Мистер Кэвендиш, я полагаю (ЛП) - Куин Джулия - Страница 60

– Амелия…

– Нет. – Она покачала головой. Она не желала слышать его оправданий. – Как ты мог сделать это? Ты всегда поступаешь правильно. Всегда. Даже когда все рушится, ты всегда…

– Я не думал, что наша помолка будет еще в силе, – перебил он. – Я просто сказал ей, что если Одли окажется герцогом, нам, возможно, стоит попытаться сделать это, когда все закончится.

– Попытаться? – эхом отозвалась она.

– Я выразился немного иначе, – выдавил он.

– О, мой Бог.

– Амелия…

Она даже моргнула, пытаясь постичь сказанное.

– Но ты не собирался жениться на мне, – прошептала она.

– О чем ты?

Она наконец–то нашла в себе силы посмотреть ему прямо в лицо. Прямо в его глаза, и не важно, какими пронзительно синими они были.

– Ты заявил, что не женишься на мне, если потеряешь титул. Но ты готов был жениться на Грейс?

– Это не то же самое, – ответил он. Но весь его вид говорил о смущении.

– Почему? Как? В чем разница?

– Потому что ты заслуживаешь большего.

Ее глаза непроизвольно расширились.

– Мне кажется, ты только что оскорбил Грейс.

– Черт побери, – буркнул он и нервным жестом взлохматил себе волосы. – Ты искажаешь мои слова.

– Думаю, ты сам прекрасно справляешься с этой задачей и без моей помощи.

Он сделал глубокий вдох, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие.

– Всю свою жизнь ты готовилась стать женой герцога.

– Да какое это имеет значение?

– Какое значение? – На мгновение он даже потерял дар речи. – Ты понятия не имеешь, на что может стать похожей твоя жизнь, лишенная привычных связей и богатства.

– Но мне не нужно все это, – запротестовала она.

Он продолжил, словно и не слыша ее слов. – У меня ничего нет, Амелия. Ни денег, ни собственности…

– У тебя есть ты сам.

– Я даже не знаю, кто это, – в его голосе послышалась насмешливая ирония над самим собой.

– Я знаю, – прошептала она.

– Ты не объективна.

– Ты не справедлив.

– Амелия, ты…

– Нет, – сердито перебила она его. – Не желаю это слушать. Не могу поверить, что ты можешь так оскорбить меня.

– Оскорбить?

– Неужели я такой изнеженный оранжерейный цветочек, что не в силах оказать сопротивление даже самым крошечным невзгодам?

– Они не будут крошечными.

– Но Грейс могла бы с ними справиться.

Его лицо окаменело, он промолчал.

– Что она ответила? – спросила Амелия, слова звучали почти презрительно.

– Что?

Она повысила голос:

– Что ответила Грейс?

Он уставился на девушку, словно никогда раньше ее не видел.

– Ты попросил ее выйти за тебя замуж, – выдавила Амелия. – Что она тебе сказала?

– Она отказала, – резко ответил он.

– Ты целовал ее?

– Амелия…

– Да или нет?

– Неужели это так важно?

– Ты целовал ее?

– Да! – взорвался он. – Да, ради всего святого, я поцеловал ее, но это ничего не значило. Ничего! Я пытался, поверь, я пытался почувствовать что–нибудь, но не было ничего даже отдаленно напоминавшего это. – Он схватил ее в объятия и его рот завладел ее губами так стремительно и так жестко, что у нее не было возможности даже вздохнуть. А затем все стало уже совсем не важно. Его руки сжимали ее все крепче, притягивая к себе все ближе, почти вдавливая ее в свое тело. Она чувствовала его возбуждение, и волна ответного желания стремительно разожгла ее кровь.

Она хотела этого.

Она рванула его рубашку, ничего не желая так яростно, как почувствовать жар его кожи своим телом. Его губы скользили по ее шее, одна рука пробралась под юбку, лаская стройные ноги и поднимаясь все выше.

Она задыхалась от желания. Большим пальцем он касался внутренней стороны ее бедра, то слегка надавливая, то поглаживая, и в какой–то момент она почувствовала, что вот–вот упадет. Она вцепилась в его плечи в поисках опоры, наполовину выдохнув, наполовину простонав его имя, словно моля о большем.

И его рука скользнула по ее бедру еще выше, выше, пока не оказалась так близко… так близко к…

Он коснулся ее там.

Это прикосновение ошеломило ее, она обмякла в его руках, его имя со стоном сорвалось с ее губ. И прежде чем Амелия успела что–либо осознать, он уложил ее на землю, не прекращая целовать и ласкать, пока у нее не осталось никаких мыслей, никаких желаний, кроме одного. Она желала всего, что он с ней делал. И еще большего.

Прикосновение его пальцев было легким, словно перышко, но вот один из них скользнул дальше, в самую сердцевину ее женственности. В ответ она выгнулась под ним, задохнувшись от шока и наслаждения. Его палец проник внутрь так легко.… Так легко, словно именно этого и ждало ее тело? Словно готовилось к этому моменту, к тому, что этот мужчина так удобно устроится между ее бедер и коснется ее там?

Ее дыхание было частым, прерывистым, ей хотелось еще более тесной близости. Она чувствовала бешеный стук крови в висках, и все, на что она была сейчас способна, это изо всех сил стискивать его тело, отчаянно притягивать к себе его голову, спину, ягодицы, ощущать всем своим существом силу и мощь его крепких объятий.

Его губы провели дорожку поцелуев по ее подбородку, шее и ниже, по обнаженной коже, незащищенной лифом платья. Она задрожала, когда его рот совершил волнующее путешествие вдоль кромки ткани, а затем медленно, неторопливо спустился от ключиц к нежной выпуклости груди. Он зажал ткань губами и сначала нежно, плавно потянул вниз, а когда та не поддалась, усилил натиск. Наконец, с приглушенным проклятьем он вскинул руку и рванул материю, обнажая девичью грудь. У нее был всего один миг на то, чтобы втянуть в себя воздух, прежде чем его рот сомкнулся вокруг беззащитного соска.

Слабый вскрик сорвался с ее уст, она заметалась, не зная, чего ей хочется больше –отстраниться, или прижаться к нему еще теснее. Но это было уже не важно, он лишил ее права выбора; почти рыча от удовольствия, он удерживал ее в плену своих крепких объятий. Его рука – та, что дарила столь сладкую пытку, – переместилась на ягодицы, безжалостно притягивая ее нежную плоть к средоточию пылавшего в нем огня. Другой рукой он перехватил ее ладонь и легко, плавно потянул вверх, выше, выше, пока их переплетенные пальцы не коснулись земли рядом с их головами.

– Я люблю тебя, – отчаянно захотелось ей закричать.

Но она не сделала этого. Она не могла позволить себе говорить, не могла допустить, чтобы хоть одно слово сорвалось с ее языка. Если она не сможет сдержаться, он остановится. Она не понимала, откуда пришла к ней эта мысль, и почему она уверена в этом, но она твердо знала, что все будет именно так. Если она разрушит магию момента, если вернет его к реальности, он остановится. Она этого просто не вынесет.

Она почувствовала, как его пальцы потянулись к застежке брюк, высвобождая нечто горячее, твердое, оно рвалось к ней, давило, и она уже не была уверена в том, что ей это понравится… И затем, с первобытным рыком он вонзился в нее, и она не смогла сдержать сдавленный крик боли.

В тот же миг он замер.

Как и она сама.

Он приподнялся, вскинул голову и уставился на нее с таким видом, словно впервые увидел. Туман страсти рассеялся, и теперь – о, именно этого она и боялась…

На его лице было написано сожаление.

– О, мой Бог, – простонал он. – О, мой Бог.

Что он наделал?

Это был чертовски глупый вопрос, и еще глупее было задавать его именно в этот момент, когда его тело все еще было тесно переплетено с телом Амелии, и они оба находились в поле. В поле. Он взял ее девственность, даже не позаботившись обеспечить ей минимум комфорта. Ее платье было задрано до талии, в волосах запутались листья, и – великий Боже – он даже не потрудился снять ботинки.

– Мне так жаль, – прошептал он.

Она покачала головой, но по выражению ее лица он не смог прочесть, что она хотела этим сказать.

Теперь он должен на ней жениться. Тут не может быть никаких вопросов. Он погубил ее самым ужасным образом. Шептал ли он ее имя? Во время тех мгновений, что он ласкал ее, – успел ли он хоть раз прошептать ее имя? Думал ли он о чем–либо, кроме сводящего его с ума желания?