Тайная дипломатия (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 35

Интересно, станет ли французское правосудие трактовать поступок Омана как покушение на убийство, или дело спустят на тормозах?

– Ого, начальник советского торгпредства читает бульварные газеты, – раздался слегка ехидный голос моей любимой женщины.

Наталья Андреевна вернувшаяся с парижского холода, чудо, как хороша – щечки зарумянились, глаза блестели, а еще от нее исходил запах свежести. Моя невеста сегодня провела ночь у родителей – нужно же иногда навещать стариков. Не знаю, обиделся на меня граф Комаровский, нет ли, но разговора о титуле больше не заводил.

– Совершенствую свой французский, – пробурчал я в ответ. – А вам ли, сударыня, не знать, что бульварная пресса тоже источник информации?

– И что вы здесь почерпнули, мон шер? – поинтересовалась Наташа, склонившись над газетой, и одновременно целуя меня в щеку. Быстренько пробежав взглядом полосу, пренебрежительно фыркнула. – Мельчают французы. В прежние времена целыми партиями стрелялись, а теперь и вдвоем-то не могут. – Я только пожал плечами – дескать, каждый борется со скукой по-своему. – Володя, папа и мама очень хотят встретить Новый год вместе с нами. Дескать, если Рождество не празднуете, так хоть двадцать первый год встретим вместе. Ты как, не возражаешь?

– А отчего я должен возражать? – хмыкнул я, а потом спохватился. – Знаешь, а ведь не получится. Мне положено Новый год встретить с подчиненными. Сходишь одна, а я потом подтянусь.

– Владимир Иванович, то есть, Олег Васильевич, ты балда, – легонько щелкнула Наташа меня по носу. – Кто тебе мешает встретить и с подчиненными, и с родителями?

– Это как? И почему это сразу балда? – не понял я.

– Да потому, что русские эмигранты отмечают праздники по старому стилю. Стало быть, вначале встретим здесь, а потом там.

Ух ты, а ведь не знал. Новый-то стиль и в РСФСР не везде прижился, что там про Францию говорить.

– Точно, балда, – согласился я.

Наталья довольная собой чмокнула меня куда-то в макушку, а потом спросила:

– Скажи-ка еще, к тебе от Льва Давидовича никто не приходил?

– А что такое? – мгновенно насторожился я.

– Я неподалеку от торгпредства знакомого встретила, – сообщила Наташа. – Замерз, бедолага. Говорит, третий час топчется, товарища ждет. Мол, из Москвы, от Троцкого человека прислали, хотел с тобой познакомится. Ушел на двадцать минут, а все нет и нет. Вот я и спрашиваю – не заходил ли кто?

Оставив Наталью разбираться с Блюмкиным – нехай Яша объяснит настоящему представителю Коминтерна, отчего вдруг стал самозванцем, сам отправился во «Времена года». За невесту я не переживал – ежели что, Никита Кузьменко с Александром Петровичем помогут. Переживать нужно за авантюриста, но я отчего-то уверен, что он опять выкрутится.

Время до встречи с Потылицыным еще оставалось, и как не поглазеть на блошиный рынок, попавшийся на пути? Именно поглазеть. А заодно и скинуть прилипший «хвост». Мы их без надобности не скидываем, у ажанов в штатском своя работа, но сегодня надо. Опять-таки, есть тонкость – если объект скидывает «хвост», оно подозрительно и обидно. А если филер теряет объект, в сутолоке – досадно, но объяснимо.

Всякое барахло: ношеная одежда и обувь, к которой приценивались практичные французы, меня интересовала мало, а вот на бижутерию, игрушки (особенно оловянных солдатиков), фарфор, старинные книги, можно и посмотреть. Обычно, я ничего не покупаю, разве что книги (может, когда-нибудь появится свое жилье, где найдется местечко под библиотеку?), но как-то не удержался – приобрел симпатичную табакерку с мопсом на крышке и любопытным клеймом «1749. W». Что характерно, ни сколов, ни царапин. Я не великий знаток фарфора, но если это работа Дмитрия Виноградова, то место ей в нашем музее, а не в Париже. Если подделка, пожалею о напрасно потраченных тридцати франках. В этом случае, оставлю себе. Авось, выйду на пенсию, начну табак нюхать, а табакерка-то уже есть.

Сейчас же меня зацепило. Среди серебряных и медных побрякушек, которыми торговал мордатый усач самого наифранцузского вида, я увидел медаль с профилем последнего императора. Точно такая же осталась в Москве, в моем кабинете, рядом с двумя орденами.

– Хау мэни? – спросил я отчего-то по-аглицки, но продавец меня понял.

– Фифти доллар, – бодро отозвался продавец и начал нести какую-то околесицу о редкости и ценности награды, и на таком ужасном английском, что я спросил уже по-русски:

– А харя у тебя не треснет?

– Ха… Земеля… Ну, как русскому, отдам за десять франков.

– В морду бы тебе плюнуть, – грустно сказал я, пристально посмотрев на «земелю».

– А чё в морду-то сразу? – оскорбился продавец. – В морду-то я тебе и сам плюну.

– Давай, плюнь, – предложил я, начиная заводиться.

Продавец выглядел крепким мужичком, но мне стало пофиг, и я осознал, что справлюсь с ним безо всяких ухищрений типа самбо. Прикинул: мне прямо тут ему харю начистить или за угол завести, чтобы полиция не вмешалась? Продавец отчего-то мне в морду плевать не стал, а как-то осторожно придвинул медаль поближе к краю прилавка и сказал, словно оправдываясь.

– От соседа осталась… Помер он. Я сам из солдат буду. Так забирай, даром.

Я вытащил из кармана две бумажки по пять франков, положил их на прилавок, забрал медаль и ушел. Продавец мне что-то кричал вдогонку, но я не слышал или не хотел слышать. Вот, поди же ты… Ну не заработал я медаль «За храбрость», не заработал. Ее Володька Аксенов получил за штыковую атаку, мне бы эти медали – тьфу и растереть, но отчего же досадно-то так стало? Или я уже настолько врос в эту реальность, что биография моего «реципиента» стала родной?

Когда я появился в зале «Времен года», то застал Потылицына сидящим за столиком и с аппетитом поедающим самое знаменитое французское варево – луковый суп, к которому Наталья уже пыталась меня пристрастить, но безуспешно. Я очень люблю первые блюда, но луковый суп – это издевательство над здравым смыслом. Хуже только финская томатная уха. Впрочем, не настаиваю. Скажем, большинство моих родственников и знакомых любят бананы, а я их ни разу в жизни не ел.

– Неужели опоздал? – удивленно спросил я, усаживаясь за столик.

– Это я пришел раньше, – успокоил меня Вадим Сергеевич, с удовольствием закусывая суп кусочком сыра. – Я со вчерашнего вечера ничего не ел, не обессудьте. А вы, как помнится, кроме кофе ничего брать не станете.

Действительно, я обычно брал себе только кофе, потому мы с Наташей обедали вместе. Сегодня не получилось, потому подозвал гарсона и заказал куриную печень. Французским ресторанам далеко до той печени, что готовит моя жена (или следует говорить готовила?), но всяко лучше, чем луковый суп.

Чтобы не мешать голодному поручику, не стал приставать к нему с вопросами, а принялся смотреть в окно, благо, что у французских рестораторов принято мыть стекло до прозрачности горного хрусталя.

А за окном мрачноватый парень в шинели без погон и в фартуке наклеивал афишу на тумбу. Говорят, раньше этим занимались подростки, а теперь и взрослые люди не гнушаются любой работой.

Около расклейщика стояла небольшая толпа, подтверждая истину, что во Франции для любого дела требует семь человек: один работает, трое на него глазеют, а еще трое подают советы.

Не желая стать восьмым, дабы не нарушать традиций, я повернулся к Вадиму Сергеевичу.

– Итак, шеф, – отвлекшись от еды, в своей обычной ироничной манере сообщил Потылицын. – Имею деловое предложение. Что, если вместо газеты издавать литературно-художественный журнал? Его не нужно регистрировать, достаточно заказать в типографии, потом выкупить. Я посчитал – гонорары писателям, бумага, типографские расходы – укладываемся в пятнадцать тысяч франков. Можно без иллюстраций, так дешевле.

– А кто макет станет делать, материал отбирать?

– Есть у меня один толковый человек. Раньше секретарем в «Весах» трудился. Говорит – ничего сложного. За две тысячи франков сделает. Я это тоже в стоимость расходов включил. Жаль, редактора нет. Вы не хотите? Вы же газетное дело изнутри знаете, – предложил Потылицын.