Рыжая помеха (СИ) - Зайцева Мария - Страница 21

Че, все так просто, что ли?

И вот вопрос: нахера я столько времени провел в этом универе гребанном?

— Врет, — хрипит в наушнике Васильич, — заканчивайте цирк. Надо еще про лабораторию выяснить. И всю дилерскую сеть.

— Слышь ты, сявка, — перестает, наконец, ржать Ворон, — а с какого хера мне тебя покрывать? Ты вообще слышал такое слово «уважение»? Ты борзо себя вел с моим человеком, ты нагнал херню про то, что у тебя есть крыша… Ты — пиздабол! А теперь придумай хоть одно объяснение, почему я не должен положить тебя прямо здесь?

— Тогда не получите свою долю бабок, — стонет Крас.

— Да я и без тебя все подниму, кто ты такой вообще?

— Не поднимешь! У тебя нет такого товара! Он только у меня!

— О как! Тогда вопрос: откуда берешь?

— Не скажу!

— Поработай с памятью, — командует Ворон своему человеку, но Крас неожиданно визжит на такой ноте, что все замирают:

— Да хоть убей! Не скажу! И даже если узнаешь, сам ничего не сделаешь! А я могу! У меня все налажено! Ты только прибыль получать будешь! Меня даже менты не берут, потому что я — сын депутата! Уровень другой! Мне только надо, чтоб не лез никто больше! Хороший договор!

— Тормози, — командует в ухе Васильич, — это надо обдумать.

Я делаю знак Ворону, чтоб остановил своего человека.

Тот отпускает Краса, и сын депутата оседает прямо в грязь, хныча и поскуливая.

— Завтра ты весь расклад дашь моему человеку, ты понял, чмошник? — резюмирует Ворон, сплевывая точно на ногу Краса, — и попробуй хоть чего-то не сказать. Папа депутат поможет от ментов. А от меня — нихрена.

Он разворачивается и идет к гелику.

Мы — следом.

В наушнике бурчит Васильич:

— Ко мне через полчаса.

И отрубается.

Ох, бля… Прям жопой чую пистон…

В машине Ворон прикуривает, делает пару глубоких тяг и выдает философски:

— Нет, все-таки жизнь вообще поменялась. Чтоб в наше время какая-то хиповая борзота без согласования со старшими тупо толкала дурь по всему центру… Бля… Куда мир катится? Никаких понятий, никакой логики, никакого страха…

Он смотрит тоскливо в окно, выбрасывает раздраженно сигарету и откидывается на спинку сиденья:

— Старею, блядь.

Света.

— Слушай, а ты сразу поняла, что Витька… Ну… — я неожиданно смущаюсь, замолкаю, отвожу взгляд.

Хорошо, что в комнате есть очень даже достойный объект для отвлечения.

Мелкий такой, розовощекий. Прожорливый. Вон как в грудь пальчиками вцепился, мнет и мнет, страшно напоминая маленьких слепых котят, который я с умилением разглядывала в детстве.

У нас тогда сиамка Муська сбежала на денек, а потом порадовала пятью совсем не породистыми, но очень даже пухленькими и симпатичными котятами.

И вот они точно так же, когда кормились, лапками нещадно массировали живот мурлыкающей, как мелкий трактор, мамаши.

Сашка тоже мурлычет, кстати, что-то мягко и нежно, практически на грани неслышимости.

Удивительная картина, настолько завораживающая, что хочется смотреть и смотреть, медитировать.

Вот я и отвлекаюсь.

Мой племянник ест, моя подруга, жена моего брата, убаюкивающе что-то бормочет, кажется, даже сама не осознавая, что.

А я успокаиваюсь. И слова ищу.

Не могу держать такое в себе, сил никаких. А поделиться толком не с кем. Подруг близких не водится у меня, ну не с мамой же парней обсуждать? Чтоб она меня опять какой-нибудь психотерапевтической цитатой придавила?

Сашка, конечно, сейчас на гормонах и не особо соображает, причем, сама это признает и смеется.

На днях, вон, бутылочку в стерилизатор закинула и ушла. А оказалось, перепутала стерилизатор с посудомойкой… Как??? Вот и она не поняла.

Но в любом случае, может, хоть выслушает.

И точно не сдаст ни мужу, ни матери.

А мне большего и не нужно.

Я для себя в основном говорю, чтоб самой прийти хоть к чему-нибудь. Понять, что вообще происходит со мной.

— Что Витя? — уточняет Сашка, вскидывая на меня свои русалочьи глаза.

— Ну… — выдыхаю, — что он — то, что тебе надо?

Сашка неожиданно ярко краснеет, прикусывает губу, отводит взгляд. Словно вспоминает что-то не особо приличное. Она никогда не рассказывала, как начались отношения с моим братом, но, в принципе, я и не настаивала. Думала, что там и так все кристально ясно.

Сашка пришла к нам в дом работать горничной, Витька ее заметил… Ну и завертелось. История Золушки на новый лад. Так тоже бывает.

Самое забавное, что Сашка, так же как и Золушка из сказки, вообще не стремилась ни к чему такому. Я это сразу увидела, еще до того, как про них с братом узнала.

Я смотрю на нее, умиротворенно кормящую грудью моего племянника, которому и месяца нет еще, и вспоминаю, какая она была девять месяцев назад, зимой, когда мы только познакомились.

Спокойная, улыбчивая и веселая. Открытая и позитивная. Как-то сразу ощущалось, что нет в ней грязи, нет зависти, такая не будет в глаза улыбаться, а за спиной шипеть.

Я к тому времени уже порядком этого всего дерьма нахлебалась. Положение отца, достаток, моя внешность… Столько поводов для зависти!

Когда я рассталась со своим тогдашним недо-парнем, чего только не лилось в инсте! Каких только гадостей не писалось под моими фотками.

Универские сучки настолько открыто радовались нашему расставанию, что, кажется, совсем страх и совесть потеряли. Или не находили никогда?

Сашка меня тогда поддержала. А потом спасла. Она и Макс.

Прикусываю губу.

Как сформулировать то, что хочу узнать, если я сама еще не поняла до конца, оно это или нет?

Одно могу сказать со стопроцентной уверенностью: такого я еще никогда не испытывала. Никогда.

Может, это как раз то, о чем я думаю? Как определить? Как?

Причем, началось это не вчера.

И не позавчера.

Будем честными с собой, да, Света?

Это зимой началось. С того пьяного злого поцелуя в баре. С драки в ночном зимнем лесу. С рук крепких, настолько надежных и нужных в тот момент, что оторваться невозможно было. Со слов: «Ну все, малыш, все, уже все…», после которых сразу стало легко и спокойно.

Потом была больница, тяжкий медикаментозный сон и такое же мерзкое пробуждение.

Чувство отвращения в первую очередь к себе, умудрившейся так феерично влететь в проблемы, да еще и Сашку втащить.

Проблемы огромного масштаба, с которыми сама, вся такая независимая и деловая, просто не справилась.

Брат справился, это да. Но сначала с ними справился Макс.

Сашка думает до сих пор, что я в отключке валялась, пока они дрались с отморозками на поляне.

Но я все видела. И все помню до сих пор.

Макса помню, его движения смазанные, жесткие, хрип и мат, вой и хруст тошнотворный.

Тонкий насмешливый голос его сестры. Гогот главного отморозка…

Потом провал.

А потом… Жар крепкого тела, твердость рук, горячее дыхание. И сердце, спокойно и размеренно бьющееся возле уха.

Первое, что я сделала, когда пришла в себя в больнице, спросила, где Макс.

Но про Макса никто ничего не знал, уйти мне не дали, брат по телефону нарычал…

Я помню, что расплакалась от обиды и отсутствия рядом такого надежного, такого нужного мне сейчас…

Потом меня опять укололи, и я уснула.

А когда проснулась, в палате сидел Витька.

И глаза у него были ну очень злые. Настолько, что я даже не решилась спрашивать про Макса. Узнала я о себе много новых слов, ужаснулась той заднице, куда умудрилась влететь…

И покорно согласилась с домашним арестом.

Это еще папа ничего не знал! Витька меня не вложил! Удивительно просто.

Про Макса я спросила все же. Поймала брата уже на пороге.

А он, развернувшись и смерив меня нечитаемым злым взглядом, процедил сквозь зубы:

— Он из города свалил. И правильно сделал. Про тебя не спрашивал, и ты из головы выкинь. Такие, как он, девок меняют каждый день и не по одному разу. А ты — не девка.