Наследница (СИ) - Тур Злата - Страница 21

До того, как мы туда доберемся, у меня есть время свыкнуться с мыслью, что сейчас Платон не такой, каким я его знаю. И что придется потратить много сил, чтоб вернуть его здоровье. Но главное, он жив.

— Денис, мы же едем?

— Белла, это еще не все. У него паралич нижних конечностей. Он только недавно пришел в себя.

Сердце ухнуло куда-то вниз, а в глазах потемнело. Дыхание перехватило. Во рту пересохло. Какая-то настоящая паническая атака. Но если Платон беспомощен, то кто ему поможет, кроме меня? Ау, боевая Белочка! Никто, кроме тебя!

Я выдохнула и принялась раскладывать по полочкам данные. Впереди дремучий лес проблем, но из болота, которое, казалось, засосало меня намертво, я выбралась. И просто не имею права на слабость и истерики. Это малышу на пользу не пойдет. Я и так благодарна, ему, что сидит смирненько, ждет, пока мама начнет с ним разговаривать. Пока прости, солнышко, что я забываю. Я сильная и со всем справлюсь.

Всю дорогу повторяла эту фразу, как аффирмацию. Я боялась, что как только увижу Платона, разрыдаюсь. А все, что мне известно про лечение амнезии — это максимум положительных эмоций для больного.

Но сдержаться было трудно. Платон, всегда такой сильный, уверенный в себе, ироничный, сиротливо лежал на железной койке в конце коридора. Из-под повязки на голове выглядывали слипшиеся немытые волосы. Лицо бледное, с густой щетиной, губы без кровинки и усталый безразличный взгляд.

— Платон, любимый, — усилием воли задавливая рвущиеся рыдания, я взяла его за руку. — Теперь все будет хорошо.

На его лице мелькнула какая-то тень радости и тут же сменилась выражением безразличия.

— Я не помню, — с трудом выговорил он.

— И это неудивительно. Но ты все вспомнишь. Сейчас мы поедем домой, и Анчи будет тебе помогать выздоравливать. Ты же помнишь Анчи? — я пыталась говорить жизнерадостно, будто ничего плохого не случилось, но слова застревали в горле, будто им мешал колючий ежик внутри.

— Анчи? — переспросил Платон.

— Анчи, Анчоус. Это ты принес его. Он тебя ждет. Ребята на работе ждут. И я, твоя Белочка! А сейчас мы поедем домой.

Я поцеловала его в губы, но они даже не шевельнулись в ответ на прикосновение.

«Ничего. Ничего. Все наладится!»

Дежурный доктор рассказал нам, что Платона случайно нашли в глубоком овраге охотники. Благо их было несколько, сами вытащили и привезли в больницу. Ни документов, ни телефона, ни денег. Сообщили в полицию, и на этом все. В полиции даже на завели дело, списав на несчастный случай, хотя в крови обнаружен был сильнодействующий ветеринарный препарат для обездвиживания крупного рогатого скота.

— Просто в рубашке родился, — подытожил врач. — Сутки полежал бы там, и уже б не спасли.

Наконец я смогла выдохнуть с облегчением. Самое главное живой. Остальное неважно. Справимся. Я в этом была уверена.

Но как говорят: «Не кричи «Гоп», пока не перепрыгнешь. На деле все оказалось совсем не так, как я себе нарисовала. И страшней было не то, что физическое состояние Платона не менялось, а то, что я для него была чужой. Настолько, что я даже задумывалась — а не бросить ли все и уйти к себе?

Слава Богу, мне быстро удалось восстановить документы и аннулировать генеральную доверенность, выданную Динке. И спасибо огромное ее жадности. Она заломила слишком высокую цену за мою квартиру, так что желающих купить не нашлось.

Жилье я отстояла, но опасность, что может все начаться по второму кругу, существовала. Ведь ни Вадиму, ни его наемникам, ни Динке ничего не стоило снова начать охоту за нами.

Но мне одной предъявить им нечего. Вадим скажет, что безумно влюбился и сделал все, чтобы быть со мной. В психушку засунул? Так после истерики в кафе испугался за мое здоровье. А то, что истерика была спровоцирована каким-то «озверином», который Динка подсыпала в кофе, совершенно недоказуемо. Два бандита, которые угрожали? Так с них и спрос! При чем тут Вадим? Все! И даже с квартирой мне предъявить нечего — честная подруга взялась по доброте душевной избавить меня от хлопот.

И Платон — это единственная реальная возможность размотать всю преступную цепочку. Денис заставил написать его заявление в полицию о покушении на убийство, но дело так и не сдвинулось. Я описала приметы преступников, рассказала, что мы узнали от охранника стройки. Но причастность к делу Вадима они отказывались видеть. Я объясняла, что это все произошло, чтоб лишить меня поддержки и защиты Платона.

Но он ничего не помнил о нашей прошлой жизни. Ни-че-го! Это было так больно, что я плакала ночами, свернувшись на диване калачиком. К себе он не подпускал.

Упорно стоял на своем — что меня не помнит, и лучше мне уйти. Он предпочитал оставить своих врагов безнаказанными, лишь бы не ворошить прошлое, где была я. В такие минуты опускались руки, обида захлестывала, но я держалась.

— Платон, я уйду, когда память к тебе вернется полностью. И ты поймешь, любил ли меня по-настоящему, или я была забавная игрушка. Барби для взрослого мальчика. Или ты полюбишь меня заново, — я терпеливо улыбалась, закусывая губы и сдерживая слезы.

— Ты молодая и красивая девчонка. И тебе не нужно тратить время на инвалида. Я один не останусь и не пропаду. А ты устроишь свою жизнь, — он зло выкрикивал, а в глазах я ловила тень обреченности.

— Ты не инвалид. И я люблю тебя. Ты жив и даже работаешь!

— Мужчина и должен работать в любом состоянии! На то он и мужчина! — фыркнул Платон, и я поняла, что он не сдался. Он просто не хочет, чтоб женщина видела его беспомощным. Чтобы я не видела.

Да, конечно, люди с ограниченными возможностями прекрасно социализируются, многие находят дело по душе, работают, создают семьи. Но Платон решительно не хотел этого признавать. И у меня закралось подозрение, что он помнит и меня, и нашу любовь, и просто не хочет быть обузой.

И вскоре нашла этому подтверждение. Однажды, когда пришел Денис, и они засели на кухне, обсуждая рабочие моменты, я начала уборку в его комнате. И мое внимание привлек полукомод-полутумбочка возле кровати. Один и выдвижных ящиков, оказывается, запирался на ключ, а я по своей восхитительной невнимательности даже не подозревала об этом. Хотя сколько здесь у нас было романтических встреч… И вот сейчас там торчал ключ.

Разумеется, воспитанная Белочка никогда в жизни не сунула бы туда свой любопытный нос. Как и в телефон Платона! Но сейчас от той наивной девочки мало что осталось. Я боролась за свое счастье и искала любые пути, чтоб вернуть любимому память. Он же распечатывал наши фотки из Турции! Может, они там?

Я почувствовала себя настоящим супергероем, который, рискуя жизнью, добывает важную информацию. Я даже не думала о том, как буду выглядеть, если Платон застанет меня за этим неприглядным занятием. Но я была уверена, что там найду что-то важное. И тогда!

Что «тогда», я еще не придумала, так как взгляд зацепился за копеечную облинялую тетрадку. Сейчас дети, наверно, говорят «фи» таким, предпочитая яркие и более качественные.

С замирающим сердцем я осторожно взяла ее дрожащей рукой. Почему — то стало страшно, будто это не самый дешевый канцелярский товар, а настоящий ящик Пандоры.

Так оно и оказалось.

Это был своеобразный дневник. Дневник особого назначения.

Очевидно, после травмы рука еще плохо слушалась, и Платон этими отрывочными воспоминаниями ее тренировал. Первые записи были написаны коряво, буквы расползались, как тараканы при свете дня. (Самой, к счастью, не приходилось видеть, но бабушка рассказывала, что в коммуналке эти мерзкие существа были полноправными жильцами).

Сразу видно, что это давалось ему с трудом, нажим в разных местах неодинаковой силы. Платон не мог писать долго. Это видно по тому, что каждый кусок начинался уверенно, строчки ложились почти ровно, затем буквы начинали плясать.

Это все я отметила на автомате. Привыкла за последнее время анализировать все, с чем сталкиваюсь. Я села на краешек кровати и принялась читать.