Евгений, Джек, Женечка (СИ) - Горышина Ольга - Страница 9

— Какая авария? Как ты оказалась с Сомовым?

Сказала «А», говори «Б», это я уже поняла, как и то, что сейчас врать нельзя… Сейчас я сама не справлюсь, ну никак… И Джек не справится. Из двух зол мои родители не самое страшное.

— Он взял машину деда. Мы были на даче…

— Что вы там делали?

— Мам, хватит уже задавать тупые вопросы! Женька не виноват. В нас влетели… По встречке. Ту машину занесло… Тот водитель не справился с управлением. Женька просто бил по тормозам, как учил дядя Володя…

Я понятия не имела, чему учил его отец, мне просто нужно было что-то сказать перед грозным родительским судом.

— Они погибли, оба… Мы вызвали ментов и скорую. Женька отправил меня домой… А сейчас его нет дома. Они его не отпустили. Понимаешь? А он не виноват. И я должна ехать туда, сказать, что это не он. Понимаешь?!

Вряд ли меня можно было в тот момент понять. Сопли, слезы, крик — все слилось в один протяжный вой. Мама усадила меня на свой табурет, налила чаю, но я не могла пить… Могла только выбить чашкой зубы, которые стучали, как на морозе.

— Зачем тебе Юркин телефон?

— Чтобы он позвонил Сомовым. Узнал, что с Женькой, где он…

— Сама позвони.

— Они не будут со мной говорить…

— Мать, ты позвони! — не выдержал отец.

До этой секунды он молчал, переваривая услышанное, но вряд ли, конечно, переварил.

Но прежде мать спросила:

— Они про вас знают?

Я мотнула головой и прошептала:

— Какое это сейчас имеет значения… У Женьки еще и прав нет…

— Серьезно? У него и нет прав? — буркнул отец и тут же ретировался с кухни.

Катя стояла в коридоре — пряталась за углом, подслушивала. Мне было плевать… Мать не взяла телефон, который висел на стене кухни и ушла в большую комнату. Только когда за ней хлопнула дверь, я вспомнила, что телефонная книга лежит в комоде. Лишь бы в ней был нужный номер…

Катя вошла в кухню.

— И давно ты с ним спишь? — спросила с вызовом, точно имела какое-то право меня отчитывать.

— Какая тебе разница?! — заорала я громче, чем если бы просто шарахнула скалкой по стояку: плевать, что разбужу соседей, плевать! — Сгинь отсюда!

Я схватила чашку, сделала глоток, но не проглотила. Бросилась в туалет, где меня выворачивало минуты три, просто желчью — бутерброды мы съели еще в два часа дня.

— Славка, ты что, беременная?

Я думала, что утоплю сестру в унитазе! От возмездия ее спасла мама. Она потащила меня в ванную и крикнула Кате принести валерьянки.

— Он в больнице. У него нос, кажется, сломан и что-то там с рукой… — тараторила мать, затыкая мне рот полотенцем, точно кляпом. — Водитель погиб на месте, пассажир в тяжелом состоянии находится в больнице, — вещала мать голосом диктора криминальной хроники. — Больше его мать ничего не знает. Володька где-то там сейчас, у своих. Он позвонит, если ты потребуешься в качестве свидетеля. А мать завтра поедет к Женьке в больницу…

— Я тоже поеду!

— А ты будешь сидеть дома! — рявкнула мать и сунула мне под нос три таблетки.

Я выхватила из рук Кати стакан с водой и потребовала от нее убраться вон. Мать вытащила из шкафчика йод и вату со спичкой. Я пищала и дергалась.

— Сама его выбрала, теперь терпи! У тебя с головой все в порядке?

Я сначала не поняла, о чем именно мать спрашивает. Потом начала ощупывать затылок. Глаза у меня сейчас так и так огромные. Они не показатель.

— Завтра с утра едем в травму, — заявила мать и отправила меня спать.

Я не спала. Катя, наверное, тоже, но умудренная опытом молчала. Утром еда не лезла в меня ни в какую. Нервная тошнота не прошла, но чай я выпила. Но чуть не захлебнулась последним глотком, когда зазвонил телефон. Ответила мать, опередила меня. Мое сердце перестало биться. Но это звонил не дядя Володя, а…

— Твой Юра.

Я схватила трубку.

— Как Джек? — выдохнула вместо «алло».

— Я звоню узнать, как ты? Он в порядке. Ну… Не считая рожи.

— Моя не лучше, я вся в йоде, — попыталась я улыбнуться и пошевелить рукой.

Та посинела, но я со страху схватилась ей за телефон и теперь с трудом через боль переложила трубку в здоровую руку.

— К нему можно?

— А ты хочешь? Серьезно? Там же его мать…

— Все равно мы больше не шифруемся…

— Я могу не пойти на пары, — тут же сказал Шланг. — Сейчас попрошу у отца машину. А ты прогуливаешь школу?

— По уважительной причине… Где встретимся?

— До Рыбацкого доедешь?

— Да, конечно. Через два часа буду…

— Никуда ты не поедешь! — заявила мать, вырывая трубку, но Шланг уже нажал сброс.

Я вскочила с криком, что меня никто не остановит! И вообще это они виноваты со своей долбанной канавой, что мы с Женькой должны были на чужой машине ехать в гололед на дачу! Контраргументов про то, что она в моем возрасте уроки делала, а не с мальчиками встречалась, я не слушала. Мне было плевать. Я одевалась, стиснув от боли зубы. Рука распухла, но все пальцы двигались. Это просто ушиб!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Просто ушиб! — кричала я на мать и отца. — У меня зрачки нормальные. Голова не болит! Оставьте меня в покое! Достали уже!

Я плакала, когда мать бинтовала мне руку, но действительно стало намного легче.

— Слава, только веди себя достойно, — выдала мать, когда я уже была в дверях.

— Это как, достойно? — действительно не поняла я.

— Не унижайся перед ним. Он во всем виноват.

— Он ни в чем не виноват! Он нормально ехал!

— Ты прекрасно поняла, о чем я. Наверное, это ты его в кровать уложила…

— Ну при чем тут это?!

— А при том!

О чем с этими родителями вообще можно говорить!

Общего языка со свекровью я тоже не нашла. На следующее после покупки дачи утро она заявилась к нам в квартиру. Звонок в дверь застал меня за размешиванием в кружке матчи. Я позеленела, как и чудесный японский напиток, когда увидела гостью.

— Ярослава, скажи, зачем ты это делаешь с моим сыном? — вместо приветствия выдала бывшая свекровь, едва я открыла дверь.

Как в фильме — через порог, и шестым чувством я поняла, что переступать его Любовь Львовна не собирается. Уже переступила через себя, пришла. Час назад я говорила с ней по телефону, вернее, выслушивала все то, что она передумала за эти пару дней:

— Я сказала себе: «Люба, не вмешивайся. Они взрослые люди. Сами разберутся», а потом поняла, что никогда не прощу себя, если ваша семья распадётся.

— Любовь Львовна, с нашей семьей все в порядке. Это всего лишь работа. Повышение.

— Куда тебе повышаться? Шпильки купи! Или ваши, эти… лабутены! Кому и что ты доказываешь? Для женщины на первом плане должна быть семья: муж и дети, — завела она старую шарманку. — Ещё бы поняла, если бы вы концы с концами едва сводили, но вы же деньгами швыряетесь. Я говорила, что тебе не нужно выходить из декрета, говорила? Ребёнку ещё трёх лет не было…

— Я работала почти все время из дома…

— А Женя была с нянькой все время! — не слушала меня звонившая. — Это золотое время, которое ты упускаешь… Что тебе еще надо купить? Еще одну квартиру? Тебе всегда будет мало…

— Влад хочет, чтобы я делала карьеру!

— Влад ничего не хочет! Это нужно тебе, а не моему сыну. И не думай даже меня переубеждать!

Я и не думала даже пробовать: переубедить мою свекровь невозможно.

— Хорошо, но Влад ведь согласился… — решила я вообще не спорить.

— Конечно, он же тебе слово поперёк сказать боится. Он у тебя подкаблучник!

Вот ведь новости! Подкаблучник… Интересно, ему в лицо мать то же самое говорит?

Я привалилась к стене — и едва сдерживала желание скинуть звонок.

— Любовь Львовна, может, вы с сыном лучше поговорите?

Я так послала ее — вежливо, но она не пошла. Она наоборот пришла ко мне в квартиру.

— Ярослава, мой сын мужик или не мужик?