Тенор (не) моей мечты (СИ) - Тур Тереза - Страница 3

— Во-первых, ты никогда никому ничего не докажешь.

— Но тебе же удается.

— Должны быть рычаги воздействия.

Девочка кивнула. Катя тоже навострила уши. А гостья в горностаях иронично усмехнулась и что-то сказала на ухо итальянцу.

— А во-вторых? — Маша по-прежнему с негодованием смотрела на итальянца, который явно изо всех сил пытался понять, что же говорит Олеся, но делал при этом снобски каменную морду.

— Во-вторых, когда ведешь дискуссию или дерзишь, надо не повышать голос — кто кричит, тот априори выглядит слабым и неправым. Надо улыбаться и говорить чуть тише, чем обычно. Это всех бесит.

— Что она сказала, Мадонна? — спросил итальянец, сделав вид, что больше не замечает Машу.

Леди в горностаях усмехнулась, подмигнула Олесе… мне не показалось, нет?.. И принялась что-то шептать ему на ухо.

А Олеся перевела взгляд на нас. И отчего-то радостно улыбнулась:

— Добрый день. Простите за это представление. Я — Олеся…

Честно говоря, мне захотелось ей поаплодировать. Но тут я поняла, что, пока мы увлеклись маленьким международным скандалом, пошло до боли знакомое вступление в песне. А Артур… Шел прямо ко мне, ослепительно улыбаясь — что-то слишком чересчур ослепительно даже для него. К тому же он о чем-то вещал в микрофон. Я не сразу поняла, что именно он говорит.

— Мы рады, что наши друзья присоединились к нам в этот замечательный день! Приветствуем Анну…

Он протянул мне руку, произнося в микрофон мою фамилию.

Я обернулась к телекамере — только сейчас ее заметила! Вот что значит переключиться в рабочий режим! — и улыбнулась, профессионально скрывая недоумение. И помахала в камеру под ликующие аплодисменты и крики браво из толпы на площади.

— С ума сошел? — спросила я беззвучно не прекращая улыбаться, пока Артур хватал меня за руку, не дождавшись, чтобы я вложила свою в его.

Артур не ответил. Просто потащил меня на сцену уже под Левино бархатное:

— Осенью в дождливый серый день…

Я хотела сбросить пальцы бывшего мужа со своих, но вдруг поняла, что они настолько ледяные, что прожигают сквозь мою перчатку. Подняла взгляд на Артура. Лоб в испарине, а дыхание… Бог мой, он как еще не рухнул? Не говоря о том, чтобы петь. Я говорила, что он сирен? Нет. Он идиот, каких земля еще не видывала! Я запустила руку в карман, вытащила пузырек с любимыми гомеопатическими драже, от которых у меня всегда прорезался голос, в любой ситуации, выхватила микрофон и…

— Вернись лесной олень по моему хотению…

Черт с ним, что мы еще на ступеньках, которые ведут на сцену, черт с тем, как микрофон отстроен. Я вступила сольной партией, потому что поняла, что по-другому не могу. Уж пусть подстраиваются остальные как хотят. Они подумали — и дали мне допеть вообще сольником, со второго куплета втроем уйдя на бэк-вокал. Вот хороши, стервецы! За спиной я чувствовала тяжелое, прерывистое, с неплохой такой одышкой дыхание Артура. Петь… да он дышит со свистом!

— Браво! — взорвалась уже разогретая площадь.

Я поклонилась, ловя взглядом довольную мордашку Кати. Маша сосредоточенно снимала. Олеся показала мне большой палец. И тут же что-то сказала подошедшему к ней представительному мужчине. Хотя она улыбалась, мне вдруг показалось, что слова ее были не очень приятными.

— Приветствуйте нашего дорогого друга, солистку Московского Театра Оперетты Анну Половцеву, — раздался рядом голос Левы.

Вблизи он выглядел симпатичным промороженным зомбиком. Да и остальные были… Ох и хороши! Лица под гримом белые, губы приятной синевы. Сергей и Иван улыбнулись мне. Они просто ненормальные, все четверо!

— Ехали на тройке с бубенцами, — одними губами сообщила я Леве, стараясь не думать, в какой тональности сработает оркестр.

Не знаю, было ли у него телепатическое сообщение с дирижером, но в ту же секунду заиграли именно эту мелодию.

По-е-ха-ли. Люблю я этот романс.

Я запела, ловя горлом ледяной воздух и давя панические мысли о том, как же я завтра буду работать в родном театре.

Овации, поклоны, лощеный блондин из вип-зоны протягивает мне букет цветов, благодарит по-английски. Позади него мелькает знакомое лицо: мэр Москвы собственной персоной. Мистика просто. И откуда взяли? Цветы, не мэра.

Потом недолгие поклоны, что дарят драгоценное время для певцов, чтобы те могли продышаться. Микрофон оказывается у мэра, он вещает что-то празднично-оптимистичное, почему-то глядя на того самого англичанина-блондина.

А я ухожу. Осталось спуститься по ледяным ступенькам, не навернувшись. Условия — да-а-а! Просто сказочные!

Не глядя вниз, опираюсь на чью-то предложенную руку. Обнаруживаю начальника службы безопасности, которому жаловался охранник.

— Вы прекрасны, Анна, — целует он мне руку. — И очень вовремя.

— Убейте организаторов, — говорю я, обращаясь даже не к нему, скорее, к Вселенной.

— О, это всенепременно, — кривится мужчина. — Даже страшно предположить, что Олеся Владимировна затребует за это выступление, за ларингит одного из ее любимых квартетовцев. Хорошо бы Маша никого из гостей иностранных не убила. Тут сплошь лорды.

— Сочувствую, — злорадно говорю я.

Любая женщина на свете,

Какой бы милой ни была,

 умеет делать куклу вуду

И знает, где стоит метла…

(С) Баян, но какой же классный)))

Олеся

Нет, на площади решительно требовались беснующиеся цыгане. Чтобы в глазах рябило от разноцветия юбок и платков, чтобы яростно звенели монисто.  Молодые цыганки в такт подергивали плечиками, а гитары стенали. Кругом носились тройки, запряженные ревущими медведями. И какой-нибудь завалящий, но выразительный полк гусар, в идеале уже в состоянии белой горячки после недельного запоя. Всенепременно шампанским.

Вот тогда было бы весело, лихо и с русским размахом, который сегодня и возжелал изобразить Томбасов.  А то что получается? Выпер на Манежную синюю, но трезвую четверку в смокингах. И цельный оркестр. На мороз. Барин…

И что? Кого он этим хотел удивить? Лорда Как-его-там? Можно подумать, его интересует хоть что-нибудь, кроме русской водки и черной икры. Ну, еще и предложений Томбасова по бизнесу.

Олеся посматривала на мужа, попутно улыбалась всем, очень надеясь, что получается не слишком похоже на злобный оскал, потому что больше всего ей хотелось выйти на сцену и волевым решением прекратить все это безобразие. Замотать певцов в теплое, выдать им чая по-адмиральски — чтоб коньяка много, а кипятка, заварки и сахара на самом донышке. Отлаять с этой же сцены всех и сразу… Томбасова и организаторов — это понятно, им еще прилетит волшебник. Но чуть позже.

Олеся даже мечтательно прищурилась. А вот остальные… Она оглядела вип-тусовку, над которой возвышались Томбасов и светловолосый лорд с каким-то простыми именем, которое она не запомнила. У этих двух воротил бизнеса были совершенно одинаковые морды лиц, выразительностью и человечностью созвучные с банкоматами. Хотя нет. В банкоматах ее больше. Особенно когда они зарплату выдают.

А эти…

Тьфу!

Артура уже увезли. Как хорошо, что Анна — это что ж получается, его бывшая жена? — отвлекла внимание своим появлением. И мэру, перехватившему микрофон, отдельная благодарность. В этой сумятице они с Левой успели провернуть сложнейшую операцию, главное в которой было вытащить упирающегося тенора со сцены. Тут подоспел бас с его могучим рывком. Не сказать — пинком.

Артур хрипел, держался на ногах только на волевых. Но! Уходить не собирался. Потому как надо работать! Петь. Дуб дубский!

Олеся и остальных бы отправила по домам. Но Лева выразительно глянул на нее — почему-то стало стыдно, взглядом показал на людей, причем на тех, что столпились не в вип-зоне, а запрудили Манежную. И пошел петь дальше. На сцене тем временем было непонятное и незапланированное действо — англичане притащили длинные до пят шубы. И закутали певцов. Под бешеные аплодисменты и вопли толпы.