Граф (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 27

Головной ушкуй, на котором сидел воевода, пристал к левому берегу Дона на добрые две версты выше по течению Азака. Слишком близко приближаться было опасно из-за угрозы вылазки. В сочетании с со степняками это могло бы стать очень большой неприятностью.

Нос головного ушкуя уткнулся в берег, и Андрей первым спрыгнул с его борта на песок. За ним последовали его товарищи.

Минутой спустя рядом «припарковался» второй ушкуй. И с него также посыпались люди. Сбивались в отряды на земле. Они ведь на этих лодках располагались соответственно штатному расписанию. И шли по номерам, неся на бортах ушкуев тактические знаки. Точнее не по бортам, а по оконечностям — там крепились четыре небольшие табличка со сквозным номером и тактическими знаками. Достаточно контрастные, чтобы их можно было издалека прочесть.

— К бою! — рявкнул воевода, увидев, что к ним потянулись степняки. — Малышку нашу выгружай! Давай!

Бойцы споро взялись за дело.

Они схватили специальные петли из канатов. Накинули их на малую пушечку. И, уцепившись за них, потащили ее из ушкуя на берег.

Выгрузили.

Чуть погодя рядом же поставили лафет. И начали доставать зарядные ящики и прочие потребные вещи.

Пушка.

Андрей все-таки смог найти решение этого вопроса.

Трофейные фальконеты он сдал Царю, как тот и настаивал. Острый дефицит бронзы сказывался. А Государю требовалось осадные орудия лить, монструозного по обычаям тех лет, размера. Посему каждый фунт бронзы пушечной был на счету.

Что оставалось воеводе? Только выкручиваться.

Иоанн Васильевич не совсем уж вел себя как куркуль в этом вопросе. Выделил мастеров, что ковали тюфяки из железных полос. Выделил. Вот в Тулу они и перебрались, ибо нужды в них в Москве более не имелось. Ведь Андрею, по его же словам, мощных орудий и не требовалось. Вот — в самый раз.

На самом деле воевода пытался выбить себе нормальный материал и литейщиков. Хоть каких-то. Но, увы. Не вышло. Пришлось выкручиваться иными способом.

«Бабахи» делали в рамках философии шведских Regementsstycke времен Густава Адольфа. Но по технологиям, представляющим смесь бульдога с носорогом. Творчески переосмысленных, разумеется.

Материал для стволов пришлось делать. Просто потому, что тигельной выделки из крицы ни на что не хватало. Да и качество там плясало. А тут — опасно. Если что — рванет и положит всех вокруг. Вот он зимой сам и возился. Лично во всех этих процессах участвуя. Благо, что реально требовалось не так уж и много материала. И, в режиме «колхоза», буквально на коленке его можно было получить.

Купленная им руда восстанавливалась в обычных сыродутных печах. По старинке. Только лишь обильно пересыпав известью смесь руды и древесного угля. Это позволяло очистить сырье от серы — вывести ее в шлаки.

Потом полученное сырье — рыхлые крицы — загружали в наспех сделанный большой тигель. А тот помещали в «персидскую печь». Обычную купольную печь с постаментом, который позволял ставить тигель в наиболее жарком месте — под самым сводом. В режиме одноразовых поделок она была доступна без всяких огнеупоров — уже в первых веках нашей эры, когда ее тупо лепили из простой глины. Но на один раз, после которого она вся безбожно растрескивалась. Несмотря на морозы — Андрей действовал именно так. Тигель же использовал открытый, дабы в процессе плавки железо превращалось в чугун.

А дальше приходил чередз уже «ивановской печи», как он стал именовать печь для пудлингования по методу жирной лужи[1]. Ничего хитрого и сложного в ней не было, если ты, конечно, понимаешь, как она устроена и работает. Ее основа — кирпичный подиум с полусферическим сводом над ним. Сбоку рабочее окно. Внутри все обложено кислым шамотом — динасом[2]. С одного торца к этой конструкции пристраивалась печь с колосниками. Куда загружался уголь. А с другого торца ставили дымовую трубу. Да повыше, чтобы лучше тяга.

И работали.

И выжигали сырье очень добротно. Очень. До тех самых пор, пока углерод не прекращал гореть. Что не только очищало сырье от возможных примесей, включая фосфор, но и делало его достаточно мягким. Где-то на уровне не то железа, не то очень низкоуглеродистой стали.

И вот уже из этого материала ковали сначала прутки. Потом из них достаточно тонкие полосы. После чего их сваривали вдоль с помощью кузнечной сварки в единое изделие — заготовку ствола. Слишком тонкостенную даже для Regementsstycke. Но это было необходимо, чтобы рихтовать и править геометрию.

Каждую такую «трубку» длинной в аршин и калибром в три дюйма[3] «вылизывали» со всей любовью. Как могли. То есть, кузнечным способом по кольцам правили, устраняя все неровности и кривизну. Долго получалось, но слишком много и не требовалось. Этих орудий на весь полк требовалось всего несколько штук.

А потом, чтобы укрепить ствол, его обматывали проволокой.

Ковали из той же печи пруток. А потом в несколько подходов вытягивали из него «проволоку» по оправке обычной поковкой. И соединяли не очень длинные заготовки кузнечной сваркой.

Муторно. Трудоемко. Но возможности получать длинную проволоку нормальным способом у Андрей не было. Банально не имелось оснастки. Да и навыков у людей. А тонкие пруточки-проволочки кузнецы ковать умели[4], как и сваривать их промеж себя.

Навивали туго. Виток к витку.

Так что на выходе получалось несколько специфическое орудие. Этакий вариант кожаной пушки[5], сделанной на новый лад.

Ее водружали на лафет. Достаточно примитивный, на первый взгляд. Но, на деле, для эпохи весьма прогрессивный. Грубо говоря — две параллельные доски скреплялись промеж себя в раму. Сверху на них, на цапфах, ставилась эта пушечка. Снизу спереди они опирались на брусок, к которому крепились два довольно легких деревянных колеса. И собственно все.

Наводка вертикальная осуществлялась с помощью подвижного деревянного клина под казенной частью ствола. По горизонтали — с помощью поворота всего орудия. А учитывая, что изделие получилось очень легким, проблем с поворотом его не имелось от слова вообще.

Передками и конными упряжками Андрей пока не озаботился. Зато он оснастил лафет крюками для петель, за которые бойцы могли эту легкую пушечку легко транспортировать по полю боя и не только. Просто катить.

Нормальных колесных зарядных ящиков для него не предусматривалось. Ведь конной упряжки не имелось. Вместо этого он сделал ящики вроде тех, что применяли в Мировых войнах для снарядов. С двумя веревочными петлями, дабы их могли таскать пары бойцов. Но и сделал его не очень широким, чтобы и один был в состоянии ухватиться.

Ящики эти он изготавливал из сосны, промазанной сосновым же варом. А изнутри укладывал холщовый мешок из грубой, толстой ткани, пропитанный смесью воска, олифы и скипидара. Крышка ящика же прикрывалась туго. Так что, защита от влаги получалась весьма и весьма неплохая.

В этих ящиках размешались готовые выстрелы — картузы — холщовые мешочки цилиндрической формы. В которых с одной стороны размещался заряд пороха, а с другой — картечь…

Вот эту пушечку и собрали на берегу, спешно выгрузив и установив ствол на лафет. Закрыли замки цапф, закрутив «барашек». Развернули ее против приближающихся татар. И начали готовиться к бою. Заряжать, то есть.

А остальные бойцы окружили ее, выступая как поддержка группового оружия. Вперед выдвинулись стрельцы, изготовившиеся к стрельбе. За ним встали копейщики. Рядом — рукавами — лучники, воткнувшие перед собой в землю стрелы, дабы скорее их было выхватывать.

Само собой — все в очень скромном масштабе. Тут человек пять, там десять. Но много людей в первых трех ушкуях и не имелось. Тем более, что там еще и орудие везли с расчетом.

Сотня метров до врага.

— Готовься! — рявкнул Андрей. Но это было излишним. Люди и так все прекрасно понимали.

Татары или кто это был, приближались довольно крупной массой. Человек в двести или даже больше. И явно намеривались ударить съемным боем, дабы опрокинуть первых бойцов десанта. Тем более, что над ними уже возвышался красный флаг с оскаленной белой пастью.