Западный рубеж (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 1

— Итак, товарищ Аксенов, — резюмировал Феликс Эдмундович. — Вы будете руководить ЧК Польской народной республики.

Дзержинский устало откинулся в кресле и внимательно посмотрел на меня. Я же, мысленно вздохнув, начал размышлять — как начинать изучать польский язык, без которого должность ничего не стоит, где взять учителя, а еще бы поляков потолковее, да понадежнее, для разведки и контрразведки, чтобы хотя бы слегка «минимизировать» наши потери в августе. Пока ничего толкового в голову не приходило.

— Но поздравлять вас пока не стану, потому что Польская республика существует только в проекте, — уточнил Председатель ВЧК. — Как вы сами понимаете, ситуация на западном направлении достаточно сложная.

Еще бы не сложная. «Белополяки» бешено сопротивляются, вопрос о наступлении на польскую территорию пока не встает — свое бы вернуть. В моей истории Польский ревком появился только в июле двадцатого, когда казалось, что Тухачевский, развивая наступление, вот-вот возьмет Варшаву, породив в советском руководстве иллюзию начала Мировой революции. Здесь, стало быть, он появился раньше. Или, и в моей истории новое правительство Польши создается в мае, но открыто об этом не афишируют?

Феликс Эдмундович невозмутимо продолжал:

— Руководство РКП (б) и наше правительство нисколько не сомневается, что Красная армия не просто очистит Малороссию от польских реакционеров, но перейдет в наступление, а в дальнейшем армия Пилсудского окажется между молотом и наковальней — бойцами РККА и вооруженным польским пролетариатом. Нам следует заранее быть готовыми к созданию Социалистической Польши. Задача Советской России выглядит следующим образом — подготовить из Польши плацдарм для наступления по нескольким направлениям. Это Германия, Чехословакия, Венгрия. В перспективе — Румыния и Австрия.

Мне хотелось спросить товарища Дзержинского — а вы сами-то верите в такое, но я благоразумно промолчал. Феликс Эдмундович верит тому, что скажет РКП (б) устами товарища Ленина.

Дзержинский замолчал, потом снова пристально посмотрел мне в глаза:

— Но пока, — подчеркнул мой начальник слово «пока», — мы говорим лишь об освобождении Польши от капиталистов и помещиков. РККА освободит польский народ, но его будущее зависит от самих поляков. Русские рабочие и крестьяне не станут оккупантами для польских крестьян. Но Советская Россия, по праву самого революционного и прогрессивного государства обязана помочь польским трудящимся. Потому, в первое правительство должны войти лишь этнические поляки. Временное революционное правительство возглавит товарищ Юлиан Мархлевский, а официальным начальником ВЧК станет товарищ Лонгва.

Лонгва? Мне это имя показалось знакомым. Точно. Во время наступления Тухачевского на Варшаву Роман Лонгва формировал Первую польскую армию и, даже какое-то время командовал ею. В начале двадцатых был начальником Разведывательного управления РВС Республики. Дальнейшую судьбу товарища Лонгве не помню, но не удивлюсь, если в биографических справках датой смерти указан либо тридцать седьмой, либо тридцать восьмой год. А вот про то, что он назначался начальником Польского ВЧК, не знал. Впрочем, кто, кроме очень узких специалистов знает, что товарищ Дзержинский был председателем Польской республики?

— У вас есть какие-нибудь вопросы? — поинтересовался Дзержинский.

Вопрос у меня был всего один, но очень важный.

— Когда приступать к работе? — спросил я, ожидая, что Председатель прикажет немедленно выезжать за войсками, организовывать работу в прифронтовой полосе, но в ответ услышал:

— Когда прикажут, — сухо ответил Феликс Эдмундович, а потом еще суше добавил: — Разумеется, о новой должности знать никто не должен ни сейчас, ни даже потом, когда вы к ней приступите. Пока вы должны заниматься своими непосредственными обязанностями. Возвращайтесь в Архангельск. Дела пока не сдавайте, но будьте готовы в любой момент выехать либо в Москву, либо в Смоленск. Так что — потихоньку готовьтесь к новому назначению.

С одной стороны я получил некоторую фору во времени, а с другой… С другой, чем раньше я начну заниматься польскими делами, тем лучше. А главная проблема — это люди, и средства. Ладно, буду думать, что к чему, и как мне реализовать имевшееся «послезнание».

Мне бы успокоиться и с чистой совестью возвращаться в Архангельск. Ведь я знаю, что «тенью» Романа Лонгвы, назначенного Председателем ВЧК Польской республики мне поработать не придется, равно как и товарищу Дзержинскому не стать реальным главой Польши, при зиц — председателе Мархлевском. Так нет же, иду, ломаю голову, размышляя — что бы мне эдакое предпринять, чтобы сделать поход успешным?

И что я знаю о советско-польской войне? Оказывается, не так и много. В институте историю двадцатого века преподавали на третьем курсе, стараясь обойти «неудобные» вопросы, а самому этот период казался малоинтересным. Правильно, кто станет интересоваться поражениями собственной армии? Мы предпочитаем читать про Полтавскую битву, а не про сражение под Нарвой, а победа над Японией в сорок пятом кажется слаще, если вспоминать ее в контексте с русско-японской войной.

Значит, придется раскладывать по полочкам «остаточные» знания моего прежнего мира, соединяя их с теми, что я получил уже здесь. Итак, начнем с того, что Польша пропала с политической карты Европы в конце восемнадцатого века и появилась вновь лишь в ноябре тысяча девятьсот восемнадцатого года. Как там у нашего поэта?

На польский —

глядят, как в афишу коза.

На польский —

выпяливают глаза

в тугой полицейской слоновости —

откуда, мол, и что это за географические новости?

Впрочем, можно сколько угодно пялить глаза на польский паспорт, но государство Польское есть данность, с которой придется считаться.

У каждого своя правда, здесь не поспоришь. Если для нас наступление Польши на территорию бывшей Российской империи, захват Белоруссии и Украины — оккупация, то для поляков — это восстановление исторической справедливости. Коль скоро Польская республика объявила себя преемником Речи Посполитой, то она посчиталавправе вернуть себе земли, входившие в ее состав до первого раздела Польши, сиречь, до тысяча семьсот семьдесят второго года. Ладно, что не по Поляновскому миру. Или, и по нему тоже? Разумеется, нам претензии ляхов кажутся абсурдными, но им так не кажется. Можно сколько угодно повторять слова Льва Николаевич Толстого о том, что патриотизм покоренных, угнетенных народов едва ли не самый худший, потому что самый озлобленный и требующий наибольшего насилия, но каждый поляк считает себя правым. Повторюсь — у каждого своя правда. Те же Романовы считали своей главной задачей во внешней политике вернуть себе все территории, некогда входившие в состав русских земель.

Пока Деникин наступал на Москву, поляки и пан Пилсудский не решались «восстанавливать справедливость», полагая, что Антон Иванович, как и прочие лидеры белого движения, выступает за единую Россию, в дореволюционных границах. «Подыграй» пан Пилсудский Добровольческой армии, история могла развернуться иначе. Большевики могли бы и проиграть, но вот вопрос, осталась бы существовать Польша, как государство? Теперь же, можно и переиграть.

И вопрос о нашей общей границе до сих пор не отрегулирован. А кто станет регулировать, если для Запада новенькая республика — отличный плацдарм для нападения на Советскую Россию? Кроме того, Польша — превосходный рынок для сбыта оружия. Полагаю, что не только в России, но и на Западе изготовили оружия столько, что хватит на десяток лет, а куда его деть, если война закончилась?

Стало быть, «под шумок», Польская республика сможет отхватить у Советской России не только собственные «коронные» земли, но и российские, а историческое обоснование можно найти и потом. Впрочем, наше прошлое такая малоизученная «субстанция», что в нем можно отыскать оправдание чему угодно. Да что там! Даже архивные документы можно интерпретировать так, как тебе хочется. Помнится, довелось присутствовать на встрече с руководителем Федерального архивного агентства (у него фамилия похожа на фамилию Артура Христофоровича, разница лишь в одной букве), так тот рассказал любопытную историю: Армения и Азербайджан попросили предоставить им копии документов, касающихся истории Нагорного Карабаха, и права собственности на него. И той, и другой стране выдали абсолютно одинаковые материалы, но выводы каждая сторона сделала свои.