Двадцать четыре секунды до последнего выстрела (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 123

— Убедитесь, так ли это, мистер Картер. Если он действительно туповатый, но добрый и исполнительный, возможно, его удастся использовать, — сказала Елена, чиркнув в блокноте. А Александр, не удержавшись, зарисовал Себастиана Майлса в блокноте. Клон-Картер может говорить что угодно, но Александр был уверен — этот парень уж точно не тупица, только не с такими живыми, осмысленными глазами. 

— Это действительно странно, — вступил мистер Тревис (наверное, Александр в них запутался), — сложно представить, чтобы мистер Майлс вступил в интимные отношения с Фоули. Я получил его досье только сегодня, но и там достаточно ясно указывается, что Майлс гетеросексуален. И, я подозреваю, достаточно консервативен. 

— Это мы обсудим позже. Конкретно сейчас меня мало интересуют их сексуальные отношения, — строго произнесла Елена. — Я хочу услышать от вас, что мы планируем делать. 

Александр снял очки и протёр стёкла. Планы комиссии были расплывчатыми и не очень действенными: допросить арестованных по делам об убийствах по фильмам, особенно шизофреника, ещё раз опросить всех, кто обвинён по делам о жертвоприношениях, попытаться найти информацию о настоящей личности Джеймса Фоули, не отметая его потенциально ирландское происхождение. И ещё два пункта: попытаться нащупать сеть Фоули в преступном мире и начать осторожный поиск подрывников, которые могут на него работать. Всё это — таким образом, чтобы ни в коем случае не привлечь внимания самого Фоули. 

По лицу Елены Александр видел, что она ожидала большего.

Разодрав блокнот на отдельные листы, Александр разложил их по всей поверхности стола. Он зарисовал все лица, которые показывали на фотографиях члены комиссии, и теперь рассматривал рисунки. Перед ним были люди в той или иной мере важные для мистера Смерти, для Джима. 

Безумие. 

Да, он был уверен, ответ на нехитрую загадку — это именно безумие. Но верно ли он угадал первую часть? То, в чём они непохожи и что уже не исправить — это происхождение? 

Фальшивая биография Джима Фоули как будто подтверждала эту догадку: мальчик, который рос без отца, явно имел проблемы с матерью, а может, и с её любовниками, рано покинул родной дом и добился всего сам, найдя влиятельного покровителя. Вот он — яркий контраст с жизнью самого Александра, которому с раннего детства были открыты все дороги, которому (он отлично осознавал это) повезло родиться в любящей, заботливой, да ещё и обеспеченной семье. Это различие между ними уже не исправить, если только у мистера Смерти нет с собой машины времени. И всё-таки у Александра было ощущение, что это слишком простое и прямое решение, что Джим имел в виду нечто менее очевидное. 

— Ирландец, — пробормотал Александр себе под нос, двигая ближе изображение Джима, — из бедной и неблагополучной семьи, который к тридцати пяти годам получает огромное влияние на преступный мир, умный и талантливый, с отличным вкусом, но при этом безумный. Мазохист в постели, но садист в жизни. Или просто социопат. 

Если бы ему принесли сценарий с таким персонажем, Александр отправил бы автора переписывать всё к чертям, настолько это было недостоверно и так плохо склеивалось в единый образ. 

У Александра не было агентурных данных, ему не отчитывались клоны, но он не мог просто выбросить всё это из головы. Он чувствовал, что обязан попытаться понять Джима, разобраться в том, что им движет. И возможно, это поможет его остановить — что бы он ни задумал. 

— Чего тебе нужно? — спросил он, как иногда спрашивал у своих героев, и прикрыл глаза. 

С самого начала он хотел привлечь его, Александра, внимание. 

«Ты бы не понял», — так он сказал. То есть ему нужно было не просто внимание как таковое, ему нужно было донести свои мысли и идеи. Или даже больше — завладеть вниманием Александра целиком. 

Когда они говорили на чердаке, Джим наслаждался каждым мгновением. 

Александр тоже. В глубине души. Очень-очень глубоко, так, что даже самому себе в этом не хотелось признаваться. 

У Александра никогда не было недостатка во внимании, но он всегда испытывал (и продолжает испытывать до сих пор) нехватку понимания. Даже Мэтт, любимый, преданный друг, без которого Александр просто не справился бы ни с одним проектом, понимал его только отчасти. Мэтт умел угадывать его желания, страхи и проблемы, был готов выслушать любую задумку для сценария, поддерживал все планы, но никогда не понимал его мыслей. Размышления, поиски, смыслы — всё это оставалось далеко от него. 

Джим объяснил суть «Пяти мёртвых любовниц» несколькими словами, поняв историю даже лучше самого Александра. Это завораживало, на самом деле. Не будь он убийцей, Александр первым искал бы возможности продолжить общение с ним. 

Но для самого Джима этой преграды не было. Ощутив интеллектуальное родство, он поставил себе цель — заполучить человека настолько близкого ему. И он сказал совершенно верно: только нормальность, включающая в себя также и мораль, стояла между ними. Будь Джим нормальным или Александр безумным, они понимали бы друг друга безусловно. 

Но что свело Джима с ума? Безумен ли он от рождения или в его прошлом произошло что-то, сломавшее его психику? 

Александр задумчиво пододвинул к изображению Джима рисунки тех людей, с которыми Джим был близок, если верить информации от клонов: Френсис Мансано, Марк Смит, Линда Крамер, Себастиан Майлс. С детализацией Александр не стал возиться, но глаза изобразил точно. И сейчас, просто по этим взглядам, он легко разделил этих людей на две группы. В одной были Мансано и Смит, которые явно подкармливали тёмную сторону Джима, его личного мистера Хайда. В другой — мисс Крамер и Себастиан Майлс. И хотя на этих двоих смотреть было приятнее, Александр пока убрал их, склонившись над оставшимися картинками. Насильник-Мансано. Садист и изверг, ещё и покалеченный, Марк Смит. Александра самого начинало тошнить от одной мысли о том, чтобы пустить кого-то из них в постель. Но он был бы очень плохим режиссёром, если бы не умел изворачивать свой разум в угоду героям истории. И был определённый угол (пока только один, но предстояло поискать и другие), под которыми эти двое могли обладать определённой привлекательностью. 

Потерев пальцы, Александр прикрыл глаза, позволяя знакомому жару стечь с шеи по позвоночнику вниз, остро уколоть в паху, наполнить рот вязкой слюной. Если однажды тебе причинили боль, очень сильную, а потом ты преодолел её, взял под полный контроль, ты почувствуешь наслаждение, когда получишь этому подтверждение. Одно дело — знать, что ты победил боль и страх. И совсем другое — погрузиться в них целиком и понять, что они тебя не касаются. Это не мазохизм в чистом виде, примитивный и скучный. Это страшная внутренняя ломка. «Я буду плохим мальчиком, и вы, в обход полиции и судебной системы, покажете мне двадцать пять способов британской разведки добывать информацию», — так, кажется, он сказал в кабинете Елены. «Нет, я бы попробовал второй вариант, честное слово. Но ваши ребята, мисс Кларк, начисто лишены фантазии. Меня не заводят тупицы». Сколько бравады! Сколько безусловной уверенности в себе! И как — Александр помнил — блестели его глаза в этот момент, во время разговора о пытках. 

Он убил и Смита, и Мансано, когда они надоели ему. С того угла, под которым Александр сейчас смотрел на ситуацию, было очевидно: любой убил бы. 

Но тогда зачем Линда Крамер и Себастиан Майлс? 

Если ты подсаживаешься на такой эмоциональный наркотик, что вообще может заставить тебя слезть с него? 

Александр открыл глаза, стёр со лба пот и посмотрел на нарисованного Джима, который ответил ему задумчивым взглядом. 

Была глубокая ночь. Александр как обычно пытался уснуть, ворочаясь с бока на бок, и резко сел на кровати, услышав вибрацию телефона. Сердце заколотилось быстрее — кто мог бы позвонить ему так поздно? Только Елена и только с недобрыми вестями. Или Мэтт — с ними же. Взяв телефон, Александр увидел надпись: «Номер скрыт», и стало совсем неуютно. Но он всё-таки ответил на звонок, с опаской держа телефон на расстоянии от уха, словно тот мог взорваться.