Сильные мира сего - Дрюон Морис - Страница 21

• Предыдущая
• 21/80
• Следующая

Как обычно, ее сопровождал пожилой господин в белом фланелевом костюме, в высоком стоячем воротнике, белом галстуке и в канотье из слегка пожелтевшей тонкой соломки. Пожилого господина с изысканными манерами звали Оливье Меньерэ, его считали внебрачным сыном герцога Шартрского.

Они разговаривали мало; госпожа де Ла Моннери в последнее время стала туговата на ухо, а ее спутник, застенчивый от природы, краснел каждый раз, когда она властным тоном просила повторить сказанное.

– Надеюсь, завтра еще постоит хорошая погода, – заметила госпожа де Ла Моннери.

– Да, хотя неизвестно, что предвещают эти маленькие облачка, – ответил Оливье Меньерэ, подняв трость к небу и стараясь отчетливо произносить каждое слово.

Несколько минут они шли молча. Над озером пронесся ветерок и поднял легкую рябь. Госпожа де Ла Моннери чихнула.

– Не холодно ли вам, дорогая Жюльетта? – с тревогой в голосе спросил старик.

– Да нет же, нет! Это просто цветочная пыльца. Ветер растормошил цветы на клумбах, и я вдохнула пыльцу.

Они подошли к плакучей иве – конечному пункту их ежедневной прогулки – и не сговариваясь повернули обратно.

– Сегодня вечером в казино концерт, не хотите ли пойти? – спросил Оливье Меньерэ.

Но тут же покраснел от допущенной бестактности: ведь он предложил ей появиться в свете, хотя она еще была в трауре.

Госпожа де Ла Моннери заколебалась.

– Ну, один-то раз можно пренебречь приличиями, – сказала она. – Это же концерт!.. Но не будет ли там резко звучащих инструментов? Они меня совсем оглушают.

– Нет, в программе Шопен, его музыка успокаивает.

– Если так, я согласна.

Меньерэ проводил ее до дверей гостиницы «Терм». Сам он жил в соседнем отеле. Держа шляпу и палку в левой руке, он поднес к губам руку госпожи де Ла Моннери в черной кружевной перчатке.

– Я зайду за вами в половине девятого.

У себя в номере госпожа де Ла Моннери обнаружила ожидавшую ее Изабеллу.

– Что ты здесь делаешь? Почему не предупредила о своем приезде? – удивилась госпожа де Ла Моннери.

Изабелла стояла возле стола, на котором были расставлены пять или шесть балерин из хлебного мякиша в пачках из золотой бумаги.

– Да-да, – сказала старая дама, указывая на свои творения, – теперь я леплю их из пеклеванного хлеба. Мне кажется, так получается гораздо лучше… Чем объяснить твой внезапный приезд? А номер ты сняла? Нет? Ты ни о чем не заботишься! Где твои вещи?

– Чемодан внизу, в вестибюле, – ответила Изабелла.

На ее поблекшем от горя лице еще видны были следы слез, пролитых ночью.

– Тетя, мне надо поговорить с вами…

– Я так и думала… Слушаю тебя! – сказала госпожа де Ла Моннери.

– Тетя, я беременна, – пролепетала Изабелла.

– Что? Говори громче!

– Я жду ребенка, – сказала Изабелла, повышая голос.

Госпожа де Ла Моннери бросила суровый взгляд на крохотных балерин и вытащила длинные булавки, которыми была приколота к волосам ее шляпа.

– Ну что ж, – ответила она, передернув плечами, – можешь гордиться: ты, как никто, умеешь портить людям отдых!.. В чьем обществе ты свершила сей подвиг? Отвечай, я имею право знать!

– Это Симон Лашом, – отчетливо произнесла Изабелла. – И я люблю его, – вызывающе добавила она, как бы защищаясь.

Будь Изабелла вполне искренна, она призналась бы, что ее любовь стала менее пылкой с тех пор, как она узнала о своем положении.

– Час от часу не легче! – воскликнула госпожа де Ла Моннери. – Жалкий учителишка, да еще и голова у него величиной с тыкву! Этот субъект – еще один подарочек твоего покойного дядюшки! Конечно, все случилось в те вечера, когда вы вместе разбирали бумажный хлам, оставшийся после Жана! Все это следовало бы сразу сжечь!

– Но этот жалкий учителишка, как вы, тетя, его именуете, состоит сейчас при особе министра! – ответила обиженная Изабелла.

– Вот обрадовала! Он еще и политикой занимается? Малый без стыда и без совести, сразу видно!.. Войдите! – крикнула она, внезапно прерывая фразу.

– Никто не стучался, – сказала Изабелла.

– Мне показалось… Так или иначе, он женат, не правда ли? Стало быть, о нем не может быть и речи. И давно длится эта… связь?

Изабелла страдала от того, что о ее запоздалой первой любви отзываются так бесцеремонно, как люди обычно говорят за глаза о любви своих знакомых. В некотором роде это было для нее не менее унизительно, чем врачебный осмотр у Лартуа.

– Три месяца, – ответила она.

– И ты уже три месяца в положении?

– Нет, всего шесть недель.

– Ну, еще ничего не потеряно. К кому ты обращалась?

– К Лартуа.

– Лучше не придумаешь! Теперь об этом узнает весь Париж!

– Тетя! Я уверена в профессиональной порядочности Лартуа.

Госпожа де Ла Моннери только пожала плечами.

– Конечно, он не станет болтать на всех перекрестках: «Знаете, Изабелла д’Юин…» Но при первом же удобном случае, плотно пообедав, он подойдет к тебе в гостиной, потреплет по щечке и скажет: «Стало быть, мы уже больше не думаем о постигшей нас неприятности? Все обошлось?» И каждому сразу станет ясно, о чем идет речь.

– Какое это имеет значение, – устало возразила Изабелла, – если ребенок все же появится на свет?

– Что ты сказала?

– Я говорю, – повторила Изабелла, – какое это имеет значение, если ребенок все равно будет.

Госпожа де Ла Моннери подняла свое крупное лицо, увенчанное ореолом седых, чуть подсиненных волос.

– Значит, ты решила оставить его?

– Ну да, – ответила Изабелла, произнеся эти слова как нечто само собой разумеющееся.

– А я сразу и не поняла, – заметила госпожа де Ла Моннери. – Я думала, что тебе в ближайшие дни придется вновь обратиться к Лартуа. И, как видишь, готова была прервать курс лечения и поехать с тобой в Париж, чтобы… Ну, словом, чтобы все прошло как можно тише. Не стану скрывать, я, конечно, осуждаю тебя, но ты оказалась в таком тупике…

Изабелла была потрясена тем спокойствием, с каким эта почтенная дама рассуждала о возможном аборте: тетка ее говорила так же бездушно, как и врач накануне. Видно, люди старшего поколения заботились только о том, чтобы соблюдать приличия и не называть вещи своими именами.

– Как, тетя, и это говорите вы? Ведь вы такая набожная, вы никогда не пропускаете воскресной службы!..

– Ну, милая, уж не собираешься ли ты учить меня, как следует вести себя христианке? Я ни разу в жизни не изменила мужу, хотя терпеть его не могла и хотя он изменял мне на каждом шагу. Если у меня только одна дочь… – Старая дама остановилась и снова с раздражением крикнула: – Войдите!

– Да там же никого нет!

– Нет, кто-то стучался в дверь, пойди посмотри!

Изабелла отворила дверь: коридор был пуст.

– Опять мне почудилось, – проговорила госпожа де Ла Моннери. – На чем я остановилась? Так вот, если моя дочь появилась на свет только через десять лет после того, как я вышла замуж, то это не моя вина, я бы охотно родила ее раньше. Поэтому прошу тебя не сравнивать меня с собой.

Она подошла к окну, отдернула кисейные занавеси и некоторое время смотрела на деревья в парке.

– За первым грехом, – продолжала она, повернувшись к Изабелле, – обычно следует множество других. Ты, Изабелла, сошлась с мужчиной вне брака, это первый грех. Любовник твой женат, стало быть, ваша связь – прелюбодеяние. Это второй грех! Не будем говорить о том, что ты обманывала меня, обманывала общество. Значит, ты грешила непрестанно. Скажем прямо, разве всякий раз, ложась в постель со своим дружком, ты делала это для того, чтобы иметь ребенка? Конечно нет! В чем же тогда разница – отказаться от ребенка в самом начале, когда он мог быть зачат, или же через полтора месяца? Одним грехом больше и только, да и этот грех – неизбежное следствие всех предыдущих.

– Ваши рассуждения просто чудовищны! Ведь вы отлично понимаете, что это не одно и то же! – вскричала Изабелла. – Что бы ни случилось, я сохраню ребенка!

– Значит, ты добиваешься скандала! – воскликнула госпожа де Ла Моннери. – Хочешь, чтобы вся семья была опозорена, хочешь, чтобы на тебя стали указывать пальцем? Всевышний не любит сраму. Войдите! Если ты не умеешь с честью носить свое имя, то по крайней мере не пачкай его хотя бы ради своих близких.

• Предыдущая
• 21/80
• Следующая