Польская линия (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 29

Казалось, Добржинский размышлял целую вечность. Наконец, заполучив кивок от своего секунданта, сказал:

– Хорошо. Все подпольные группы передислоцировались в Минск. А на вашего дурака Тухачевского никто не собирается покушаться. Напротив, майор Мацкевич отдал приказ – беречь большевистского командующего от случайных террористов.

– Почему? – удивленно спросил Артур.

– Почему – это мне неизвестно, – усмехнулся Добржинский. – Об этом простому резиденту с подмоченной репутацией не докладывают.

– А смертью Аксенова вы хотели поправить свою репутацию? – поинтересовался Артузов и, не дождавшись ответа, сказал. – Что ж, похвально.

Как по волшебству в левой руке Артура возник пистолет. Выстрел, второй – пана Климашевского отбрасывает назад, а между изумленных глаз Добржинского появляется аккуратная дырка.

– Ничего, что я с ними неблагородно? – озабоченно поинтересовался Артузов, убирая пистолет куда-то за пояс.

Вместо ответа я хмыкнул, и поинтересовался:

– У тебя же револьвер был?

Артур ответил как-то невнятно и не очень понятно:

– Так я же левша.

– Не замечал раньше.

– Меня в детстве переучивать пытались, – пояснил Артур. – И даже переучили. Ну, почти. Пишу правой, рычаги в автомобиле переключаю, но кое-что удобнее левой. Стрелять, например, с левой руки гораздо удобнее. К тому ж, когда на боку кобура, она внимание отвлекает, и все на мою правую руку смотрят.

– Хитро, – с уважением сказал я.

– А ты и сам-то, если что – за браунинг хватаешься, хотя револьверная кобура висит.

– Жук ты, товарищ Артузов, – с еще большим уважением проговорил я, а потом добавил. – И не жук даже, а жучище.

– И это вместо спасибо? – весело поинтересовался Артузов. – Тебе бы меня положено водкой поить, за спасение твоей жизни, и за избавление от дуэли.

– Ага, а кто меня под дуэль подвел? Нет, Артузов, ты все-таки жук. Большой, с огромными лапами, и с усами, как у… Да, у кого самые большие усы?

– У Каменева, – мгновенно ответил Артур. Но, как настоящий педант, поспешил уточнить. – Но не у того Каменева, который Лев Борисович, а который Сергей Сергеевич. Еще, говорят, у командующего конной армией Буденного усы будь здоров. А если серьезно, то неужели ты думал, что я позволю тебе стреляться или какому-то ляху сотрудника ВЧК с головой сдам? Тухачевский, разумеется, большой начальник, но это не повод ради него друзей сдавать.

– А если учесть, что поляки считают его дураком, а «двуйка» поручила его охрану террористам, это наводит на размышления.

– Вот-вот, – подхватил Артузов. – Но наше с тобой дело маленькое – доложить по инстанции. Как ты любишь говорить – добыть информацию, начальству в клювике принести.

Оглядев павильон, главный контрразведчик Республики сказал:

– Сейчас сюда смоленские милиционеры набегут, оставим их место происшествия охранять. Пистолеты с собой заберем, а сюда надо наших бойцов прислать, пусть трупы уберут.

– Да, хотел спросить – почему кремневые пистолеты с Балканской войны? Какая связь?

– А ты не знал? – удивился Артузов. – На Балканах – хоть у сербов, хоть у хорват, каждый уважающий себя мужчина должен иметь кремневый пистолет. Неважно, что полно более совершенного оружия, но если у тебя нет кремневого пистоля – ты не мужчина! А наши, кто добровольцами на первую войну, или на вторую ездили, оттуда эти «пищали» и натащили. Мол, самый шик.

– Не знал, – покачал я головой.

– Пистолеты, это ерунда. Скажи лучше, что мы с тобой в рапорте напишем?

– Все, как оно есть, так и напишем – наши польские товарищи погибли при выполнении особого задания, – пожал я плечами. – Они же задание выполняли? Да, выполняли. Погибли? Погибли. А как погибли, это другой вопрос. Нас с тобой вообще здесь не было, мы мимо шли, выстрелы услышали. А рапорт попросим написать товарища Смирнова. Оно и правдоподобней будет, и надо Игорю Васильевичу свою часть славы отрабатывать. А ты говорил – зачем я лаврушкой делился?

– Ну, и кто из нас жук?

Ждать сотрудников смоленской милиции пришлось недолго.

– Смирнову что скажем? – спросил Артузов.

Я еще раз посмотрел на два трупа, лежащие на замызганном полу, ненадолго задумался.

С моим стажем в структуре госбезопасности – двадцать пять лет там, и два года здесь, а здешний год за десять тамошних сойдет, совесть – просто-напросто атавизм. А вот, мучает. В отличие от Артузова, я знал, что экс-сотрудник «двуйки» пан Добржинский, он же будущий товарищ Сосновский, кавалер ордена Красного Знамени, и прочая, проделал грандиозную работу. Так, он внедрился в группу польских террористов, сумев предотвратить покушение на Тухачевского, а впоследствии сыграл немалую роль в «Синдикате-2», выполняя задание Артузова.

Впрочем, как говорят, в «свете вновь открывшихся обстоятельств», особенно, когда получаешь информацию «изнутри», кое-какие канонические догмы уже не кажутся догмами. Если плана по ликвидации Тухачевского у поляков не было, то пан Добржинский никаких планов и не срывал, а просто доложил, что втерся в доверие в диверсионную группу и сумел заставить их отказаться от диверсии. Доказательства? Пожалуйста – вот он, Михаил Николаевич, жив-здоров, а пан Добржинский становится-таки товарищем Сосновским и получает за свою нелегкую службу орден.

А действительно ли Добржинский «перековался» и перешел на нашу сторону, поддавшись на уговоры Дзержинского и душещипательную беседу Мархлевского? А если он по-прежнему оставался человеком «двуйки», сумев пробиться в верхние этажи ВЧК-ОГПУ-НКВД?

Появились соображения и по его участию в операции «Синдикат-2», направленной на «изъятие» Бориса Савинкова, когда чекисты ходили туда-сюда, из России в Польшу, из Польши в Россию. Официально – тропы им торили контрабандисты и сочувствующие поляки. А если допустить, что об этой операции прекрасно знала польская контрразведка? Познакомившись с деятельностью оффензивы, я невольно проникся к ней уважением и, не думаю, что дефензива работала хуже. Теперь вопрос – а нужен ли был Савинков полякам? Нет, не полякам даже, а их кураторам – французам и англичанам, пожелавшим избавиться от ненужных людей. Все-таки на дворе двадцать второй год, в России нэп, стало быть – с ней нужно торговать, выкачать из неискушенных в коммерции большевиков побольше прибыли, а тут путается под ногами террорист, не желающий расставаться с былыми иллюзиями. Так что, вполне возможно, западные спецслужбы дали «отмашку» полякам, чтобы те не препятствовали возвращению Бориса Викторовича Савинкова на историческую родину.

Стало быть, совесть моя может спать спокойно, а нам надо подумать, как потолковее доложить о гибели креатуры товарища Дзержинского самому товарищу Дзержинскому.

Неожиданно, ко мне в голову пришла мысль.

– А знаешь, давай-ка мы сами рапорт составим, без Смирнова. И напишем всю правду, как она есть.

– Думаешь? – с сомнением протянул Артур. – Два чекиста отправились на дуэль, а потом убили своих соперников?

– На дуэль согласились из оперативной необходимости, – принялся я излагать свои соображения. – А уничтожили соперников, потому что настоящему чекисту участвовать в дуэли непристойно. Нам же могло показаться, что они собираются нас убить? Все равно, шило в мешке не утаишь. Не сегодня, так через год, история всплывет. Не может такого быть, чтобы о предстоящей дуэли только мы знали. О том, как Карбунка секунданта из вагона выкидывал, весь отряд знает. Кто-нибудь кому-нибудь да расскажет. А связать смерть поляков с моим вызовом – это, как сложить два и два.

Артур, как никто другой, понимал, что информация обязательно просочится «наверх», как бы мы с ним не пытались ее спрятать. К тому ж, по своей «природной» недоверчивости и прежнему опыту я не мог быть уверен, что все тридцать с лишним моих сотрудников (а есть еще и паровозная бригада), придержат тайну и не выдадут ее. Я, разумеется, за архангелогородцев ручаюсь, но всегда найдется хотя бы одно «но», сводящее на нет все помыслы. Ну или один «стукачок». Конечно, времена покамест не те, чтобы за каждым руководителем ВЧК прикреплялся «контролер», но здоровое опасение еще никому не мешало.