Муж поневоле (СИ) - Курзанцев Александр Олегович "Горный мастер" - Страница 17

“Призраки, голограммы?” — мелькнула заполошная мысль, но в этот момент одна из фигур встала и открыла рот, а я, услышал внутри своей головы требовательный голос. Вот только язык, на котором ко мне обратился призрак, гортанный и грубый был мне незнаком.

— Не понимаю, — вслух ответил я, разведя руками.

На секунду неизвестный замер, а затем еще более недовольный голос, теперь уже на моём языке произнес, — С каких это пор комиссары перестали понимать имперский и стали разговаривать на наречии северных провинций?

— С тех пор как империя перестала существовать, — ответил я, и добавил, — видя как призрак снова замер, — тысячу лет назад.

Натурально зависнув, призрак застыл недвижимой статуей, если конечно такое применимо к бесплотному существу. Я еще специально провел сквозь него рукой пару раз не встретив сопротивления.

Наконец, спустя минуту тягостного ожидания, он внезапно ожил и повернувшись ко мне, произнес, — Тысячу семнадцать лет, одиннадцать месяцев и семь дней с момента потери связи с центральным мозгом.

— А кто вы? — я смотрел на призрака, но догадке требовалось подтверждение.

— Я личностная матрица старшего комиссара Южных провинций Империи, принял командование Центральным пунктом обороны провинции после кончины последнего командующего крепости, до назначения нового, — ответил тот, также внимательно меня разглядывая, словно изучая.

Искусственный интеллект — мысленно кивнул я сам себе. Похоже древние весьма продвинулись в этом направлении, широко используя наработки ментальной магии. То, что стоящая передо мной голограмма это продукт той же магии, что и личность караульного смерти в инквизиторских доспехах, уже никаких сомнений не вызывало.

Внезапно нахмурившись, личностная матрица старшего комиссара требовательно произнесла, — Комиссар третьего ранга, представьтесь!

— Ширяев, Павел Алексеевич, — чуть вытянувшись от тона каким это было сказано, ответил я.

— Кем и когда к вам было применено дисциплинарное взыскание?

— Какое взыскание?

— Временное лишение полномочий, — палец голограммы ткнул в моё запечатанное кольцо.

— Ах это, — я растянул губы в вежливой улыбке, — именно поэтому я здесь. Я хотел бы разблокировать свои э… полномочия. Кольцо запечатали по ошибке.

— Ошибки быть не может, подобная мера является исключительной применяется к многократно и грубо нарушившим устав службы. Но я не вижу отметки о номере приказа и магической визы командования. Поэтому повторяю вопрос, кем и когда было применено взыскание?

— Вот блин, — поджав губы я повернул голову, пару секунд разглядывая стену зала, затем, терпеливо повторил, — Империи уже нет, вы сами сказали, тысячу семнадцать лет и сколько-то там месяцев и дней прошло, поэтому никто ничего ко мне не применял, и никакое командование никакой приказ не выпускало.

— Одиннадцать месяцев и семь дней, — напомнила голограмма, бесстрастно, а затем произнесла, — Это срок с которого была потеряна связь с центральным мозгом. Никаких официальных уведомлений о том, что Империя больше не существует, не поступало.

— А такой большой срок отсутствия связи вас не настораживает?

— Идет война, коммуникации могут быть разрушены диверсионными подразделения противника.

— Нет никакой войны, — устало произнес я, отчетливо понимая, что это хоть и какая-то там личностная матрица, но свои ограничения всё-же имеет. Хотя скорее всего там зашито на программном уровне подчинение лишь распоряжениям от этого самого центрального мозга и никак иначе.

— Последний приказ поступивший тысячу семнадцать лет, шесть месяцев и двадцать два дня назад, был поднять гарнизоны провинции по боевой тревоге для отражения нападения противника. Других приказов от верховного командования не поступало. — Тон моего призрачного собеседника внезапно явственно похолодел, — Империя всё-ещё находится в состоянии войны и попытка убедить меня в обратном будет расцениваться как акт измены с последующим рассмотрением военно-полевым судом.

Внезапно остальные четверо голограмм встали, как один пристально уставившись на меня.

Стало как то не по себе. В военное время в любой стране за измену положена смертная казнь, тут обольщаться не стоило, поэтому ничего не оставалось, как сообщить, что никоим образом я приказы сверху не оспариваю. Однако, я постарался снова указать на нестыковки связанные со мной.

— Но если нет приказа и визы, значит, что и никакого нарушения не было с моей стороны — освободите кольцо.

— Нет, — упрямо отрубила гадская личностная матрица старшего комиссара, — без сведений о сроке и проступке, не имеем права.

— И что мне теперь до самой смерти под этим взысканием ходить?

Тут голограмма снова задумалась, затем произнесла глядя куда-то в пространство, — Глава седьмая, параграф тридцать второй. Во время боевых действий дисциплинарное взыскание может быть снято непосредственным командиром военнослужащего если таковое невозможно по тем или иным причинам лицом вынесшим взыскание, и военнослужащий своими действиями искупил проступок.

— Ну вот, — обрадовался я, — можете же.

Переглянувшись с другими голограммами, которые, кстати, тут же сели обратно, стоило прекратить разговор о измене, старший комиссар посмотрел на меня и торжественно произнес, — Комиссар третьего ранга, Ширяев, Павел Алексеевич, приказом двести двадцать один временного командования центрального пункта обороны Южных провинций, вы включены в состав гарнизона.

— Отлично, — кивнул я и снова вытянул вперед руку, — снимите.

— Нет, — тут же последовал ответ и я с шумом выдохнув и посмотрев в этот раз в потолок, снова переспросил:

— А сейчас-то почему?

— Сначала вы должны искупить свой проступок службой, затем будет принято решение.

— Какой службой, — не выдержав, вскипел я, — полы тут мыть, пыль протирать, или может снаружи траншеи пойти копать?

— Нет, — как-то спокойно ответила голограмма, — ваша задача нанести поражение атаковавшему провинции противнику.

— Да вы ах…ух…эм…хрм…кхым! — произнес я еле сдерживая эмоции и обрывая себя чтобы не разразиться отборной бранью. Кое как успокоившись, уточнил, — И что, я весь анклав гномов должен в одиночку уничтожить?

— Используя все доступные силы и средства.

— Крепость уничтожена.

— Только надземная часть, подземные уровни не пострадали.

— Их разграбили.

— Только первый подземный этаж, остальные семь уровней полностью оснащены и функционируют.

Тут я замолк, потому что семь этажей полных древнего оружия — это сильно. Но затем, всё-же, вздохнул и произнес, — Да даже если вы мне пулемет дадите — гномов во первых много, а во вторых их анклав под горой, такая толща камня защитит от всего.

— Если только воздействовать на неё снаружи, а не изнутри.

Медленно перевел взгляд на невозмутимое лицо старшего комиссара, — Так мне ещё и внутрь надо будет залезть?

— Заряд стабилизированной истинной магии стихий способен расплавить до состояния магмы объем камня в пятьдесят миллиардов кубических метров в течении тридцати секунд после подрыва. Выжить невозможно, как и защититься любыми известными нам средствами защиты.

— …! — произнес я, охреневая всё больше. Потому что это даже не ядрен батон, это было что-то по эпичней. Гору наверное с Эльбрус свернуть можно. Пятьдесят миллиардов кубических метров! И вот эту бомбу мне надо засунуть в самое сердце гномьего города.

— Нанесенный ущерб, на основе первичного анализа, считается достаточным для полного уничтожения от семидесяти пяти до девяноста процентов всей инфраструктуры и живой силы противника в провинции.

— И на основании чего такие предположения? — поинтересовался я, всё ещё пытаясь представить какой силы взрыв произойдет.

— На основании воспоминаний скопированных у людей пришедших с тобой.

— Вы залезли им в головы?

Мне послышалось, что голограмма язвительно хмыкнула, ответила чуть погодя, — Комиссар третьего ранга должен знать, что ментальному сканированию подвергаются любые не имеющие допуска на режимный объект субъекты.