Сколько стоит ваше сердце? (СИ) - Матуш Татьяна - Страница 97

— Но оно же разбито! — возмутился Дик, — а кто разбил? Они и разбили.

— Не утомляй меня рассуждениями о вещах, в которых ты ничего не смыслишь, — Беата сделала повелительный жест и арбалеты опустились, — Зеркало старое. Маг-зеркальщик давно предупреждал, что оно почти выработалось, нужно менять. Значит, этот переход был последним, только и всего.

— Так вы их ждали, что ли, хозяйка? — переспросил Дик.

— Слава Святым Древним, дошло наконец-то, — съязвила Беата, — как до звонаря на колокольне, в аккурат, к закату. Глаза-то разуй, тупое создание: это же Брат и Сестра. Или одеяния не признал?

— Моя госпожа, — темноглазый брат учтиво склонил голову. Голос был низкий, негромкий и очень приятный. — Простите великодушно, что не приветствую вас как должно, но сестре, кажется, нехорошо.

— Что произошло с благочестивой жрицей? Надеюсь, эти олухи ее не ранили? — встревожилась Беата.

— Нет, моя госпожа, ваши стражи вели себя безупречно. Моя благодарность, — брат еще раз наклонил голову. — Но, кажется, что-то случилось с порталом. Мы словно наткнулись на невидимый барьер… а потом нас выкинуло в комнату и сестра потеряла сознание.

— Зеркало треснуло, — равнодушно определила Беата, — давно пора. Что ж, будет повод поставить новое. Мне жаль, что вы пострадали по вине моего скупого супруга. В качестве компенсации могу предложить свою постель для жрицы и горячий глинтвейн. Он хорошо восстанавливает силы.

— Моя госпожа, не хотелось бы стеснять вас больше необходимого…

— Вы и не стесните. — Хозяйка дома посмотрела в окно, — Все равно уже пора вставать к утренней молитве. Вы ведь не откажетесь разделить ее со мной, благочестивый жрец? — в голосе Беаты проскользнули нотки… нет, пока еще не женского интереса, скорее, женского любопытства.

— Сочту за честь, — темноглазый встал, держа на руках нехорошо обмякшую жрицу.

— Идите за мной, — велела дама, спокойно и беспечно поворачиваясь к незваным гостям спиной, — а вы, бездельники, разбудите кухарку, пусть приготовит глинтвейн и напоит Сестру. Она будет в моей спальне. Все ясно, или повторить для тех, кто в тяжелом доспехе?

— Все ясно, хозяйка, — буркнул Дик и, пятясь, отступил в другой коридор.

Устроив Алету на очень удобной, широкой кровати под большим, узорным балдахином, Марк обернулся к хозяйке: статной, темноволосой женщине слегка за тридцать. Ее странное самообладание — или равнодушие настораживали. С каждым мгновением в стратеге крепло убеждение, что он угодил в ловушку.

— Готов следовать за вами, госпожа моя, — сказал он, стараясь поймать и отразить ее же настроение.

— Вы подождете меня пару мгновений. Я переоденусь к молитве.

Извинившись взглядом за свою недогадливость, Марк покинул комнату, бросив напоследок еще один тревожный взгляд на Алету. Девушка так и не очнулась, хотя свинцовая бледность с отливом в зелень сменилось просто бледностью. Сейчас лицо графини Шайро-Туан почти сливалось с постельным бельем.

Но придумать причину остаться Марк так и не смог…

Дом был большим и очень, просто кричаще богатым — даже коридор выстлали наборным паркетом из белого ясеня. В резиденции Императора такое дорогое дерево использовали лишь для залов: тронного, бального, посольского и зала совета.

Окон в коридоре, как назло, не было, а в единственное окно в портальной комнате Марк успел разглядеть лишь кусочек неба, затянутый облаками. Почему-то спрашивать у хозяйки, как называется местность, казалось неправильным.

А по манерам и речи самой хозяйки можно было определить лишь пансион — и не дешевый, из тех, где девушек учили шитью, молитвам, хозяйству и безупречности. Той самой безупречности, которая начисто стирала индивидуальные черты: говор, жесты.

Выход она обставила торжественно: в честь гостя, или всегда так было? В сопровождении двоих слуг: один нес алую подушечку, на которую госпожа становилась коленями, другой — красивый молитвенник в алом же переплете, украшенном жемчугом.

— Святой Эдер послал вас с обычной миссией, или… — вдруг спросила женщина. Они шли длинным коридором. Голос ее был тих, Марк едва разобрал слова. Кажется, слуги не должны были слышать этот разговор.

"Святой Эдер… Не Древний, просто Святой. Странно-то как?"

— Терпение, сестра моя и единомышленница, — так же тихо обронил он, — сперва молитва, все иное следом.

— Простите, брат. Не утерпела. Тяжело ждать, — женщина тихо вздохнула.

— Все мы не идеальны, сестра, даже снег не бел, если присмотреться к нему внимательно. Наши недостатки — это ступени. Преодолевая их, мы поднимаемся к небу, — вот уж не думал Винкер, что лицемерно-благостная жвачка уроков Молитвослова, на которых он, большей частью, спал с открытыми глазами, так крепко осядет в мозгу, да еще и выскочит так вовремя.

Бездна! Оказывается, в этом доме ждали каких-то монахов и они с Алетой случайно прыгнули в чужие сапоги… И что теперь делать? Инстинкт подсказывал, что разочаровывать эту милую женщину совсем небезопасно.

Да и… стратегически неверно. Кажется, ему случайно повезло упасть на хвост еще одного заговора. Или это называется не везение, а совсем по-другому?

Молилась хозяйка в личной молельне, прямо в доме, так что выход в город не состоялся. А сама молельня оказалась как две капли воды похожей на такую же комнату в приюте Змея — делали-то по одному канону!

Преклонив колени перед Святым Древним Натаном, Марк опустил глаза в пол и, едва шевеля губами, принялся, повторять шесть доказательств теоремы Сая… Хвала Небу, молиться вслух Храм никого не заставлял, иначе спалился бы он, как Последнее Полено на празднике весны.

Нет, молитвы-то Винкер знал, еще с приюта. С его памятью проблемой было скорее что-то забыть, чем вспомнить. Вот только придать голосу подобающую искренность он бы никогда не смог.

Такого стола Марк не видел… Да никогда не видел, по крайней мере, вблизи. На торжественных обедах в резиденции место охраны — в коридорах, а когда завтрак или ужин приносили императору лично, поднос не поражал ничем: хлеб, сыр, ветчина. Иногда — паштет или крылышко птицы. На десерт — булочки с шоколадом: это была страшная тайна императорской кухни, Его Величество любил сладкое. А так в еде был скорее неприхотлив, чем искушен и всему остальному предпочитал простой и сытный кусок мяса, не испорченный сложными соусами, чтобы не перебивали истинный запах.

Подсунуть повелителю старое мясо было, практически, нереально. Оборотень, что с него взять!

Стол в доме, куда нечаянно угодили жертвы взбесившегося зеркала, был не просто изыскан, а почти извращенно изыскан. На куриную грудку в клубничном сиропе Марк покосился почти с суеверным ужасом и как-то очень естественно осенил себя кругом. Как не прививал ему мэтр Ольхейм раскованность ума, но смешивать основное блюдо с десертом Винкер так и не научился. В его представлении суп должен был быть соленым, а варенье — сладким и на этом стоял мир.

Кроме грудки он заметил на столе две каши, выпеченный на жаровне паштет, жаркое, кажется из куропатки…

— Надеюсь, брат, вы не откажетесь разделить со мной трапезу?

— Благодарю, сестра. С удовольствием, если этот великолепный стол дополнят серым хлебом и ключевой водой.

Тщательно выщипанные брови хозяйки в сомнении сошлись у переносицы:

— Насколько я знаю, брат, устав строг, но в пути он разрешает послабления. Разве нет?

— Моя сестра образована так же, как прекрасна, — учтиво кивнул Марк, — Но сейчас я не в пути, а в гостях у единомышленников, то есть почти дома. А значит — никаких послаблений.

— Узнаю Святых Воинов, — в глазах Беаты мелькнуло что-то, похожее на почтительную зависть, — вы железные люди. А ваша спутница?..

— Присяга, которую приносят в ее ордене, не так строга как моя. Утешительницам разрешены почти все мирские радости кроме вина, табака и светских танцев. Она пришла в себя?

— И довольно быстро, — по лицу Беаты промелькнула тень, — Она стала жрицей недавно?