Мама для Ромашки (СИ) - Мишина Анна - Страница 35

— Мне не нлавится Нелли, — говорит Роберта тихо-тихо, так, что если бы я не стоял почти у самой двери, то и не услышал бы. А ее слова, такие искренние и печальные, немым укором отдаются в груди. — Она не любит меня… — продолжает ребенок, уничтожая своими словами все больше, — и папу она не любит.

— Ромашка… — голос Лисы дрожит, и я вижу, как по ее щеке катится слезинка, которую она тут же торопливо смахивает. Твою мать, Беркутов, что ты творишь! С ней, с собой и со своей жизнью? Вдолбил в свою глупую голову какую-то правильность и гнешь свою линию.

— А ты любишь папулю.

— Роберта, но ведь Нелли — твоя мама.

— Я кочу, стобы ты была моей мамоськой, — хлюпает носом ребенок и тут же обхватывает Лису за шею, крепко, как обнимает обычно меня. Утыкается носом в те самые до одури мягкие и шелковистые локоны девушки. А я стою, как дурак, в дверях и ни сказать ничего, ни пошевелиться не могу. В груди дыра. Черная. И она разрастается, рискуя уничтожить во мне и вокруг меня все хорошее, что еще осталось.

— Роберта, — говорю, и Алиса подпрыгивает от неожиданности, поднимаясь на ноги вместе с Ромашкой. — Идем.

— Но, папоська, ты зе еще лаботаешь?

— Я уже освободился. Мы едем домой.

Подхожу и забираю из рук Лисы дочь. Случайно касаюсь ее руки, и тело прошибает от разряда тока, а девушка отскакивает от меня, как от прокаженного.

— Лиса плиедет к нам в гости?

Смотрю на девушку, которая обняла себя руками за плечи, и жду ее ответа. Она молчит и только заглядывает своими пронзительными глазами в самую душу. Гетерохромия, о которой если не знать, почти незаметна, но от которой я сейчас не могу оторваться. Почему в этой гребаной жизни все так несправедливо!

— Я обязательно приеду в гости, Ромашка.

— Только сколо, ладно?

— Ладно.

Лиса кивает и улыбается моей дочери. Улыбается так, как когда-то, совсем недолго, улыбалась мне и как больше никогда не улыбнется. Потому что, по-видимому, вычеркнула меня из своей жизни.

Нелли находим в ресторане, она, расслабившись, попивает вино из бокала и разговаривает по телефону. Заметив нас с дочкой, тут же расплывается в довольной улыбке.

— Ты быстро.

— Почему Ромашка оказалась у Алисы?

— У кого?

— У работницы моей. Ты ее мать или кто, в конце-то концов? — шиплю сквозь зубы на девушку, которая прекрасно умеет изображать невинность, хлопая накладными ресницами.

— Я поднялась выпить… вина. А Роберта сама изъявила желание остаться с этой вашей Аленой.

— Алисой, — встревает ребенок, болтая ногами у меня на руках.

— Какая разница, — отмахивается Нелли, как от назойливой мухи.

— Вот смотрю на тебя и все больше убеждаюсь, что я сделал гигантскую ошибку, впустив тебя в свою жизнь, Нел, — усмехаюсь, — ты как была никем для Ромашки, так никем и останешься с таким, — киваю на зажатый в руке бокал вина, — подходом. Кроме того, что за эти полторы недели ты загнала мою жизнь в адово пекло, больше ты ничего не добилась.

И больше не говоря ни слова, разворачиваюсь и покидаю ресторан, где нас уже и так прекрасно запомнили.

Вернувшись домой с работы, переодеваюсь в джинсы и любимую джинсовку и еду в автосервис. Нужно занять руки и голову. Потому что вот уже два часа, как там крутятся слова Ромашки: “мне не нравится Нелли” и “ты любишь папулю”.

Любишь. Можно ли описать так те чувства, что я испытываю к Руслану? Любовью описать ту боль, что роится в груди после его поступка?

Да. Можно. И это страшно, это нагоняет мандраж и легкую панику. А что, если так будет всегда? Смущаться и трястись при каждом его взгляде и каждом появлении. Сгорать от обиды, что он выбрал не меня. Нет, я наивных иллюзий не строила на “жили они долго и счастливо”, но я надеялась. И снова мои надежды разнесли к чертям.

К сервису подъезжаю и первым делом иду к дяде Паше, за ЦУ. Увидев слегка бледную и малось неживую меня, родной человек обеспокоенно поджимает губы и усаживает в мастерской с кружкой чай. Под угрозой “увольнения” запрещает подходить к тачкам и требует наконец-таки рассказать, почему я последние полторы недели существую в режиме “зомби”.

— Забей, — морщусь от горячего напитка, что обжигает небо.

— Забей, — качает головой, — твоя мать тоже в свое время мне “забейкала” и к чему пришла? Ты трехгодовалая на руках и бывший муж-тиран, — ворчит себе под нос грозный с виду дядя, складывая свои накачанные руки на груди и хмуря брови. — Кто он?

— Что кто?

— Лиса, — строжится родственник, когда я трусливо прячу глаза. — Я тебя с пеленок знаю. Ты маленьким клопом под стол бегала еще, когда первый раз появилась в этом сервисе, — машет рукой дядя Паша, — так что не думай юлить и увиливать. Влюбилась?

Вздыхаю и молча киваю. Толку отбиваться от очевидного.

— И кто этот козел, которому я ноги оторву?

— Дядь, — морщусь, отмахиваясь. — Никто.

— Алиса!

— Павел Константиныч, — спасает меня от расспросов менеджер, заглядывающий к нам, — там это… — кивает головой.

— Что это? — бурчит недовольно дядька.

— Гость, в общем. Алису Алексеевну зовет.

Интересно. Что это за гость приехал ко мне в автосервис? Кроме мамы-то и никто не знает, где я провожу большую часть свободного времени.

Дядя Паша удивленно косится на меня, а я делаю еще один торопливый глоток чая и спешу на выход.

А оказавшись на улице, передвигаю ноги все медленней и медленней.

Вот только его еще здесь не хватало.

— Алиса, — басит отец, он ждет чуть поодаль от гаража, заложив руки в карманы брюк и прожигая во мне дыру своим взглядом.

— Что ты здесь делаешь?

— Звоню — ты не отвечаешь, пишу — тоже тишина. Почта моя молчит вот уже неделю как. Разве мы так договаривались? — ленивым взглядом обводит отец автосервис и ухмыляется. — Ничего так местечко себе отгрохал Паша.

— Забудь, слышишь, — рычу сквозь зубы, буквально увидев в его глазах, как рушится любимое детище дяди. — Я сделаю. Что тебе надо? Какие ты хочешь получить документы?!

— Мне нужен компромат на Беркутова.

— Что?

— Все, что может сыграть для него губительным образом. Взятки, липовые документы и прочее.

— Руслан не такой, как ты, он не играет так гадко, — машу головой, складывая руки на груди. — У него все в фирме прозрачно и чисто.

— Руслан, значит? В доверие, значит, втерлась? А вот это еще лучше… доступ к его дому имеешь?

— Ты рехнулся?! — взвизгиваю от ужаса, который, кажется, шевелит волосы на голове, — это перебор, ясно?

— Ясно. Как думаешь, сколько Павлу понадобится лет, чтобы восстановить гаражи и снова закупить сгоревшее оборудование? Год, два… десять?

Боже, и этот человек, и правда, мой отец? Беспринципный ублюдок! Других слов и эпитетов для него нет.

— Ты воруешь для меня у Беркутова документы, я…

— Нет! — слышу грозный рык за спиной и подпрыгиваю от неожиданности, слегка попятившись. — Она не будет красть для тебя никаких документов, Воротынцев. Оставь Лису в покое и не втягивай ее в то дерьмо, в котором варишься сам. — Делает шаг вперед дядя Паша, а мощные руки сжимаются в кулаки, что выглядит весьма и весьма устрашающе. Однако…

— А вот и дядя Паша, — как ни в чем не бывало и глазом не моргнув говорит отец, протягивая ладонь для рукопожатия, — что ж, давно не виделись шурин.

— Не тяни ко мне свои грязные руки, — бьет отца по руке дядя Паша и, схватив меня за локоть, отодвигает себе за спину. Мамин брат зол, таким я не видела его ни разу за всю жизнь. — Пошел вон!

— А не слишком ли ты зазнался, дружок? — искажает мерзкая гримаса лицо отца. — Напомнить, кто, — кивает головой, — помог в свое время подняться?

— Я тебе за ту помощь отдал все до копейки. Так что проваливай с моего сервиса и забудь, что у тебя вообще есть дочь.

Отец качает головой и цокает. Я, кажется, уже сжалась от страха дальше некуда и молюсь только, чтобы эти двое здоровых, взрослых, надеюсь, адекватных, по крайней мере, один точно, мужчин не сцепились и не начали махать кулаками. Обстановка накаляется до предела. Даже воздух между ними начинает искрить.