Милорд (СИ) - Баюн София - Страница 27

У него было много женщин.

Риша, самая первая, оба раза дрожала в его руках и искала в их связи забвения. Он старался отдать ей то, что у нее забрали, оторвав от собственной души, и она выпила все без остатка, а излечившись покинула его.

Дара любила секс также, как и все, что приносило удовольствие. С ней он научился ненадолго забываться, отдаваясь ярким незнакомым ощущениям, а после она становилась ему отвратительна, потому что в процессе он не испытывал никаких эмоций, кроме вожделения. Остальных он не видел смысла даже вспоминать.

Но Ника… Ника была единственной, кто отдавал ему душу так, как он когда-то отдавал Рише свою. Только любила она не его, а Милорда, которого Виктор выдумал, чтобы вернуть эту ускользающую любовь.

— О чем задумался? — Лера смотрела с другого конца стола, словно пытаясь прочитать его мысли по лицу.

— О том, смогу ли выполнить твою просьбу, — соврал он.

В душе пробуждалась колючая тоска. Нику заберет у него Мартин, которому она и предназначалась, и он не сможет ни полюбить ее, ни оттолкнуть. Честный Мартин, который будет вынужден лгать всю жизнь — один из исходов игры, который устраивал Виктора. Или он думал, что устраивает. Идеальная месть, безвыходная ловушка. Когда-то ему казалось, что оба это заслужили. Ника — за то, что была похожа на Ришу и за то, что не любила его. Мартин — за то, что заставил его верить в Правильный мир, который оказался миражом.

Но что, если они ни в чем виноваты не были?

«Отыгрывать назад все равно поздно», — с усмешкой подумал он, ставя на подставку опустевшую чашку.

— Долго думаешь, — голос Леры вдруг показался ему не менее отвратительным, чем голос Оксаны.

— Хорошо, я заберу ее. А может, ты мне захочешь составить компанию, милая сестра? — усмехнулся он.

— Ты хочешь избавить меня от своего общества и спрашиваешь, не хочу ли я подольше им насладиться? — скептически спросила она. — Увольте, дорогой брат. Хочу хоть раз помыться, не боясь, что тебе срочно приспичит топиться и мне придется смывать шампунь в раковине на кухне.

— Я же извинился, — поморщился он. Воспоминания были не из приятных, к тому же привычный ритуал самоистязания сильно отравлял густой запах клубники со сливками.

— Толку мне с твоих извинений, еще и облапал, пока выставлял. Короче, хочешь ехать, еще и со своей полоумной — скатертью дорожка.

Виктор вспомнил, как из последних сил швырял Лере в коридор полотенце, борясь с желанием оставить дверь открытой. Об остальных своих желаниях в тот момент он старался не вспоминать. Признаваться себе, что разбудило в душе прикосновение к горячей обнаженной коже, оказалось неожиданно неприятно, хотя Виктор давно считал себя законченным подонком.

Он даже не заметил, как Лера ушла с кухни, оставив его в прокуренном полумраке.

— Куда мне ехать-то, скажи?! — спросил он Мартина.

Но ответа не было. Он остался один, словно и не было этих нескольких дней после возвращения Мартина.

«Может быть, он действительно умер, а его возвращение мне только померещилось?» — мелькнула паническая мысль.

Такой исход разрушил бы все. Весь его план, всю суть игры, весь оставшийся в жизни смысл. Если это так — останется задушить Нику и удавиться самому.

И Леру заодно.

— А если я сейчас зайду в спальню и сломаю Нике пару пальцев — тоже будешь молчать? — решился он.

Он не почувствовал ни одной ответной эмоции. Может быть, потому что Мартин ему не поверил. А может быть потому, что Виктор окончательно обезумел.

И почему-то вместо злости в этот момент пришла щемящая, липкая тоска. Вяжущая, безысходная тоска, растекшаяся по венам ледяной слизью. Внезапно в душе зажглось нестерпимое желание набрать ванну, на этот раз с горячей водой. Достать из тайника за плинтусом в комнате бритву, ту самую, которой он когда-то перерезал Мари горло. Лечь в горячую воду и водить лезвием от запястья к локтю, отдаваясь щемяще-сладкому чувству, с которым вытекает холодная дрянь. Ему стало бы гораздо теплее, он был бы счастлив, как в детстве, когда Мартин рассказывал сказки и выпускал светящихся бабочек в темноту, которая переставала быть страшной…

«Я напишу тебе адрес», — раздался голос Мартина. Виктору на секунду показалось, что он чем-то ужасно доволен, но в следующее мгновение эмоции сменились отчетливым полубрезгливым равнодушием.

— Мать твою, Мартин, какого ты творишь?!

«Выходил погулять. В твоих условиях не было „замуровать себя в комнате“».

Виктор прикрыл глаза. Мартин сидел в проеме, заведя за спину левую руку. Его лицо оставалось невозмутимым, и Виктор почувствовал, как в душе шевельнулась тьма.

Этот человек с непроницаемым взглядом, болезненно-бледный, с прилипшим к лицу презрительным выражением — его, Виктора, выражением! — сейчас не вызывал никаких чувств, кроме звериной ненависти.

Достать. Дотянуться в темноту, в недосягаемую белизну проема…

— Ника едет с нами, — улыбнулся он.

Можно было зайти в ванную, на радость сестре. Но в этот момент делать этого совершенно не хотелось.

«Нет», — отрезал Мартин.

— Она едет. В твоих условиях не было «замуровать ее в комнате». Но если не хочешь — Лера предлагала варианты…

«Черт с тобой, — с неприязнью отозвался он. — Описать не могу как меня радует грядущее лечение, и как в тему нам будет девочка с суицидальными наклонностями, но если ты решил упереться — поехали втроем».

«Победа» Виктора нисколько не радовала, наоборот, оставила унизительное ощущение подачки. Тьма в душе колыхнулась все настойчивее, мысли закружились вихрем раскаленных светлячков.

Самым настойчивым светлячком оказался «вызвать любые чувства, кроме брезгливости».

«А это все, на что тебя хватает? Пойти поистязать заморенную девочку, которая сопротивляться не может? Ну будет мне больно, да. Что дальше-то?» — равнодушно сказал Мартин, и Виктор не почувствовал никакого ответа в его душе. Ему не было страшно. И больно ему не было — он словно смирился с ничтожностью бывшего друга и теперь просто наблюдал, не стараясь что-то изменить. Не веря в то, что он может измениться, не переживая утрату.

И от этого тьма в душе вдруг улеглась, словно пристыженная строгим взглядом. Без боли, без самоистязаний, легко, как никогда раньше.

Но и это не принесло ни облегчения, ни радости.

Презрительно фыркнув, Виктор встал из-за стола и отправился в спальню собирать вещи. Нужно было еще найти паспорт Ники.

Но что-то в глубине души недовольно ворчало, стремясь вырваться наружу.

Крыса, запертая в душе, никогда не прощала унижений.

…

Мартин сидел в разрушенной беседке и, глупо улыбаясь, бинтовал запястье платком.

У него не было сил даже встать, к беседке он буквально приполз и растянулся на светлых досках едва закрыв за собой дверь в комнату. Только спустя несколько часов он смог справиться с дурнотой и сесть. За это время рассохшиеся доски, впивавшиеся в щеку занозами, снова стали гладкими и заблестели свежим лаком — такими же, как когда он их только создал. Сначала Мартин не мог понять, в чем дело, но потом до него дошло — доски попросту напитались кровью, вытекавшей из порезов.