Жизнь (СИ) - Ларосса Юлия - Страница 35

– Зоя? – позвал меня Себастьян.

Я подняла к нему глаза, чтобы снова в них утонуть.

– Я все время пытаюсь найти в тебе хоть один недостаток. Робкий, ничтожный намек на него… Но никак не найду.

Плотское желание смешалось с болью моего сердца от безответной любви. Какие слова он умел говорить! Такие искренние, бесценные и вечные. Они навсегда оставались в моей памяти и утешали в бессонные ночи.

– Есть во мне очень сильный и неисправимый недостаток, Себастьян, – с горечью признала я, чувствуя, как его дыхание касалось моих губ.

– Какой же? – прошептал он, запуская руку в мои мокрые волосы.

Я тяжко вздохнула и ответила:

– Я верю в любовь!

Он замер, но лишь на миг. Потом склонил голову набок и коснулся моих губ…

– Э-э, господин Эскалант! – где-то над нами прозвучал мужской голос.

Я разлепила веки и увидела, как хмурый Себастьян, оглянулся на стоящего у края бассейна Бенедикта Раблеса.

– Звонит ваш брат. Говорит, что это очень важно, – сдержанно пояснил тот и продемонстрировал в руке мобильный телефон.

– Сейчас, – недовольно пробурчал Эскалант и отпустил меня.

Камин больше не омрачал гостиную своей пустотой. Сейчас в нем играли языки пламени, пестрящие среди поленьев. Их искры взлетали и падали, исчезая в глубине света.

Все еще дрожа от сырости после ноябрьского купания, я стучала зубами и смотрела в огонь. Мои плечи укутывал флисовый плед, а влажные волосы, подсушенные полотенцем, лежали на спине. Я натянула на себя одежду, но не сняла мокрого белья и поэтому все никак не могла согреться. Да, я не все продумала до конца. Хотя, разве пыталась?

Услышав шаги, я машинально подняла глаза. В комнату входил мрачный Себастьян. Его черные взъерошенные волосы еще не высохли, а наспех накинутая рубашка еще не застегнута. Он обвел взглядом гостиную и нашел меня, сидящей в кресле у камина.

– Я сделаю чай, – сказал он, безошибочно прочитав мои желания.

– С-спасибо! – дрожа, выдавила я.

Эскалант двинулся в сторону кухни, которая располагалась рядом с гостиной. Он залил воду в блестящий черный чайник, поставил его на стеклянную плиту и взял две красных чашки с подставки на столе. Потом заглянул в шкаф, на уровне его головы, достал оттуда чайные пакетики и, кажется, мед. Он бросил все это в чашки, потер на маленькой терке имбирь и залил кипятком.

Себастьян направился ко мне с двумя чашками в руках. Я с благодарностью приняла чай, а он сел в кресло напротив меня и устремил свой взор в пылающий камин.

– Разжигая его, я не понимал, зачем это делаю, – усмехнулся он, и подул на горячий чай, прежде чем отпить. – Но без него в этой комнате будто чего-то не хватает.

Я с трудом отвела взгляд от лица мужчины, который сам того не понимая признался в сентиментальности своей натуры, и тоже посмотрела на огонь.

– Т-твоя интуиция тебя не под-двела. Камин меня очень согревает! – призналась я и сделала глоток обжигающего чая. – Что хотел Виктор?

– Есть новости, – уклончиво ответил он, и я почувствовала его взгляд. – Но об этом позже. У нас есть одно незаконченное дело.

Я вмиг ощутила, как покраснела и посмотрела в свою чашку с черным чаем.

– Не это дело, Зоя.

Услышала я его довольную усмешку и снова подняла к нему глаза.

– К этому мы вернемся через два с половиной дня. Обещаю.

В этот день он расскажет всем, что я его жена. Тогда же я всем расскажу, что скоро мы с ним станем «бывшими». Хотя «настоящими» так и не стали.

Если только он не даст мне новую надежду. Ну, а пока, я вынуждена заставлять себя гнать надежду на… надежду.

– Сейчас нам нужно закончить с тайником твоего отца, – деловито продолжал Себастьян и принялся застегивать пуговицы на рубашке. – Минут через десять приедут детективы Интерпола. Они соберут всю информацию и будут изучать.

Я слушала голос Эскаланта и пила чай, не чувствуя его вкуса. Я лишь ощущала, как прежний вагон эмоционального давления накатывает на меня и придавливает к стене безвыходности.

– Пока у нас есть время, я хочу рассказать тебе то, что мне известно о Селест Грегор.

Твердость в его голосе выдавала нерушимость мысли, как и лед в том месте, где когда-то было его сердце.

– Эта девушка была любовницей твоего отца. Когда он бросил ее, она совершила непоправимую и глупую ошибку – повесилась. Тяжесть ответственности легла на Рамона Солера, которая мешала ему трезво смотреть на вещи и…

– Для тебя любовь невесомый повод чтобы жить или умереть? – перебила я его, прошептав свое предположение.

Себастьян устало вздохнул, приподнимая широкие плечи. Ему не хотелось говорить о том, в чем заключается мое спасение.

Эскалант откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники.

– Для меня любовь – это миф, созданный людьми, чтобы было о чем писать стихи, песни и сценарии к мелодрамам, – сухо изрек он.

Этот миф живет во мне. И благодаря ему, я все еще хочу жить.

– Ты никого не любил, Себастьян?

Я вспомнила давний рассказ Ньевес о трагедии в их семье. Мое сердце сжалось от сочувствия к тому мальчику, который очень болезненно воспринял попытку мамы уйти к другому мужчине.

Эскалант поднялся на ноги, явно желая уйти от разговора. Но я встала следом, все еще кутаясь в плед и не понимая от чего я больше мерзну: от ледника в его взгляде или от влажной одежды.

– Вынужден настаивать на исключении психоанализа моей натуры из сегодняшней повестки дня! – резковато заявил он тоном, пренебрегающим всякие попытки возражения.

Не обращая внимания на его намеки, я подошла к нему и положила руку на грудь, там, где стучало его суровое и бесчувственное сердце.

– Почему там никого нет, Себастьян? – спросила я с неприкрытой болью в голосе.

Он молчал. Лишь сильнее сдвинул брови и стал чаше дышать.

– Почему внутри твоего сердца пустота? – не унималась я, дрожа от прикосновения к нему. – Оно создано для любви, Себастьян. Ты тратишь его время впустую!

Эскалант накрыл мою ладонь и, сжав, дернул меня к себе. Я поддалась и обхватила его плечо другой рукой. Медленно подняла глаза к лицу Себастьяна, тревожно ощущая, как его ладонь скользит по моей спине, опускаясь на талию.

Кто-нибудь, спасите меня!

– Мое сердце принадлежит только мне, Зоя, – его хрипловатый баритон украсил тишину дома. – Так же, как и ты принадлежишь мне.

Становилось больно от ясного понимания того, что от меня ему нужно все, кроме моего сердца.

– Я люблю тебя, Себастьян Эскалант! – призналась я и легонько коснулась его скулы ладонью. – Люблю твои глаза. В них отражается твоя душа и целый мир, принадлежащий только тебе. Люблю твой голос. Люблю твой сильный и властный характер. Люблю твой запах и привычку приподнимать плечи при вдохе. Я все в тебе люблю, Себастьян! – трагично улыбнулась я. – Даже твой цинизм и ту боль, которую ты даришь мне вместо своей любви.

– Зоя!.. – простонал он.

Но я положила палец на его губы, принуждая к молчанию:

– Вот сейчас я поцелую тебя и смогу прожить еще неделю, вспоминая прикосновения твоих губ,– горячо прошептала я.

Встав на цыпочки, я запустила руки в его влажные волосы, чтобы притянуть к себе.

– Еще вчера я полагала, что моя любовь к тебе – это слабость. Теперь я осознала, что в ней моя сила, благодаря которой, я могу существовать в кошмаре своей жизни.

И закрыв глаза, я поцеловала Себастьяна. С робостью, мукой и тоской.

Он не двигался. Перестал дышать и сжал свои руки на моей спине. Я медленно прикоснулась к его нижней губе, потом дотянулась до верхней. Я склонила его голову ближе к себе, но все равно пришлось стоять почти на пальцах, словно балерина.

Он – головокружительно высок!

Его губы такие мягкие и чувственные, словно созданы для поцелуев. Я слышала бешеный ритм своего сердца, которое готовилось выпрыгнуть из меня, и упасть к его ногам навсегда. Я целовала нерушимого Себастьяна, понимая, что чертовски сильно ошибаюсь, считая, что так будет легче жить. Я обманывала себя, искала оправдание для того, чтобы заставить замолчать голос гордости и разума хотя бы на время.