Анклав (СИ) - Ермошин Андрей Федорович - Страница 15

— Значит, всё подтвердилось? — спросил Алекс, когда через несколько часов четверо посвящённых собрались на вчерашнем месте: уже в забое Борис успел обменяться с другом парой слов.

Взрывник уверенно тряхнул головой:

— Всё, как вы сказали. Под воротами колея от легковой машины, и пусть меня валуном расплющит, если последний раз там проезжали раньше вечера.

— Хорошо, главное выяснили: они приезжают туда по ночам, — Тимур сделал шаг вперёд, и лампа, одиноко висящая под потолком штрека, лучше осветила его лицо, — Значит, осталось решить, когда начинаем.

— Вы про вылазку в ту шахту? — спросил Борис с таким видом, как если бы объявился в этом тоннеле вот буквально только что и пропустил всё начало разговора.

— Да, — кивнул Алекс. — Кстати, Мари в итоге обещала добыть нам ключ от решётки. На это может уйти пара дней, но особых сложностей возникнуть не должно.

— Про рабочий день даже и думать забудьте, днём тут в любое время народу полно, — отрезала Агата. — Да и не можем же мы просто так исчезнуть на час-другой.

В задумчивости Тимур поглаживал воротник комбинезона:

— Значит, выходной — это единственный подходящий вариант.

— На нём и остановимся, — сказал Алекс.

— Только учти, что всё получится, только если твоя сестра добудет ключ. — добавила Агата.

Марк видел сон, что являлся ему, наверное, с десяток раз. Видел город, приютившийся в широком ущелье меж горных отрогов.

То тут, то там средь многоэтажек перемежались трубопроводами заводские корпуса, вытянутые крыши складов. Круглые сутки вырывался из труб дым, а ветер, быстрый и порывистый, тотчас рассеивал его, увлекал прочь. Мелькали фигурки пешеходов, движение транспорта сливалось в сплошные полосы света.

Марк словно парил надо всем этим. Видел картину целиком: каждую улицу, каждый двор, каждое окно. Сплетённые в лабиринт кварталы — от подножия гор до места, где отроги раскрывались навстречу бескрайней равнине — представали как на ладони.

Находясь вне времени, Марк мог наблюдать, с какой быстротой утекало оно мимо. Отчего-то зеленоватый ореол солнца вмиг перемежался сумерками, мелькала ночь и уже снова всходила над городом заря. Так летели месяцы, годы. Стеной проливались, бывало, дожди или плыл вдоль домов густой туман, а зимой всё вокруг исчезало в океане снега — только трубы, беспрестанно извергающие чёрный дым, корабельными мачтами взметались над его поверхностью.

Город развивался, строился. Под стрелами подъёмных кранов сновали рабочие, возводя этаж за этажом, здание за зданием. Росли дома, расширялись улицы, на месте пустырей и свалок возникали парки, скверы, площади. Всё больше было машин, а по железнодорожной ветке, конец которой терялся где-то за просторами равнины, изо дня в день курсировали длинные цепочки вагонов.

Картина рисовалась столь яркая, живая, будто Марк и в самом деле был свидетелем тому, что по возвращению к реальности оказывалось лишь плодом фантазии, отпечатком статичного образа, единожды виденного им в окне самолёта. Юношей полностью овладевало необъяснимое чувство причастности. И всякий раз он, не смущаясь быстротечностью времени, чутко улавливал момент наступления перемен.

Всё начиналось с темноты. В одну ночь город лишился всей иллюминации. По улицам замаршировали колонны людей в форме, отдельные постройки накрывались маскирующими сетками, обрастали колючей проволокой. Контрольно-пропускные пункты, линии заграждений и осиные жала огневых точек заполонили город. И вот уже нацелились в небо над площадями боеголовки зенитных комплексов.

День ото дня возрастало напряжение, а с ним пришёл страх, временами пассивный, незаметный, а иногда и перерастающий в панику.

Марк не мог знать истинных причин страха: со высоты он не видел лиц горожан, не слышал, о чём дважды в сутки вещали громкоговорители, и всё же страх этот передавался ему.

Медленней стало биться сердце города, но не останавливалось. Заводы продолжали работать, и железная дорога, хоть автомагистрали стояли опустевшими, была по-прежнему загружена.

Тень чего-то грозного, необратимого, сгущалась над ущельем, заполоняла кварталы, просачивалась сквозь заклеенные крест-накрест стёкла. Что-то должно было случиться. И случилось.

Сперва умолкли заводы. Станки рядами выстраивались на вагонах-платформах — загружали их в спешке, подчас неаккуратно; назад поезда возвращались порожними, за очередной партией. Более не было слышно механического лязга, не поднимался из труб раскалённый пар, без которого будто бы стало холодней.

И всё же город жив, пока его не покинул последний обитатель. Когда материальные ценности оказались вывезены, настал черёд людей. Сотни камуфлированных грузовиков въехали в ущелье по единственной дороге, расползлись по главным площадям, где их уже ждали. Спустя сутки всё было кончено.

Завертелось, бешено ускорилось время. Невозможным стало отличить день от ночи, в мгновение ока пролетали целые недели. Безудержный ветер властвовал средь запустения улиц: устилал асфальт грязью и снегом, завывал в арках домов, незакрытых окнах, выдирал с кровель листы железа. Годами ни души не появлялось в густых зарослях парков и садов, за которыми больше некому было ухаживать; ноги не ступало на дорожки, сплошь покрытые гниющими листьями. Только стаи чёрных птиц иногда прилетали в ущелье, ненадолго задерживались на чердаках, где даже крысам показалось бы слишком сыро и холодно.

Город понемногу исчезал. Словно таял, как ледяные скульптуры после оттепели. Валились на мостовую фонари, мелкими хлопьями отходила со стен штукатурка, вспучивался асфальт. Не выдерживая натиска стихии, трещали ослабшие балки, вслед за которыми рассыпались треугольники крыш. Поначалу было похоже, что крепкие, монолитные корпуса заводов продержатся вечно, но время одолевало даже их. Одна за другой кренились и падали, подминая всё на своём пути, дымовые трубы…

Неожиданно что-то отвлекло Марка от созерцания немых сцен будто ускоренного в тысячи раз стереофильма. Низкий металлический звон, как от удара в колокол, прокатился по ущелью. Дрогнула внизу картина города, пошла волнами косой ряби. Гул повторился, затем снова и снова. С каждым ударом вездесущего колокола всё зеленее, насыщенней было облачное небо, всё ниже опускалось оно на Марка.

И тут он понял, что летит вниз: навстречу площади, озарённой изумрудным сиянием.

Нет, прежде такого не бывало. Всё заканчивалось совсем иначе.

Привстав с кровати, Марк отчётливо расслышал стук. Стучали с настойчивостью и, вероятно, не в первый раз.

Он накинул халат, доковылял до двери и дёрнул за ручку. В комнату проскользнула Рика, спешно заперла за собой замок. Вид у неё был взволнованный.

Не успел Марк произнести и слова, как девушка жестом указала ему сесть на кровать. Она пересекла всю комнату, и, задержавшись на мгновение в дальнем углу, резко развернулась.

— Только что прошёл инструктаж. Помнишь шумиху с раскрытием, которую поднял Курт Энцель, начальник двадцатого посёлка?

— Помню, — Марк зевнул. — Что случилось?

— Я знала, что не шутки он шутит! Знала, чёрт возьми! Так оно и оказалось. Всё серьёзно: Энцель имеет веские основания полагать, что под некую «операцию», в суть которой даже наш главный не вполне посвящён, копает уже целая группа анклавцев. Накопали достаточно, а могут ещё больше.

Юноша присвистнул.

— Во дела! «Операция», так понимаю, высшей категории секретности?

— А ты как думаешь!

— Просят о налёте?

— Не просто о налёте. О десанте, — всплеснула руками Рика.

— И как же… — начал было Марк, но девушка перебила его:

— Главный возмутитель спокойствия — некий работяга по имени Алекс Кемстов. Это он заварил всю кашу, вовлёк остальных. Только в одном Энцелю повезло: завтра Кемстов вместе с сообщниками собирается проникнуть на заброшенный завод, откуда якобы всё и координировалось — информация из окружения самого Кемстова, надёжная. На заводе они будут одни. Это пока всё, что известно.