Схватка с судьбой (СИ) - Гичко Екатерина - Страница 41

– Давай. С плеча давай.

Торопливо, пока не передумал, девушка приблизилась, осмотрела разорванные мышцы, белые осколки костей и, призвав силы и все свои знания по анатомии, взялась за работу. Первым делом убрала сколы костей. Отвела их вглубь плоти, к уже наспех сращенной кости и так же наспех приживила к ней: кость можно и потом поправить, сломать, если что, и ещё раз срастить. Главное, чтобы места для крепления сухожилий и суставы были в хорошем состоянии. Они не были в хорошем состоянии, но Майяри поправила.

– Стой, не так, – напряжённо остановил её господин Винеш. – Он птица, у них строение костей немного другое. Давай по-другому…

Он объяснил. Майяри не была уверена, что поняла, просто сделала как сказали и наконец взялась за кашу из мышцы. Едва схваченные лечебными заклинаниями – внутренние органы были в приоритете, – они уже начали нехорошо темнеть.

– Убираем лишнее, – коротко распорядился господин Винеш, и стоящий рядом лекарь потеснил Майяри и начал орудовать скальпелем.

Мышцы под его пальцами и скальпелем приходили в движение, переплетались, замирали – Майяри порой требовалось время, чтобы вспомнить анатомический атлас, – дряблые кровеносные сосуды начинали подёргиваться.

– У меня мазь есть, – Майяри подняла глаза, – она… особая. Помогает очень быстро восстанавливать ткани. Можно ей мышцы промазать, особенно те, что повреждены. Она не внесёт заразу, даже убьёт. Хорошая мазь, – и сглотнула, – тысячи лет мои предки ею пользовались. Тайное знание семьи.

Взор господина Винеша был несколько странен. Он не отрываясь смотрел на неё, и в глазах его, ранее усталых, теплилась безуминка.

– Давай свою мазь и залезай к нему в утробу.

Оживившиеся лекари переглядывались между собой, губы их дрожали, и они с жадностью смотрели не на стремительно сращиваемую рану, а на девушку, которая всё ещё крепко стояла на ногах и, казалось, не думала валиться в обморок от перенапряжения. Надежда зажглась в их глазах.

– Так, – ободрившийся господин Винеш за плечо оттащил одного из лекарей, – найди господина Аризея, двоюродного брата Иерхарида.

– Аризея?

– Глава охраны Риша! – зарычал лекарь. – Сцеди у него крови сколько сможешь! Для Иерхарида. Живее! И подними тех, кто спит. А ты иди и следи, чтобы хайрен… тьфу ты! хайнес Узээриш сюда не совался. Хоть ногу ему сломай, но сюда не пускай, ясно?

– Понял! – оборотень с радостной улыбкой попятился к двери.

– И за хареном, за хареном пусть кто-то присмотрит! – встрял Айш. – А то он не знает.

– Куда растишь?! – Винеш зашипел на Майяри. – Внимательнее, внимательнее. Ты, ты и ты! Смотрим, что делает. Помогаем! Скальпель мне! И воды побольше, побольше!

Затхлый воздух в опочивальнях взметнулся. Ободрённые нежданной надеждой лекари позабыли об усталости и бросились выполнять приказания.

– Живее, живее…

– Вода…

– Потише, не отвлекай!

– Охрана за дверью, не орите.

В гостиной открыли окно, и тяжёлый воздух потянулся наружу.

Лирка стояла на коленях, уткнувшись лицом в пол, и тяжело дышала.

Кованая дверь распахнулась, и внутрь втолкнули высокого, но очень тощего парня. Его тело едва закрывали грязные лохмотья, в поникших чёрных кудрях сверкала седина, а по лицу струилась кровь.

– Вишь, собака?! Видишь, тварюк?! – рыжий детина тряхнул парня за шиворот. – Ещё раз бежать удумаешь, следующим же днём таким же станешь – безмозглой зверюгой, которая тока и знает, что рвёт всё, что движется, жрёт и срёт. Понял, сырва?!

Это был Илик. Она узнала сразу же.

Зачем она посмотрела в глаза той твари? Зачем?

Стоило взглянуть, и бесчисленные страшные видения потянулись перед внутренним взором. Они тянулись и тянулись, пока она лежала на холодном полу подземелья. А затем она узнала Илика. Среди сотен лиц она узнала его. И поток видений остановился. Перед глазами теперь бесконечно крутились две сцены: та с Иликом и с маленьким детёнышем-тварёнышем.

Она ведь не просто так видит детёныша. Не просто так показывают именно его. Брат, её бедный добрый брат. Лирка глухо зарыдала. Надежды, что он жив, в ней и раньше было мало. Но почему его судьба оказалась такой злой и жестокой?

Рыдания сменились судорожным глубоким дыханием. Девушка повернула голову набок и уставилась на лунную дорожку, бегущую по полу и её «берлоге». Тихо. За окном пела какая-то ночная птица. Лаяли собаки. Внизу кто-то ходил: скрипели половицы и доносился приглушённый кашель. На стуле серебром поблёскивало шёлковое платье. На отдыхающего призрака похоже.

Девушка перебралась на разложенный прямо на полу матрас и укрылась одеялом. В мыслях наступил покой. Долгожданный покой. Может, ей почудилось? Привиделось? Страх же такой пережила. Нет, почудилось, нет у…

В груди что-то вязко шевельнулось, в голове вновь зазвучал вкрадчивый, насмешливый голос, и Лирка, застонав, перевернулась и зажала уши руками.

– Уйди… уйди…

Голос усиливался, с ним усиливался и страх. Страх потерять себя, и девушка, решительно отбросив одеяло, скатилась на пол. Раздался хруст, и через минуту на лапы, брезгливо отряхиваясь от клочьев ночной рубашки, поднялась медведица. Она властно обозрела свои владения, ревниво прищурилась и дёрнула ухом, словно отмахиваясь от надоедливой мухи. На звучавшие в башке голоса ей было решительно всё равно. Голос негодовал, распалялся, а зверь, широко зевнув, обнюхал перину и, фыркнув, покосолапил к «берлоге».

Зиш и Иия устроили сегодня истерику, когда он, Узээриш, в очередной раз сказал, что мама и папа не могут прийти. Они не понимали, почему родители оставили их, а Риш не мог сказать правду.

Просто не мог. Грудь в лёд превращалась, стоило только подумать об этом.

Риш в очередной раз поднял стакан, и по горлу потекло вино.

Связных мыслей в голове уже не оставалось.

Он всё ещё надеялся, что хотя бы отец выживет. Отчаянно надеялся. Не спал, не мог толком есть, не был в состоянии думать о чём-то другом.

И в то же время он понимал, что папа больше не откроет глаза.

Отец должен был прожить долгую жизнь. Они с Лийришей хотели ещё трёх детей. Целое гнездо птенцов, чтобы оно трещало от них! И, если боги будут щедры, хотя бы одного лисёнка. Они так хотели, чтобы их семья была большой и шумной.

Его отец был таким добрым, ласковым… Справедливо ли, что именно он умирает? Почему не умрёт кто-то другой, кому действительно стоило бы умереть?

Стакан опустел, кто-то услужливо вновь его наполнил.

Слёзы брата и сестры окончательно сломили Узээриша. Не смог находиться рядом с ними и бежал, оставив на охрану. Ему хотелось выть, рычать и просто рыдать от бессилия. Он не мог ничего сделать для них. Не мог вернуть ни отца, ни Лийришу. Не мог он сделать ничего и для себя. Боль просто разъедала грудь, жевала сердце и удушливо сминала лёгкие.

Он не хотел пить. Ему просто хотелось ощутить хотя бы капельку спокойствия, хоть на мгновение, секунду. Отрешиться от безумия, забыть и отдохнуть. Хотя бы чуть-чуть! А вино действительно приносило облегчение. Совсем недолгое, пока катилось вниз, в желудок. Оно спугивало боль, лёгкие расправлялись, сердце облегчённо замирало, а в груди горячело. Потом всё опять возвращалось, но передышка, передышка… Как же она ценна!

После третьего стакана измученное недосыпами, волнениями и отчаянием тело начало хмелеть. Мгновения облегчения стали растягиваться в десятки секунд, а потом и в минуты. Мысли путались, в груди продолжало тянуть, но Риш уже не всегда мог вспомнить, почему ему так плохо. Он хотел облегчения.

Хотел отдохнуть.

Когда он в очередной раз посмотрел в окно, на небе плавало три луны и три кусочка волчьего месяца. На кухне, где он сидел, уже никого не было, а стол заставляли двоящиеся и троящиеся в глазах бутылки. Некоторые ещё не начатые. Кто-то любезно оставил. Риш с трудом поднялся и, хватаясь за стены, пошёл прочь. Он ничего не видел, ничего не понимал, помнил только, что хочет отдохнуть, забыться, хочет почувствовать облегчение…