Двадцать четыре секунды до последнего выстрела (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 148

Джим тоже так считал, потому что рассмеялся, запрокинув голову. Пробормотал:

— Я её сегодня видел. Думал, может, убить? Решил — не надо, — и опять зажмурился.

Себ не знал, о ком речь, но почему-то сомневался, что о няне. Как бы мало ни знал он о его семье, было достаточно очевидно, что благополучием там даже не пахло.

Из всех приступов Джима этот, на памяти Себа, был самым тяжёлым. Джим бился, метался на постели. У него дважды подскакивала и падала температура. Бормотание на ирландском Себ даже не пытался понимать — на слух это были отдельные слова, если не их обрывки.

К трём часам ночи он выдохся и замер совершенно без сил, мокрый и жалкий. Себ нашёл ему чистую футболку, переодел его даже не как ребёнка, а как большую куклу. Манекен. Они делали такие обманки — наряжали резиновую женщину в военную форму, чтобы выманить на неё вражеского снайпера. Вот Джим был не более живым, чем та женщина — даже руки у него так же тяжело гнулись.

С трудом открыв глаза, Джим посмотрел на Себа и попросил слабо:

— Побудь со мной, Уолли. Сыграй мне… Безумие Гамлета. Как вчера. Или я тебя убью.

В который раз за ночь Себ коснулся ладонью лба Джима: температура больше не поднималась. Но сильно легче от этого не становилось.

— Это я, — тихо сказал он, — Себ. Себ Майлс.

— Басти, — согласился Джим послушно. — Расскажи…

— Сказку?

— Я его видел… — Джим облизнул губы, и Себ запоздало подумал, что надо было бы принести заранее воды. — Он кричал, что меня… Я показал ему этот твой жест, Уолли. Он кричал… Скверный, скверный мальчишка, пороть его нужно. Он бы с удовольствием.

Джим не открывал глаза, но говорил ровно, пусть и слегка задыхаясь. Он обращался к Уолли, рассказывал ему о ком-то, кого нужно сжечь, потом потребовал по-детски капризным голосом:

— Давай, скажи снова, что ты меня любишь, Уолли.

Возможно, в его голове Уолли ему даже ответил, потому что на губах Джима появилась улыбка.

Тут Себ вспомнил это имя. Уолли — тот, кто умирал под Моцарта. Кого Джим отравил. И он же (если только Себ вспоминал верно, а на память он не жаловался до сих пор) был тем, кто чему-то поверил. Джим к нему сбежал. А сжечь, конечно, нужно святого отца. Всегда — только его.

Потерев переносицу, Себ отложил подальше эти мысли. Он мог, пожалуй, если напрячься, собрать немало историй из жизни Джима, опираясь на его бред во время приступов. Просто не хотел.

— Всё хорошо, Джим, — сказал он. Джим дёрнулся и прислушался, — я рядом. Ты у меня дома. Всё в порядке. Давай, я расскажу тебе сказку? — и, не встретив возражений, автоматически начал какую-то историю про Братца Лиса и Братца Кролика. Тот, кто регулярно укладывал ребёнка спать, может воспроизводить сказки в любом состоянии, даже не задумываясь о том, что именно нужно говорить. Сьюзен вообще была привередой в три-четыре года. Ей было нужно, чтобы сказки звучали «правильно» — именно так, как написано в книжке, как было вчера и позавчера. Поэтому Себ знал их наизусть.

На третьей истории дядюшки Римуса Джим заснул, а утром подскочил и, не говоря ни слова, ушёл, даже не забрав свою футболку. 

Грег позвонил неожиданно, среди дня, и спросил:

— Найдётся время выпить? 

Судя по его тону, это был вопрос экстренной важности, так что Себ немедленно ответил, что он полностью в распоряжении друга. Они встретились в «Зелёном человеке», как всегда. Грег почти упал за стол, залпом осушил полстакана пива и сказал, рвано выдыхая после каждого слова:

— Мы в суде были. Подали документы. На развод. 

Несколько мгновений Себ не знал, что сказать, а потом проговорил искренне:

— Поздравляю. 

Грег кивнул, уставившись на свои руки. По его лицу было понятно, что он не готов праздновать, но Себ не сомневался: в случае Грега это решение точно заслуживает бурных поздравлений. 

— Мы… Наверное, нам не стоило и начинать. Ей внимание нужно. А я с этой чёртовой работой… — он сделал ещё один большой глоток и спросил: — Как ты это перенёс, помнишь? 

— Очень много бумажной волокиты. У вас ещё детей нет, немного легче будет. Мы с Эмили думали, застрелим кого-нибудь, — Себ покачал головой. Он понимал, что Грег не о том спрашивает, поэтому добавил: — Но у нас другое было. Когда мы подавали на развод, то уже два года как вместе не жили. Просто всё времени не было, да и возиться лень было. А тут подумали, что пора. Меня слегка на операции покорябало, отпуск длинный дали, вот мы и решили заняться.

А вот до того — да, было херово. Когда они решили расстаться — очень. Инициатором разрыва была Эмили, при этом вся вина бесспорно лежала на Себе. И пока он всё это укладывал в голове, пока размещался на съёмной квартире, у него в голове что-то громко и болезненно ломалось. 

— Лучше развод, — произнёс Себ, — чем отравлять друг другу жизнь. Ты решился? 

— Она, — буркнул Грег. — Но я бы не простил снова. Уже нет. Ещё пива? 

Себ вообще пить не хотел, но друга поддержал, они выпили ещё. Понемногу Грег повеселел, хотя, конечно, Себ понимал, что это временный эффект. Но тут уж он ничем помочь не мог — разве что слегка отвлечь. 

Просидев пару часов в пабе, они двинулись на прогулку. К теме развода больше не возвращались, болтали о пустяках, включая погоду — надо сказать, она заслуживала обсуждения. Прошлым летом в это же время жарило нестерпимо, а в этом году лето ощущалось именно летом: тёплым, свежим и приятным. 

Себ не сразу понял, что привлекло его на огромном постере, растянутом на здании — реклама как реклама. Но всё-так он уловил на нём что-то особенное краем глаза. Обернувшись, он быстро проскользил взглядом по постеру. На нём был изображён мужчина, который стоял, прижавшись носом к витрине кафе. За стеклом смеялись люди. «Стеклянная стена», — значилось сверху, а ниже, чуть мельче, было написано: «Фильм Александра Кларка. Триллер от постановщика „Жертвы нового бога“». 

Грег, поймав направление взгляда Себа, произнёс: 

— Этот тот Кларк, что ли? 

— Какой? 

— Которого судили весной. Дело не моё было, но ребята много болтали. Там поскудная была картина. 

Себ ничего не сказал, и Грег продолжил тему: 

— Жертву нашли у него в спальне, исполосованную ножом и с перерезанной глоткой. Собственно, он и нашёл. Что делал ночью — не помнил. Очень ясная была картина, пока не оказалось, что парень умер часа за четыре до того, как Кларк остался один. 

— То есть он не виновен? — спросил Себ, продолжая рассматривать постер. Конечно, сначала он зацепился за имя режиссёра, но теперь в этом постере его заинтересовало ещё кое-что. Главный герой, стоящий возле окна, обладал весьма специфической внешностью: рыжий, худощавый, светлоглазый, одет в костюм с расстёгнутым пиджаком. 

— Нет, кто-то его подставить хотел, похоже, — ответил Грег. — Что, хочешь сходить на фильм? 

— Нет, — отозвался Себ, усилием воли отворачиваясь от постера и кивком предлагая идти дальше, — не люблю я всю эту заумь. Мне вот Сьюзен в конце месяца грозит какими-то вампирами, думаю, на этом с меня кино хватит.

— Если это те вампиры, про которых я думаю, — Грег заржал, — то держись, приятель. 

— Откуда вообще эти вампиры выползли? Я думал, это осталось в девяносто пятом, — именно тогда Эмили тащила его смотреть «Интервью с вампиром». 

Грег, к счастью, был не против поддержать тему деградации современной культуры, а Себ, вспоминая треш-комедии из всё тех же девяностых, продолжал думать о том, едет у него крыша или парень на постере и правда напоминает Джима. 

Сьюзен устроила ему киномарафон знакомства с современными вампирами. И да, Грег не зря ему сочувствовал. Себу казалось, от от осознания бреда, творящегося на экране, у него потекут мозги. Но учитывая, как непросто в последнее время было общаться со Сьюзен, он готов был смотреть в её компании что угодно. Она как раньше подползла к нему под бок, устроила голову на плече, ела попкорн из одной салатницы, и Себ ловил эти мгновения.