Injectio Платины (СИ) - Анфимова Анастасия Владимировна - Страница 49

Зябко кутаясь в меховой плащ, Сабуро тогда впервые ощутила некоторую двойственность своей судьбы. Она не могла не радоваться чудесному избавлению от страшного недуга, но теперь ей придётся провести по меньшей мере пару месяцев в затерянном среди гор домишке вместе со странной девицей и всего одной корзиной риса.

У спутницы есть и свои продукты, но вспомнив, как та с аппетитом уплетала какую-то коричневую, отдалённо похожую на хлеб ноздреватую массу, видимо, испечённую из тех странных угловатых зёрен, женщина поморщилась, не представляя, сможет ли она съесть что-то подобное?

Подавленная мрачными размышлениями, монахиня почему-то именно сейчас решилась задать себе вопрос, в который ей наконец-то удалось сформулировать тревожное ощущение не оставлявшее Сабуро со дня гибели госпожи Индзо и её каравана.

Почему воины, перекрывшие курихскую дорогу, сначала просто приказали им вернуться обратно в заражённые земли, а на маноканской дороге в них сразу начали стрелять?

И почему почтенный Вутаи так горячо уверял, что человек, приславший привязанное к стреле послание, его друг и торговый партнёр?

Хотя сама Сабуро не заметила на узкой полоске белой материи ни подписи, ни печати, только короткий текст, написанный корявыми, ломанными буквами: «Маноканскую дорогу перекроют завтра утром. Поторопитесь, если хотите попасть в Букасо».

Тем не менее, работорговец упорно настаивал на том, что письмо отправил именно почтенный Киниоши, заказавший ему невольниц, искусных в вышивке по шёлку.

Женщина знала этого купца, занимавшегося в том числе и не очень достойной, но безусловно нужной и прибыльной торговлей говорящим товаром. В округе давно ходили слухи, что с его помощью можно приобрести невольника или невольницу на любой вкус и с разнообразными навыками.

По словам почтенного Вутаи, он несколько припозднился с доставкой товара, а заказчики у почтенного Киниоши, судя по всему, попались очень требовательные, вот купец и выслал к дороге своего человека, чтобы тот помог каравану работорговца попасть в Букасо.

Наслышанная об уме и алчности этого купца, монахиня легко поверила в такую предусмотрительность. А госпоже Индзо ничего не оставалось, кроме как последовать за невольничьим караваном в надежде вырваться за посты императорских войск.

Тогда никому из них и в голову не пришло, что та записка приведёт их к смерти. Решив наконец определить для себя, что же случилось в тот день, Сабуро пришлось признать очевидное: неизвестный автор записки специально направил караваны на маноканскую дорогу. Он знал, что их там всех перебьют.

При мысли о подобной холодной жестокости женщине стало плохо. Пытаясь заглушить подступавшую тошноту, она попросила воды.

Однако спутница дала ей сделать всего один глоток. И как оказалось не зря. Больную вырвало. Только после этого девушка позволила больной напиться досыта.

Поражённая открывшейся перед ней бездной коварства и жестокости, Сабуро попробовала выбросить из головы все мысли, но, закрыв глаза, почувствовала, как её вновь начинает потряхивать то ли от жара, то ли от страха, то ли от наворачивавшихся на глаза слёз.

Понимая, что если она заплачет, то спутница начнёт беспокоиться, и не в силах поделиться мучившими её догадками, женщина повернулась на бок и неожиданно закашлялась.

Платино немедленно прикрыла дверь, а монахиня, смежив веки, погрузилась в полудрёму, стараясь хотя бы немного успокоиться.

Однако мысли упрямо лезли в голову. Сейчас улучшение самочувствия в следствии применения чудодейственного снадобья только мешало Сабуро забыться. Она упрямо продолжала думать о случившейся с ней и её спутницами трагедии.

Не нужно обладать мудростью великих мыслителей древности для понимания того, что всё дело в серебре и золоте, которое везла в своих сундуках госпожа Иваго Индзо. Вот только откуда оно у жены простого сотника? С её слов их семья и родственники не отличаются особым богатством. И в этих словах Сабуро нисколько не сомневалась, потому что в противном случае господин Деберо Индзо служил бы где-нибудь поближе к столице, а не в заштатном гарнизоне на скучной северной границе.

Женщина чувствовала, что за всем этим кроется какая-то тайна, и дала себе зарок рассказать о случившемся только брату. Бано — мужчина, начальник округа и чиновник седьмого ранга. Вот пусть и разбирается. А женщине лучше не забивать себе голову подобного рода опасными загадками.

Внезапно девушка прервала её размышления. Несколько раз лязгнув зубами и изобразив нечто похожее на озноб, она беззастенчиво ткнула пальцем в монахиню.

Погружённая в свои мысли, та какое-то время не могла понять, что хочет от неё спутница или о чём спрашивает?

Собеседница вновь повторила свои странные движения и выжидательно уставилась на Сабуро.

«Возможно, ей интересно, если ли у меня жар?» — предположила женщина и отрицательно покачала головой.

Удовлетворённо кивнув, Платино взяла лежавшую поверх мехового плаща её синюю куртку.

Тяжело вздохнув, монахиня прикрыла глаза.

Она слышала, как девушка вышла из домика, потом вернулась, зачем-то прихватив в собой кипящий чайник.

Оставшись в одиночестве, Сабуро задремала и проснулась, только когда её переодетая в куртку спутница затаскивала в дверь большую охапку хвороста. Женщину удивила подобная запасливость, и она даже немного забеспокоилась: не слишком ли рьяно чужестранка взялась за дела, только-только выздоровев после такой тяжёлой болезни?

Всё прояснилось на следующий день. Продемонстрировав чайник со сломанным носиком, девушка принялась что-то объяснять. К сожалению, монахиня, как ни старалась, не могла уяснить её намерения. Ей даже стало стыдно за свою непонятливость.

Тогда спутница вышла и, вернувшись с маленькой сумкой, извлекла оттуда коробку для флаконов с порошком.

Быстро разобрав её на составные части из плотной бумаги, девушка достала небольшую прозрачную палочку с металлическим наконечником и чёрным стержнем внутри.

Прежде чем Сабуро успела подивиться очередной непонятной штуковине, чужестранка провела ей по бумаге, и женщина едва не вскрикнула, поражённо уставившись на чёрную линию, такую тонкую и аккуратную, словно её провёл искусный каллиграф самой лучшей кисточкой из волосков беличьего хвоста.

Монахине приходилось пользоваться для рисования свинцовыми карандашами и видеть исполненные ими рисунки настоящих художников. Те умели изобразить столь же тонкие и аккуратные линии. Вот только они казались очень тусклыми по сравнению с теми, которые легко оставляла волшебная письменная палочка Платино.

Можно подумать, она пользуется тушью или чернилами. Но девушка не окунала металлический стержень в ёмкость с красящей жидкостью.

Когда первый приступ изумления прошёл, и женщина немного успокоилась, то, глядя на чёрный стержень, предположила, что тот, кто сотворил это чудесное приспособление для письма, просто поместил краску внутрь, как лекарство в шприц.

Однако Сабуро не понимала, почему они не выливаются, оставляя кляксы, а попадают на бумагу только в том месте, где её касался металлический кончик?

Этот вопрос настолько заинтересовал монахиню, что она почти не обращала внимания ни на собеседницу, ни на то, что девушка пыталась изобразить на поразительно гладкой бумаге.

Чем дольше женщина разглядывала металлический наконечник, тем больше ей казалось, что он не острый, словно игла, а тупой или даже как-будто закруглённый.

— Сабуро! — внезапно повысила голос чужестранка, грубо отвлекая спутницу от напряжённых размышлений.

Вздрогнув от неожиданности, монахиня бросила виноватый взгляд на собеседницу и попыталась сосредоточиться на намалёванных ею каракулях.

Привыкшей к изящным рисункам и изысканной каллиграфии женщине потребовалось какое-то время, чтобы разобраться в жуткой мешанине чёрточек, ломаных линий, точек и кружочков.

Мельком отметив, что даже её племянница в пятилетнем возрасте рисовала гораздо лучше, монахиня наконец узнала дорогу, группу деревьев на холме, долженствующую, видимо, изображать рощу, и квадратики с треугольничками наверху за оградой из криво нарисованных палок.