Сферы влияния (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 143

Майкрофт Холмс — машина, василиск, айсберг в человеческом обличье, человек с тысячью масок. Знала ли она когда-нибудь настоящего Майкрофта или даже тот, кто целовал её в темноте спальни, был всего лишь образом, фальшивкой?

У Гермионы не было ответа на этот вопрос.

Майкрофт отлично все придумал и рассчитал — его партия оказалась безупречной: пешка прошла по всем клеткам и стала королевой, и он теперь мог разыгрывать сложнейшие комбинации. Можно ли было его осуждать?

Магический мир был для Майкрофта угрозой с того момента, как его любимый младший брат так неудачно проследил за Гермионой. Майкрофт не желал знать о волшебстве, так плохо укладывающимся в его представления о порядке во вселенной, но его познакомили с ним насильно. Потом волшебный мир отнял у него дядю и заставил играть по новым, навязанным правилам. Когда он стал представлять для волшебников угрозу, они забрали у него память.

Гермиона не чувствовала себя виноватой, но раз за разом она обыгрывала его, пользуясь его двумя слабостями — привязанностью к брату и неспособностью использовать магию. В этой, финальной партии выиграл Майкрофт, использовав её слабости — наивную эмоциональность и веру в пресловутую любовь.

Можно сказать, ничья.

Только всё равно хотелось выть.

Гермиона не знала, сколько времени провела на полу кабинета, но она очнулась из зыбкого, тяжёлого, болезненного забытья, когда услышала скрип двери.

— Я удивлён, что тупице-Лонгботтому хватило мозгов отправить Патронус в Отдел тайн, — раздался сверху механический голос невыразимца. Гермиона подняла глаза и сквозь пелену слёз узнала личину мистера Кто.

Шурша мантией, он опустился на пол возле неё и спросил заботливо:

— Как вы, моя дорогая мисс Ата?

— Вы знаете… — задумчиво произнесла она, — на вашей могиле написано только два слова.

— «Вопреки. Всегда», — ответил он почти беззвучно, а потом улыбнулся коронной улыбкой невыразимца и подмигнул: — Неплохая попытка, мисс Ата! Может, у меня два сердца, а может, я просто сумасшедший с телефонной будкой. Как знать? Посмотрите на меня внимательно.

Гермиона подчинилась.

— Что вам сказал мистер Лонгботтом?

Мистер Кто не ответил, его невыразительные глаза внимательно осматривали её лицо.

— Я очень плохой министр магии. Может, худший в истории.

Он снова промолчал, но это не было согласное молчание. Скорее, он просто не считал нужным мешать её монологу.

— Неужели ваши птички не сказали вам ни слова, мистер Кто?

Он снова улыбнулся.

— Я всё думаю… когда он это задумал?

— Кто? — спросил мистер Кто, и Гермиона поверила бы ему, если бы не тон.

Какое-то время они сидели на полу молча, потом Гермиона встала, расправила мантию взмахом палочки и, опустив руку в карман, сжала небольшое золотое кольцо. Потом, не таясь, вытащила его и написала на ободке: «Клуб, 19:15».

Ему должно было хватить времени добраться туда из любой точки города.

Мистер Кто тоже поднялся, запрокинул голову и заметил:

— Занятый потолок у вас тут, мисс Ата. Вы обращали внимание?

Гермиона нервно хмыкнула — потолок был просто белым.

— Такие ровные мазки краски, — прибавил он, — я восхищён.

— Я подумаю, кому передать ваше восхищение, мистер Кто. Благодарю.

Он отлично понял, что поблагодарила Гермиона его не за комплименты потолку, и уже собрался было умчаться прочь в своей обычной манере, но Гермиона остановила его коротким окликом и прибавила:

— Возможно, скоро я поручу вам особенную миссию, мистер Кто. Подозреваю, вы с ней справитесь наилучшим образом.

— Почту за честь, министр, — мистер Кто отвесил ей шутовской поклон и оставил кабинет, а Гермиона рухнула на своё место, уронила голову на стол и зажмурилась. Она не знала, где взять силы.

Её ждала встреча с чудовищем. Любимым, главным в её жизни чудовищем, и она понятия не имела, что противопоставить ему. Смешно вспомнить… меньше года назад она писала варианты диалогов, пытаясь предугадать ход его мысли, опередить. Сейчас даже не приходило в голову притронуться к перу и пергаменту.

Хотелось, захлёбываясь слезами, спросить: «Как ты мог?».

Но у неё уже был ответ на этот вопрос, и никакого другого Майкрофт предложить ей не сумеет.

Гермиона зажмурилась, вслушиваясь в шум океана где-то вдалеке, и представила, как заманчиво будет уйти в него, погрузиться полностью, утонуть. Она была менталистом, причём хорошим, и отлично знала, что это возможно. Уйти туда, на самое дно, ничего не видеть и не слышать, разве что ласковые речи Той.

Но она не имеет права. Приняв должность министра магии, она взяла на себя обязательства, и их придётся исполнить. Британия не должна оставаться без лидера. Возможно, она плохой политик, но до следующих выборов она будет настолько хорошим министром магии, насколько это в её силах. Будет лично курировать проект Отдела Тайн по ранней адаптации магглорожденных. Обязательно проведёт поправку, вносящую «Амортенцию» в реестр запрещённых зелий. Проследит, чтобы, несмотря на все угрозы, тайна существования волшебного мира оставалась неприкосновенной. Наладит тесный контакт с Конфедерацией магов. А потом передаст этот пост другому, зная, что сделала все, что было в её силах. И всё это она сделает не потому что так хочет Невилл или Майкрофт, не потому что это нужно для спасения Гарри, Шерлока или кого-то другого — а потому что она, Гермиона Грейнджер, решила, что так будет правильно.

В 19:15, не переодеваясь и не тратя времени на трансфигурацию мантии в костюм, она аппарировала. Когда-то отдельный кабинет Майкрофта в элитном клубе на Воксхолл был частым местом их встреч, но Гермиона не сомневалась, что в этот раз Майкрофт оказался удивлён её решением. Тем не менее, в назначенное время он ждал её, сидя в кресле у камина.

Гермиона остановилась на пороге, разглядывая его так, словно никогда в жизни не видела. Никто не назвал бы Майкрофта Холмса красивым мужчиной — ничто в нём, от высоких залысин до слишком мягких, женственных, подвижных рук не соответствовало стандартам красоты и даже привлекательности, и сам Майкрофт, вне всякого сомнения, понимал это. Но то, как он себя держал, и то, что он из себя представлял, значило куда больше. Он подавлял, даже расслабленно вытянув ноги к огню и отдавшись во власть собственных мыслей.

Услышав хлопок аппарации, он повернулся, гибким, почти змеиным движением поднялся, оглядел Гермиону с головы до ног и внимательно посмотрел в глаза.

— Вы хорошо выглядите, Гермиона, — сказал он, и в этих словах ей послышалось искреннее, неподдельное беспокойство. Его действительно удивило желание встретиться в клубе, он опасался проблем.

Гермиона молча подошла поближе, остановилась возле камина, но не села в приготовленное кресло. Иначе это слишком походило бы на обычную их беседу. И Майкрофт, конечно, предложил бы чай, и разлил бы его точными, выверенными движениями.

Чая Гермиона не хотела.

Сейчас чай был для неё опасней яда.

Глядя в огонь, Гермиона спросила:

— Как давно вы выстроили эту партию? Разумеется, Майкрофт не опустился до возмущённых отрицаний или оправданий. Он (Гермиона видела боковым зрением) улыбнулся безжизненной улыбкой и сказал:

— Довольно давно.

Это могло значить как «около полугода назад», так и «едва вы вернули мне воспоминания». Или что-то ещё — не было смысла угадывать.

— Интересы Великобритании превыше всего? — произнесла она, не столько спрашивая, сколько утверждая.

— Разумеется, — согласился Майкрофт и напомнил: — Я ведь говорил об этом.

Да, Гермиона помнила. Он действительно говорил. Предупреждал. А ещё до этого — не раз демонстрировал, болезненно и точно.

Она поймала его взгляд, возводя самый мощный из возможных окклюментных щитов. Майкрофт смотрел прямо и спокойно.

Гермиона была не настолько глупа или рассержена, чтобы думать, будто его сердце не пострадало в этой игре. Возможно, оно первым было отдано на растерзание вражеским фигурам. Он швырнул его под копыта конницы и мучился, глядя, как его топчут литые подковы. Его сердцу тоже было больно, оно чувствовало, страдало и даже, в редкие минуты, быстрее билось от блаженства или почти замирало от беззвучной нежности. Просто это не имело никакого значения.