Двадцать четыре секунды до последнего выстрела (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 96

— Убивать кого-то, кто тебе небезразличен. Делать что-то неприятное, как тогда, с мисс Перси.

В точку.

Обернувшись, Джим встретился с Себом взглядом и сказал тихо:

— Но я не буду. Я не хочу отпускать тебя, Себастиан, ты мне нужен! 

Себ опустил глаза. Голос Джима звучал странно высоко, неестественно, но в нём не слышалось безумия, только что-то вроде… страха?

Тяжело выдохнув, Джим продолжил тише:

— У меня больше нет корпорации, знаешь. Менеджеров. Я почти невидимка. Но мне так нужен мой снайпер.

Себ встал, отряхнул руки и провёл пальцами по волосам, почти царапая кожу головы ногтями. Обошёл диван, тоже сел на подоконник и проговорил осторожно:

— Сэр…

— Джим! — нервно выкрикнул он, шмыгнул носом и повторил: — Джим. Пожалуйста.

— Джим, — согласно кивнул Себ, — я устал от ваших безумных игрищ с моей головой. Вы не можете… — он ущипнул себя за переносицу, — мисс Перси была пределом. Понимаете?

Джим смотрел на него внимательно, но по-прежнему без злобы.

— Объясни мне, — прошептал он, — расскажи, как это было.

Можно было бы счесть это изощрённым издевательством. Но Себ ответил спокойно:

— Мы работали с вами полгода… Джим, — он не знал точно, зачем объясняет, но раз уж у них выдался мирный разговор, он считал нужным это сделать. — Я не провалил ни одного задания. И я не раз говорил вам о том, как сильно я не люблю ближний бой. И всё-таки вы вынудили меня стрелять, хотя в этом не было никакой необходимости. Вы заставили меня делать то, что я ненавижу, просто ради развлечения.

— Ты убил, — почти беззвучно сказал Джим, — тех двоих албанцев.

— Они убили бы нас с вами. Это была самооборона, — повысил голос Себ, — а мисс Перси вы заставили пристрелить для своего веселья. Чувствуете разницу?

Вдруг по глазам Джима он прочитал: не чувствует.

— Я разозлился, — медленно продолжил Себ, — это была подстава. Я не работаю с людьми, которые подставляют меня.

— Детка, я хотел знать, — нежно произнёс Джим, — всё ли ты сделаешь для меня, — и он опустил голову на грудь с видом полного раскаяния. Слабо шепнул: — Ты ведь тоже хочешь остаться, правда? Хочешь ударить меня?

Нет, уже нет.

— Мне сложно с обычными людьми, — признался Джим задумчиво, — ваши эмоции утомляют. И заводят. Когда мне было двенадцать, я, — он хмыкнул, — решил заработать немного карманных денег. Пошёл в театр.

— Вас взяли?

— Пф, — он рассмеялся, — конечно нет. Не актёром. Я был помощником осветителя, таскал лампы, монтировал софиты, намывал линзы.

Подняв голову, Джим снова смотрел Себу в глаза, но в этот раз выдерживать его взгляд было очень легко. Себ улыбнулся. Ему сложно было представить Джима ребёнком (а после вчерашних откровений — ещё и страшно, но об этом лучше было не думать).

— Мне так нравилось смотреть на них… Старая пьющая сука выходила на сцену и играла застенчивую девчонку. И если не присматриваться к гриму, то ей можно было поверить, так натурально она хихикала, болтала чепуху и смущалась. Я тогда тоже мечтал сыграть, — он повёл плечами, — Гамлета, принца Датского. Или Яго. Или Эрнста, например. А может, Хиггинса?

Себ вздохнул. Он достаточно устал, спал на полу в неудобной позе и почти сломал себе голову, пытаясь понять, что делать. Вспоминать происхождение явно литературных имён (ладно, конечно, Гамлета он знал, да и Яго точно был откуда-то из Шекспира) не хотелось.

— Да, детка, — Джим развеселился, — в другой вселенной из тебя вышла бы недурная Элиза[21].

Себ машинально кивнул. Джим засмеялся и замолчал. Нить разговора явно потерялась. И, почувствовав это, Джим вдруг сказал резко:

— Плюс двадцать пять процентов к твоей зарплате.

Себ смотрел на него очень долго. Наверное, целую минуту. А потом совсем невесело рассмеялся. Господи, всё, что ему было нужно, это билет из дурдома на волю.

— Нет, сэр, спасибо. И если это всё…

Он встал.

— Я знал, что ты так скажешь, — заметил Джим. — Просто хотел проверить… С тобой непросто, мой дорогой. И всё-таки мне есть, что тебе предложить.

Нужно было уйти.

В который раз за последние двенадцать часов он говорит себе об этом? Себ сбился со счёта.

— Что-то, что ты примешь.

«Кругом, шагом — марш нахрен отсюда!» — рявкнул Себ мысленно, но команда не возымела никакого действия.

— Дэвида Блинча.

«Ублюдок», — подумал Себ, но не со злостью, а даже с каким-то восхищением. Не тонко, не изящно, но как же эффектно. Голову Блинча, виновного в смерти Эмили, он действительно хотел. Не думал об этом, но где-то глубоко внутри всегда держал мысль о том, что тот ещё жив и не присоединился к своим товарищам по теракту. Джим, наверное, берёг это предложение как козырь.

— Вы всё равно его однажды убьёте, — ответил Себ. — Пусть и не моими руками.

Внутри что-то как будто отпустило. Напряжение сошло на нет. Себ смотрел на Джима, сжавшегося на подоконнике, и не чувствовал ни страха, ни растерянности. Разве что сожаление. Потому что с Джимом и правда было интересно. Со всеми его странностями он был почти что инопланетянином, только зубастым и очень ядовитым.

— Был рад знакомству, сэр, — произнёс Себ твёрдо, но попрощаться не успел. Джим вдруг выдохнул:

— Ещё кое-что… — на его лице снова появилась улыбка, совершенно непонятная. — Что-то, что я могу предложить тебе. Возможно, могу, — он посмотрел на Себа почти заискивающе. — Ты надёжный, Себастиан. Ты не предашь меня… — он нервно облизнул губы и неуверенно протянул руку.

Себ нахмурился. Ладонь чуть подрагивала. Джим не отводил взгляда.

— Ты можешь работать на меня или нет. Но я прошу тебя… — кажется, ему было тяжело говорить, но даже при всём желании Себ не мог ему помочь, потому что он вообще не понимал, какого хера происходит: — Быть моим другом, Себастиан.

— Вы ведь понимаете, что это так не работает, да?

— Нет. Почему нет? — Джим подмигнул ему.

Потому что ни о какой дружбе речь тут идти вообще не могла. Джим уже сказал и даже повторил: он хотел себе няньку и снайпера. Зачем ему друг? Он вообще понимает, что это значит? Уверенности у Себа не было.

Ладонь подрагивала на весу. Себ выдохнул.

Он мог послать к чёрту увеличенный оклад. Отказаться от мести. Но повернуться спиной к человеку, который протягивает руку и просит быть его другом, так отчаянно, так неуверенно — никак. И чёртов Джим отлично знал это.

Преодолевая какое-то внутреннее сопротивление и приминая шотландскую матершину, Себ пожал ладонь Джима. Она оказалась очень маленькой, почти женской, и совершенно сухой.

«Я об этом чертовски пожалею», — внятно подумал он и сказал:

— Я продолжу свою работу.

Джим довольно улыбнулся, а Себ добавил:

— Но моя угроза остаётся в силе. Как и ваше обещание…

— Не трогать твои игрушки, да-да, дорогой.

Кажется, сейчас Джим был готов согласиться на многое. Его рука всё ещё оставалась в руке Себа. И он достаточно успешно боролся с искушением посильнее сжать пальцы.

— И двадцать пять процентов к зарплате.

Джим расхохотался и разорвал рукопожатие. Откинулся назад, прислоняясь к стеклу. Смерил Себа внимательным взглядом.

— Пусть так. Но ты зовешь меня Джимом. Мы ведь друзья?

Твою мать.

Себ чувствовал, что влип очень по-крупному, но почему-то ему тоже хотелось улыбаться.

— Чёрт с вами… Джим.

— Иди, дорогой, — мягко сказал он. — Отдохни. Скоро у тебя будет работа.

Себу нужна была Эмили. Отчаянно и прямо сейчас. Он, кажется, всего второй раз в жизни чувствовал себя настолько отвратительным отцом. Напрягал память, копался в бумагах. Не может быть, чтобы они с Эмили ни разу не обсуждали болезни Сьюзен. Должна же она была говорить ему о том, что дочь, например, простыла? И упоминать своего врача? 

Но кажется, она этого не делала, а Себ не стремился задавать лишние вопросы. И теперь, когда у Сьюзен поднялась высокая температура и явно началась ангина, он понятия не имел, куда бежать и что делать. О том, чтобы тащить её в приёмный кабинет[22], не было и речи.