Айлсфордский череп - Блэйлок Джеймс - Страница 18

Пока Финн объяснял, ему пришло в голову, что с незнакомцем этим что-то не так. Было в нем нечто противоестественное, а то и вовсе зловещее. Впрочем, так могло казаться из-за столь позднего часа да поразительной тишины, объявшей ночь. Тем не менее мальчишка пожалел, что не остался в своем домике вместе с Ходжем.

— Долгая, говоришь? Что ж, поверю тебе на слово. Ты вроде смышленый паренек, с ответом не тянешь. Вот что, я дам тебе соверен, если ты проводишь меня до постоялого двора. Вдруг и все-таки пропущу поворот. Там поужинаешь и вернешься задолго до рассвета, если ты хороший ходок. Что скажешь?

— Скажу, что не могу, ваша милость.

— Почему же нет?

«Да потому что рожа у тебя как у Вельзевула», — подумал Финн, однако вслух ничего не произнес.

— Хм, тогда два соверена.

— Нет, сэр, не могу.

— Вот как? Для тебя и два соверена мало? Тогда три, и большего от меня не жди.

Для такой мелочи вознаграждение представлялось чрезмерно большим. Этому типу явно что-то нужно, но не услуги провожатого, нет, он хочет чего-то другого. Вот только бог его знает, чего именно. А не встречался ли он Финну раньше? Что-то в чертах возницы показалось мальчишке смутно знакомым — что-то помимо его жутковатой наружности и горба. Свети луна чуток поярче, он наверняка вспомнил бы. Но он точно где-то уже видел этого типа — скорее всего, в Лондоне, в портовом районе.

— Меня ждут в доме, сэр. Но вы ни за что не пропустите поворот на пустошь, там есть указатель на Гринвич.

Возница злобно — так, словно решил затоптать строптивого мальчишку лошадью да еще и переехать повозкой для верности, — зыркнул на Финна. Но вдруг лицо его прояснилось, и он просто сказал:

— Тогда я поеду, мальчик, — с этими словами незнакомец дернул вожжи, и лошадь бодро пустилась галопом. Буквально через секунду повозка растворилась в темноте.

— Да оградит Господь нас от всякого зла, — произнес Финн, перекрестился и пошел назад. Вместе с повозкой исчезло и ощущение присутствия призрака, и на деревьях вновь завели свои песни ночные птицы, а в кустах заверещали сверчки. Пареньку пришло в голову, что надо бы рассказать о происшествии профессору. Крайне сомнительно, что незнакомец оказался в поместье, заблудившись по дороге в Лондон, — тут, поди, не обошлось без какого-нибудь злого умысла. Однако по пути к своему домику Финн увидел, что нижний этаж хозяйского дома погрузился в темноту и лишь только в спальне профессора и Элис горела лампа. Тогда он вернулся к себе в комнату, где обнаружил, что Ходж спит на его кровати, а от пирога остались одни крошки.

Матушка Ласвелл вдруг сконфузилась, словно позволила себе наговорить лишнего. Она перевернула волшебное зеркало, и его полированная поверхность сразу же заиграла огнями свечей.

— Прошу прощения, — проговорила она. — Я вовсе не хотела вас как-то оскорбить.

— Напротив, я нахожу ваши слова даже лестными, — отозвался Сент-Ив. — И пожалуй, ни один человек не может знать себя полностью. Но продолжайте же. Только ничего не упускайте.

— Да-да, — кивнул Кракен. — Говорите со всей прямотой.

— Мне уже немного осталось, профессор, и слава богу. Воспоминания о тех событиях не доставляют мне ни малейшего удовольствия. В общем, они отнесли тело моего Эдварда в лабораторию, и там мой муж… там мой муж отделил у трупа голову. Затем, как мне представляется, он велел Нарбондо оттащить туловище к реке и избавиться от него, а также подбросить окровавленный нож в качестве ложной улики. Однако Нарбондо, мальчик шустрый — уж таким он всегда был, — решил поступить по-своему. Понимаете, ему требовался труп для собственных опытов, так что тело подобной свежести оказалось для него настоящим подарком. Он спрятал труп Эдварда в садовом сарае и запер его на замок, а потом наведывался туда в свободное время и изучал человеческую анатомию. Через несколько недель после убийства мой муж при содействии Нарбондо изготовил из черепа Эдварда светильник — вроде тех, над которыми работал Джон Мейсон, только тому для подобной работы недоставало мастерства. Как раз в это время мой муж попросил у меня фотографии Эдварда, и, зная о его отвращении к сентиментальности, я сразу же задумалась о мотивах такого поступка. Видите ли, он ничего не делал просто так и во всем искал одну только выгоду.

В общем, моя убежденность в причастности мужа и его помощника к смерти Эдварда все крепчала, и вот однажды, когда мне стало совсем невмоготу, я явилась в лабораторию, где и застала его врасплох. И когда я увидела на обшитом медью столе череп, на меня как откровение снизошло. Мне тотчас стало ясно, что это череп моего сына. Да, я понимаю, звучат мои слова безумно, но поверьте, именно так все и было. Вот только это был уже не просто череп, поскольку, к моему ужасу, работа над ним была завершена. Рядом с ним лежала тетрадь с записями, сделанными рукой моего мужа. Он скрупулезно описывал все свои эксперименты, словно производил вскрытие кошки.

Я обвинила мужа в убийстве, но ему достало наглости заявить, что с подобными обвинениями мне стоит обратиться к собственному отпрыску. Мол, изъян кроется в моем же потомстве. Тогда-то я и поняла, что Эдварда убил его брат. Знаете, муж мой был отнюдь не робкого десятка. Соверши он преступление, ему бы даже доставило удовольствие сознаться в нем. Я указала на череп Эдварда, превращенный бог знает во что, и сказала: «И ты обошелся с ним таким образом? Со своим собственным сыном?» На что он отвечал: «Это больше не мой сын. Мой сын мертв, а это всего лишь труп. Что же касается моего обхождения с ним, я намереваюсь заставить его дух остаться среди живых. Так что можешь поблагодарить меня за работу, поскольку с задачей я справился. Если хочешь, могу вызвать его».

Тут мне стало ясно, что он собирается убить и меня в придачу. И тогда я исполнилась решимости дать ему отпор. В душе я была мертва уже очень долгое время, и в тот момент настоящая смерть представлялась мне гораздо более желанной, нежели жизнь. Когда же мой муж имел глупость повернуться ко мне спиной, я схватила обеими руками тяжеленный стеклянный куб и что есть силы ударила его по голове. Он повалился на пол, да так и остался лежать, прямо как мертвый, хотя мне в это и не верилось. Затем я взяла череп Эдварда и стала искать, во что бы его спрятать, потому что хотела забрать его с собой, если уж мне суждено будет выбраться. Да, вещь эта воплощала сущий ужас, но ведь ничего другого от сына у меня не оставалось. Но мне так и не удалось ничего отыскать, и тогда я швырнула тот стеклянный куб в окно, а вслед за ним и череп. Он так и покатился по траве вдоль речушки, что огибает верховья фермерских угодий. Тетрадь мужа я сунула себе под корсаж. А потом принялась громить вокруг все подряд, потому что меня вдруг захлестнула ненависть к мужу, неистовая ярость на его нечестивые деяния. Я сшибла лампу, и ее горящее масло тут же залило гору каких-то ящиков и бумаг, и лаборатория вмиг занялась пламенем. Хорошо, только и подумала я, сожгу его заживо.

Но удача отвернулась от меня. Мой муж вдруг пришел в себя и поднялся на ноги. Как мне показалось, поначалу он даже не знал, что предпринять в первую очередь — убить меня либо броситься тушить пожар, поскольку к тому времени уже занялись занавески. А потом огонь переметнулся на старые деревянные панели, и из-за дыма нам пришлось выбежать наружу. Муж лишь тогда и заметил, что череп со стола исчез, вот только ему уже было не до расспросов, потому что в нашу сторону неслась толпа деревенских жителей, и некоторые с оружием в руках. И среди них был и мой порочный сын. В те дни в Айлсфорде еще существовала должность сельского стражника, и Нарбондо явился к нему и донес, что его отчим — вивисектор, да к тому же убийца его брата Эдварда. Мое присутствие возле лаборатории его заметно удивило, а уж пожар и вовсе поверг в ужас. Правда, я-то знала, о чем он жалел, и была только рада лишить его этого и увидеть отчаяние на его лице. Он дал отчиму возможность завершить свою мерзкую работу, а потом предал его, намереваясь завладеть черепом. И вот теперь он не достался ни одному из них.