Миледи и притворщик (СИ) - Ванина Антонина - Страница 150

Впереди маячили оранжевые проплешины и даже череда ядовито-зелёных скал. За ними виднелись желтые полосы, а ещё голубые пятна на земле. Фантастическое буйство красок было таким, что я не удержалась и начала снимать верхом на верблюде. Но вот чего не могла передать камера так это запах. Ветер нёс в нашу сторону смрад, такой отвратительный и мерзкий, что все поспешили закрыть лица платками.

– Дыхание Эштума, истинного хозяина этих мест, – с благоговением объявил Тунур. – Оно вырывается из его пасти, пролетает над озером из его слюны и касается наших лиц. Как только опустится тьма, мы подъедем к его сверкающим глазам, возле них и заночуем. Неусыпные очи Эштума отпугнут от нас демонов пустыни и соляных мертвецов.

Если возле его очей будет стоять этот смрад, то неудивительно, что нечисть к нам и близко не подойдёт. Как бы нам самим не задохнуться от этих миазмов.

– Эми, это точно сероводород. – сказал мне Леон. – Тут где-то рядом или сдохло что-то исполинское, или из земли бьют серные источники.

Вскоре я убедилась в правоте его догадок. То, что я издали приняла за оранжевые проплешины, вблизи оказалось берегами тёмно-коричневого кипящего озера. Его сизые пузыри, расходящиеся в сторону круги, а ещё непередаваемый запах тухлых яиц и мазута будили в голове только один вопрос – что это за озеро?

Ответ на него нашёл Шанти. Он достал из своих вещей обгоревший факел, обмакнул его конец в кипящую жижу, а потом выбил над ним огнивом искру и факел вспыхнул ярким пламенем. Так значит, жижа в кипящем озере горючая!

– Эштум – грозный бог этой пустыни, – начал стращать нас Тунур. – Его слюни такие едкие, что способны воспламенить всё вокруг.

– Да это ж нефть! – восхищённо воскликнул Леон. – Эх, видел бы это сынок визиря. А то что, зря он учился на горного инженера? Тут такие залежи пропадают. Вон, земля не выдержала и вывернулась наизнанку, чтобы показать все свои богатства.

Про изнанку он очень верно подметил, потому, как после нефтяного озера мы наткнулись на ярко-голубую заводь с желтыми берегами из отложений серы. Шанти проверил и этот водоём – просто опустил другой конец факела в жидкость, вот только заводь от этого зашипела, а сам факел начал таять как пластилин.

– Кислота!

Леон тут же подскочил к Шанти и перехватил его руку, чтобы кислота с факела не накапала и не прожгла его обувь. Шанти, кажется, всё понял и теперь двигался осторожно. Зато Тунур снова принялся стращать нас:

– Я же говорил, слюни Эштума очень едкие. Что не воспламенят, то растворят без остатка.

– Веди нас уже к его пасти или глазам, – недовольно пробурчал Чензир, – закат скоро.

После череды мелких кислотных лужиц нам показалась огромная яма, на дне которой что-то кипело, чавкало и клокотало. Как хорошо, что нигде поблизости нет ни одного города. Иначе его жители подобно тарагиримцам кидали бы в Пасть Эштума своих младенцев.

Солнце клонилось к закату, окрашивая землю пламенно-красными тонами. И только два сияющих впереди синих пятна, казалось, источают пульсирующий свет из-под земли. Но как?

Над горизонтом поднялась полная луна, а путеводный факел Шанти затемно привёл нас к невысокому холму, куда мы и взобрались, чтобы устроить долгожданный привал.

– Нос Эштума, – объявил Бунур. – На нём и заночевать не страшно. Здесь ветра уносят смрад его дыхания. И земля под ногами не такая раскалённая.

А ещё с кончика носа Эштума хорошо видны его глаза, что раскинулись по обе стороны примерно на расстоянии полутора километров каждый. Синие, мерцающие и такие притягательные. Хоть я и неимоверно устала за день, но надо обязательно сходить туда и разобраться, что за странное явление природы там сияет. Заодно сделаю несколько снимков.

После спешного ужина из лепешек и холодного вяленого мяса, запитого солоноватой водой из хардамарского колодца, стражи вместе с Тунуром взялись за установку шатра. А вот я всё не могла запретить себе смотреть на Шанти с Иризи, на то, как они сидят рядом друг с другом, как мило шепчутся о чём-то, как Иризи набралась храбрости и даже гладит когда-то не любимого ею Гро. И Шанти его гладит. И их руки то и дело переплетаются пальцами на мохнатом боку...

Я не могла больше терпеть этой идиллии, потому схватила штатив и поспешила спуститься с холма вниз. Лучше мне отправиться к оку Эштума. Может, хотя бы работа сможет заглушить клокочущую внутри обиду, злость и разочарование.

– Эми, постой! – послышался позади оклик Леона. – Куда ты собралась? Я с тобой.

Он подбежал ко мне и поспешил перехватить штатив, а я покорно отдала его ему и сказала:

– Иду снимать тот светящийся провал. Надо же выяснить, что это такое.

– Ну, да. Идём выяснять.

До путеводного синего свечения было двадцать минут хода. Чтобы прервать гнетущее молчание, я решила сказать Леону:

– Когда вернемся, незаметно от Чензира достань из своего сундука тот инкрустированный кинжал и незаметно отдай его Шанти.

– Зачем? – удивился Леон.

– Шанти его заслужил. Он слишком много сделал для меня, для всех нас, чтобы уйти ни с чем.

– Не понял, куда уйти?

– Сегодня ночью он и Иризи сбегут. Я дала им своё согласие, – потом я немного подумала, посмотрела на свои руки и добавила, – надо ещё и Иризи отдать мой браслет. Это будет её личным капиталом, после всего пережитого, она имеет право на полную свободу, даже финансовую. Знаю, Шанти никогда её не обидит и не ущемит, он ведь совсем не такой как остальные сарпальские мужчины, но я должна отдать что-нибудь Иризи в благодарность за ее заботу.

– А, – с пониманием и раздражающей меня радостью протянул Леон, – так значит, голубки надумали свить гнездышко подальше от чахлой пустыни? Поближе к фруктовым садам, небось.

– Да, к садам! – не сдержала я гнева и гаркнула на Леона. – И хватит уже об этом.

Дальше мы шли к светящимся в земле огням в полной тишине, пока Леон не заговорил, тихо, словно с самим собой:

– Думаешь, я не знаю, что такое любовь без ответа? Прекрасно знаю. Сначала ломишься в закрытую дверь, умоляешь простить, клянешься, обещаешь. А в ответ тишина. И равнодушие. Хуже только, когда тебя пальчиком поманили, а ты бежишь сломя голову, ждёшь, что прошлое вернётся. А оно не возвращается, нет его, и былых чувств тоже больше нет. А тут ещё и соперник появляется, да такой, что хоть за голову хватайся. Я, командир воздушного судна, с тысячей часов налета, внезапно не выдержал конкуренции с полуграмотным и суеверным туземцем-садоводом. Такого фиаско человечество ещё не знало. И, что самое паршивое, не могу понять, чем я хуже его, ну чем?

– Лео... – пораженная его отповедью, хотела было сказать я, но он не дал.

– И ведь я в себе копался, пытался понять, что не так делаю, что не так говорю. А, оказывается, не во мне ведь дело, а в тебе. Вот как всё, оказывется, просто – если женщина что-то решила, значит, так тому и быть. Если есть чувства, их не перебороть. А тому, кто стал третьим лишним, надо просто принять выбор любимой и отступить. Любимая же должна быть счастлива, пусть и с другим.

– Лео...

– И вообще, жизнь – такая непредсказуемая штука. Теперь и ты узнала, что значит быть третьей лишней. И благородно отступила в сторону, ещё и приплатить за чужое счастье готова. Одно только не пойму. Что ты в нем нашла?

Если бы я сама знала...

– Прости меня, Лео. Я не думала, что всё так получится. Я не хотела делать тебе больно, поверь мне.

– Да чего уж там, – с кислой улыбкой отмахнулся он. – Зато теперь мы с тобой снова вместе в одной лодке. Двое отвергнутых и несчастных, идём к какой-то яме в надежде увидеть чудо. Ты веришь в чудеса, Эми?

– Уже и не знаю.

– Надо верить. Надо всегда верить.

И, задорно покачивая штативом в руке, Леон приободрился и пошёл вперёд, навстречу оку Эштума. А я плелась вслед за ним, чувствуя себя опустошённой и раздавленной.

Леону сейчас хорошо. Кажется, он даже на что-то надеется. А у меня надежды нет. И дело не в Шанти. Я просто поняла, что не имела и не имею права играть чувствами Леона. Мне бы сейчас подойти к нему и сказать – я тебя отпускаю, отпусти и ты меня. Но не могу. Мне так страшно остаться одной. Не в пустыне – в этой жизни. И мне так хочется, чтобы хоть кто-то был рядом…