кемпион, который обладал талантом в нужный момент стать неприметным, сидел, откинувшись на спинку кресла, и его лицо ничего не выражало.

— Она слишком уж печется о прошлом, — с горячностью произнес дядя Вильям. — Скандал, случившийся когда-то, для нее важнее, чем катастрофа, которая может разразиться сейчас. Я не думаю, что у кузена Джорджа есть что-нибудь действительно серьезное против нее, но мне об этом трудно судить. Взять хотя бы причину, по которой она лишила Эндрю наследства.

Кемпион насторожился.

— Какая-нибудь очередная буря в стакане воды? — поинтересовался он.

— С моей точки зрения, да, — сказал дядя Вильям. — В конце концов, отца, царство ему небесное, уже ничто не может сейчас задеть. Тем не менее причиной послужила книга «Лицемер, или Под маской учености», написанная Эндрю. Какое гнусное название. Я ему говорил об этом.

— Никогда не слышал об этой книге, — сказал Кемпион.

— И не могли слышать, — резко заметил дядя Вильям. — Я не думаю, что было продано хотя бы полдюжины экземпляров. Я говорил матери, что не стоит расстраиваться из-за этой книги, но она не стала меня слушать. Это показывает, однако, каким наглецом был этот Эндрю. Вы только подумайте, жить за счет своей тетки, и написать злобный пасквиль на ее покойного мужа!

— Пасквиль на доктора Фарадея? — спросил Кемпион.

Вильям кивнул.

— Вот именно. Старик Эндрю обратил внимание на то, что жанр мемуаров переживает настоящий бум — разные стариканы пересказывают клубные истории и вспоминают о былых днях — и он решил, что сможет кое-что заработать на памяти отца. Ну, и написал эту книжку. Глупейшую книжонку из всех, что я когда-либо читал, хотя я, конечно, не дока в литературе.

— И она была опубликована? — спросил Кемпион.

— Ну да. Какое-то мелкое издательство выпустило ее в свет. Полагаю, они тоже решили, что на имени отца можно заработать. Эндрю получил шесть авторских экземпляров и больше ничего, и я думаю, что издатели прогорели. Даже и это было бы еще ничего, — продолжал он говорить со все возрастающим возмущением, — но получив свои экземпляры, Эндрю преподнес нам всем по копии с цветистыми посвящениями. Она из этих книг еще валяется в комнате для гостей. Мама дала Джойс ее почитать. Очень милая девушка, кстати, — заметил он. — Единственная женщина во всем доме, у которой есть чувство такта. Так вот, этим поступком он подлил масла в огонь. Я никогда не видел, чтобы мать так сердилась — с незапамятных времен. Конечно, мы могли бы обратиться в суд по поводу клеветы на члена семьи, но ведь трудно ожидать подобных вещей от родственника, живущего за ваш счет. Все это было ужасно неприятно. И мать воспользовалась тем единственным оружием, которое было в ее распоряжении. Она послала за старым Фезерстоуном и изменила свое завещание. Я тогда читал книжку об итальянце, который торговал пивом в Америке, я помню, как все это произошло. Я позаимствовал из этой книжки фразу и сказал Эндрю: «Вот теперь можешь смеяться, сколько влезет». Я до сих пор помню, как он сидел вон на том стуле и ругался, на чем свет стоит.