Дети драконов (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde" - Страница 49

Убрав на место трубку и кимин, я осторожно поднялся с земли и осмотрелся. «Дверь» была где-то совсем недалеко. Спустя несколько минут я уже стоял перед грудой камней, за которой скрывался проход в Эймурдин. Сердце стучало часто, но ровно.

Здесь.

Всего лишь в паре шагов от меня начинался путь, ведущий к нашему прошлому, к нашим истокам и основам. Мне нужно было только проникнуть внутрь. Оказаться по ту сторону преграды.

Я смотрел на валуны с тоской и ненавистью.

Они были мне неподвластны.

Ива, наделенная особым даром слышать землю и получившая поддержку Эймурдина, без труда могла управлять проклятыми булыжниками. А я – нет. Наверняка мы справились бы вдвоем с Лианом, объединив наши усилия, но здесь я стоял один. И вновь чувствовал, что потерпел поражение.

Поскольку пойти за братом я не мог, оставаться рядом с крепостью смысла не было. Мне следовало найти надежное укрытие, где можно не вздрагивать от любого шороха и не ожидать внезапного удара в спину. В памяти смутно мелькали образы какого-то небольшого монастыря, который стоял неподалеку от этих скал. Я решил, что попрошу приюта там. На несколько дней, пока не найду выход. Или другой вход.

Собрать вещи и седлать лошадей не заняло много времени.

Конь мой быстро шагал по узкой дороге, которая вела в нужную сторону. Кобыла Лиана шла за ним в поводу. Мне пришлось немного вернуться назад и проехать западней, чтобы выйти к нужному месту. Здесь голые скалы у подножия гор сменились негустым хвойным лесом, который взбирался по склонам все выше и выше. Деревья упрямо цеплялись корнями за скудную каменистую почву... совсем как Лиан – за надежду вытащить Иву. Спустя пару часов под сенью этого леса я увидел то, что искал – низкую башенку в окружении неровных серых стен. Ворота монастыря были заперты, но дверь в них оказалась гостеприимно приоткрыта. У входа сидел, скучая, совсем молодой – младше Лиана – монашек. Завидев меня, мальчишка обрадованно подскочил с чурбака, на котором чуть не задремал в тени широкого черепичного навеса.

– Ч-чем могу быть полезен, господин? – услужливо спросил он, слету разглядев во мне знатного. – Наша обитель скромна, но мы всегда рады путникам!

У него были смешно оттопыренные красные уши, веснушки на носу и густые темные брови, выдающие южную кровь. А вот волосы – коротко обритые, как у тех, кто лишь недавно принял постриг.

– Мне нужен приют, – сказал я, спускаясь с коня и отвешивая учтивый поклон святым стенам. – Хочу отрешиться от мирской суеты и помолиться несколько дней в тишине. Найдется ли в вашей обители укромная келья для грешника?

Монашек уставился на меня удивленно. Видать, нечасто сюда заглядывали с такой нуждой. Потом закивал быстро и указал на калитку:

– Входите, господин! Только это... меч ваш... у нас с оружием-то того... нельзя. Вот! Возьмите! – он вручил мне тонкий простой шнурок из пеньки. – Вы рукоять-то обвяжите с ножнами и проходите с миром! А я сейчас за отцом-настоятелем сбегаю!

И он в самом деле умчался, сверкая смуглыми босыми пятками.

Сторож...

Я покачал головой и сделал, как было велено.

Случись что серьезное, полагаться мне придется более на свою Силу, чем на меч.

7

Отец-настоятель оказался зрелым мужчиной с гладко выбритым лицом и высокими залысинами. Он тоже был смуглым, темноглазым и некогда чернобровым, но с годами изрядно полинял в темно-серую седину. При виде меня глава монастыря скептически свел брови к переносице, отмеченной старым шрамом, но больше ничем удивления не выказал. Самолично отвел к одной из келий и даже не задал ни единого вопроса.

– Могу ли я быть уверен, что никто не нарушит моего уединения? – спросил я, вкладывая в его ладонь крупную серебряную монету.

Настоятель посмотрел на нее совсем без выражения. Как будто и не порадовался вовсе.

– Разумеется, сын мой. Молись и беседуй с богами сколько тебе угодно.

– Не будет ли большой дерзостью с моей стороны попросить, чтобы хоть раз в день кто-нибудь приносил еду и воду к моему убежищу? Не хочу покидать его, дабы не утратить надлежащего возвышения духа.

– Не будет, сын мой. Я распоряжусь, чтобы послушник оставлял завтрак и ужин у этих дверей, не нарушая твоих бесед с высшими. Отхожее место вон нам, – серая сутана крылом качнула воздух, когда монах указал мне в сторону стены. Насчет оружия брат Малет тебя уже предупредил.

– У меня еще кинжал есть, – сказал я.

– То ж разве оружие? – улыбнулся настоятель. – То инструмент. Мало ли тебе в зубах поковырять прижмет. Или кусок хлеба покажется слишком толстым. Отдыхай, сын мой. И ни о чем не тревожься. Здесь ты в безопасности.

С этими словами настоятель отечески похлопал меня по плечу и ушел, оставив в недоумении.

Неужто я и впрямь выглядел как человек, который чего-то боится?

Места в келье было немного – ровно столько, чтобы влезла узкая лежанка, с тонким соломенным тюфяком да маленький умывальный таз на колченогом табурете в углу. В противоположной от двери узкой стене имелось крохотное оконце, более похожее на бойницу или дыру для почтовых голубей. Под ним, сбоку от кровати имелся маленький альков с резным деревянным образом божественной семьи. Опустившись на жесткое ложе, я вгляделся в лица богов. Отец был как всегда суров и строг, Мать взирала на меня с нежностью и тревогой, а Дитя... Я даже зажмурился на миг, отгоняя наваждение. И оно ушло – когда я вновь посмотрел на образ, юный бог уже не показался мне так явственно похожим на маленького Лиана. Просто мальчишка. Большие глаза, худое лицо, упрямо сжатый рот. Мастер, который вырезал святую картину, наделил Дитя чертами, не характерными для его обычного, более мягкого и кроткого изображения.

Скупым движением руки я засветил лампаду в алькове. Пускай горит... Никогда не чувствовал себя набожным, но в этом образе было что-то цепляющее за душу. Что-то настоящее, живое.

Потом стянул с ног сапоги и растянулся на лежанке, глядя в голубиное оконце с ярко-синим небом.

Так тихо и спокойно...

Снаружи раздался короткий гулкий удар колокола, возвещающий сбор к молитве, и снова – тишина.

Я лежал, слыша только свое дыхание, и думал о том, что обязательно должен уснуть сейчас. Меня ждала долгая трудная ночь – походы по чужим сновидениям, нелегкие разговоры, объяснения и упреки... Стоило отдохнуть заранее, чтобы не загнать себя потом. Я полагал, что придется приложить усилия, но дрема подкралась тихо и незаметно, сама собой. Смежила мне веки, нашептала на ухо заветные слова...

«Спи мой мальчик, день прошел. Завтра будет хорошо. Завтра будет пенье птиц, крики чаек-озорниц. Будет море, будет синь, а сейчас скорее спи...»

В детстве младенцы кличут мать, когда им больно или страшно, я же всегда звал отца. Только его надежные руки, его спокойный голос давали мне уверенность, что все будет хорошо. Он пел мне колыбельные чаще чем няньки, он учил меня быть смелым и справедливым, он подарил мне мой первый клинок и научил плавать. До сих пор, когда мне было страшно и тоскливо, я слышал его нехитрую песенку про море, под которую так часто засыпал в детстве.

Колокол звонил еще дважды. Его глухие удары доносились до меня сквозь сон, я всплывал к поверхности и засыпал снова.

А когда проснулся, понял, что опять оказался далеко от своего тела.

На сей раз моего слуха первым коснулся голос Ивы.

– Ну что, оклемался? Я же говорила, это пойло мертвого подымет. Еще хочешь?

– Нет, – Лиан покачал головой и с неприязнью взглянул на широкую глиняную бутыль, что украшала середину стола. – Мне хватило. Даже думать не хочу, чего ты туда намешала...

– Эт точно. Лучше тебе не знать, – Ива усмехнулась и убрала за ухо прядь волос. Они уже отросли до самого подбородка и постоянно мешали, но стричь их она больше не собиралась. – Как тебе мои владения?

– Твои? – Лиан небрежно приподнял бровь и посмотрел на девчонку так, что та сразу ощетинилась.