Tobeus (СИ) - Тауров Илья - Страница 8

Отец только отрицательно покачал головой.

— Так, а что ты собираешься делать, — взорвалась снова мама, — ты даже не знаешь в какую сторону нам нужно, даже не знаешь где мы, как ты вообще пройдёшь через границу, если на польской тебя арестуют скорей всего, как дезертира, придурок, расскажи, что ты там придумал в своей тупой башке.

— Ты видишь, что мы сейчас в глуши и здесь вот что происходит? — спокойно, будто бы добрый учитель говорит со снова провинившимся хулиганом.

Она продолжала смотреть на него и тяжело дышать, зачем-то поглядывая на меня, будто я мог чем-то помочь в этом споре, я вообще кажется в те секунды находился возле магазина, по крайней мере моё сознание.

— В городах всё ещё хуже, — продолжил отец, — особенно в нашем, около Берлина, да даже в Польше, где меньше людей вообще, но даже тут мы уже встряли два раза. Это, во-первых. Во-вторых, если я уйду в армию вы не будете нужны никому, никаких денег ничего, Тобиас уже большой, тебе не будут платить ничего совсем, как ты там будешь жить, когда у нас повсюду такие магазины, а голодных ещё больше, в несколько раз. А как доехать до границы? Ну, это решаемо.

Кажется, его объяснения никак не успокоили и не убедили маму. Всё так же неотрывно, всё так же с горящей ненавистью её глаза сверли в отце дыру.

— Что у тебя там решаемо? Говори, как ехать, а не решаемо, за те деньги, что ты потратил на вот это путешествие можно было улететь в Африку и вообще забыть об этих морозах, к тому же туда летит не больше, чем едет в Россию. — закончив, она дёрнула подбородком вверх, как бы без слов, но с раздражением спрашивая, что делать дальше.

— Выедем на асфальтовую дорогу и по знакам доедем до границы.

— До границы? — казалось, что она снова близка к тому, чтобы перейти на крик, который как-то почти больно звенел у меня в ушах, — с Германией нет границы. Мне всё равно, я еду домой, можешь выйти отсюда и иди в свою Россию.

— Мы поедем к границе с Беларусью, я тебе могу сказать тоже самое, что ты тоже можешь выйти и пойти обратно, но отправиться туда где почти сто миллионов голодных, без воды, скорей всего почти без еды, или туда где восемьдесят миллионов не менее голодных, но много диких лесов, рек, и снега, который, если ты забыла, и есть вода.

— Подумай о Тобиасе, я прошу тебя.

— Ну так сама и подумай, — теперь рявкнул в ответ отец, у которого видимо тоже спокойствие, будто нити, натянулось и лопнуло в эту секунду, — выходи оттуда, я поеду.

Перетянувшись через неё, отец открыл дверь и чуть ли не выкинул резким толчком маму из машины. Она, поняв, что отец разозлился в несколько раз сильней неё, стала вылезать сама.

Обменявшись местами, отец сразу завёл машину и поехал, с таким ощущением, что ему было плевать успеет сесть мама или нет, потому что она кажется села только наполовину, а он уже рванул вперёд. Отец молчал, мама пыталась что-то говорить, почти плакала вместе со мной, ведь я отошёл от шока, точнее кажется он у меня выходил из глаз и уж, извините, из носа, только в более густом виде.

Когда я немного успокоился и увлёкся польскими пейзажами, которые в основном представляли собой сверкающие от белого инея поля и редкие деревни, иногда мимо нас проезжали машины, видимо люди начинали скапливаться в городах, потому что крупные магазины были именно там, а есть-то нужно всем. По этой причине и мы ехали словно по давно оставленной пустыне, хотя скорее всего ещё полгода назад каждый заброшенный дом на нашем пути имел хозяина.

Какое-то время я читал знаки, иногда попадались названия знакомых немецких городов, очень редко, и загнутая, наверное, показывающая разворот стрелка, и всё чаще встречали слова, которые я не слышал в том возрасте никогда, Минск, Брест, Гродно, как эти города называют в Беларуси и России, а цифры рядом с названием городов на этих знаках постоянно уменьшались

Родители молчали, только еле слышно было работу старого механического мотора, под равномерное урчание которого, чувствуя огромный голод, я и заснул, проснулся я уже в Беларуси. Не знаю каким образом без документов, на той старинной развалюхе, мы попали в другую страну, ведь как выяснилось потом с Германией у Польши границы практически не было, а вот с Беларусью она была полноценной и строго охраняемой. Но тем не менее мы были здесь. 

— Где мы, — спросил я, еле открыв глаза и осмотревшись вокруг, — это что, Россия?

Отец немного улыбаясь покачал головой.

Холодный свет от ламп бил мне в глаза, заставляя их невольно щуриться, стены довольно просторного помещения были выкрашены цветом оттенка, которого я не знаю, наверное, бирюзовым, возле окна стоял стол и стул, а всё остальное помещение занимали деревянные скамейки, на которых плотно расселись люди. Помещение было наполнено тихим гулом человеческий голосов, все старались говорить практически шёпотом, смотря в пол, будто пытались что-то друг от друга скрыть, хотя так и было, беженцы, проделавшие путь похожий на наш, уже невольно опасались любых других людей и не важно насколько вероятно сейчас им кто-то может нанести вред.

Только я встал и выпрямился мама дала мне бутылку воды, на которой даже не было капель, видимо мы уже здесь много часов.

— А когда мы поедем дальше, — вытек вопрос из моих умозаключений.

— Пока это не известно, сейчас придёт мужчина и скажет, кого из этих всех людей пустят ехать туда, куда они хотят.

— А когда можно будет помыться? — не унимался я со своими вопросами.

Я уже чувствовал свою вонь изо рта, чувствовал те же запахи от родителей и от их тел, мамины волосы от грязи казались просто всегда мокрыми, у нас было все, чтобы избавиться от этих запахов, и даже, в принципе вода, но тратить воду на такое было просто нельзя.

— Может быть в поезде, если нас пустят дальше, — прошептала мне мама.

Мы находились в приграничной зоне, специально сделанном месте для беженцев, мы были далеко не первыми кто уже пытался переехать куда-нибудь на восток. Сначала следующим из Европы так не везло как нам, для них ещё не было построено совсем никаких зданий, люди ждали днями, а некоторые неделями просто на улице, кто-то побогаче покупал палатки, так как местные жители с обеих сторон границы организовали торговлю со значительно завышенными ценами, раза в три превышающими цены на такие же товары в любом другом месте. Но тут либо спи на земле, либо плати.

Проблемы с погодой начались ещё прошлой весной, просто летом температура редко поднималась больше пяти градусов, температурные рекорды бились и бились, но отовсюду транслировалась информация о том, что это временно, со следующей недели обязательно станет теплее, или в следующем месяце, это уж точно. Но были те, кто этому не верил и стал ехать ещё летом, самый основной поток начался тогда же, когда начались проблемы с водой. Кто-то переезжал в восточные районы Польши, где с водой ещё было неплохо, кто-то как мы, ехал в Россию.

Чем дальше двигаться на восток, тем меньше проблем с пресной водой, но всё так же холодно. Тогда, когда мы переезжали об этом толком никто не знал, я уже чуть раньше описывал аргументы отца по этому поводу. И конечно же страны, обладающие этим, наконец-то, оценённым по достоинству ресурсом использовали его на максимум. Беларусь была одним из тех госудраств, где проблем с водой практически не было, разве что в некоторых районах, кроме того, что они продавали эту воду в Европу, я не знаю по какой цене, но точно очень завышенной, так ещё и все желающие сюда въехать, даже транзитом, обязаны заплатить. Я слышал, что лет сто назад всё было в точности наоборот, люди из русскоговорящих стран тратили огромные деньги, чтобы просто попасть в Европу.

Как потом я узнал просто въезд стоит около двух тысяч долларов, одни сутки пребывания в том здании, практически бараке без воды и туалета стоили сто баксов за человека, ну и естественно еда с ценой, так же сильно дороже чем обычно. Тут были и места более пригодные для жизни, прямо на границе, там были и кровати и душ, но такое себе позволить могли, неверное только, одна сотая процента от всех посетителей приграничной зоны.