Кто люб богам (ЛП) - Росс Кейт - Страница 4

Потому он сказал:

- Вы должны понимать, сэр Малькольм, что такие расследования часто открывают болезненные и даже ужасные тайны. Преступник ничего не забрал, а значит он или она убил вашего сына по личным причинам – то есть был близок с ним. Это может оказаться друг или даже родственник. Взявшись за это дело, я должен буду учесть и такую возможность. Я буду копаться в бумагах и вещах вашего сына, я буду задавать неудобные вопросы, не буду уважать ничью частную жизнь. Ничто не будет для меня свято, и никто не будет совершенно свободен от подозрений. Я не хочу сказать, что предупреждаю вас – лишь говорю, что вам стоит спросить себя, хотите ли вы знать правду, какой бы она не была?

- Да, мистер Кестрель, – ровно ответил сэр Малькольм, – всем сердцем я хочу знать правду, какой бы она не была. Неведение для меня хуже пытки – это самое тяжёлое и давящее состояние, что можно придумать. Я клянусь вам здесь и сейчас, что какие бы вопросы вы не задавали и что бы не обнаружили, я ничем вас не упрекну. Любая боль, что откроет ваше расследование, будет плодом моих же стараний – такова цена за то, что я считаю свет лучше любой тьмы.

- А миссис Фолькленд? Она того же мнения?

- Я всё обсудил с Белиндой перед тем, как написать вам. Я не решился бы на этот шаг без её одобрения. Она согласилась с тем, что мы должны обратиться к вам. Не могу сказать, что она интересуется расследованием или на что-то надеется, но она согласна. У неё слишком тяжело на сердце, чтобы выказывать энтузиазм хоть к чему-то.

Повисла пауза. Солнце медленно уходило за облака, бросая вокруг тень. Джулиан размышлял над клятвой сэра Малькольма и гадал, сможет ли он сдержать её, но решил, что это неважно. В глубине души он с первой минуты знал, что скажет.

- Очень хорошо, сэр Малькольм. Я принимаю ваше предложение.

- Спасибо, мистер Кестрель! – адвокат сжал его руку. – Я не сомневаюсь, что вы и Вэнс докопаетесь до самой сути! Я надеюсь, вы не спешите обратно в Лондон? Я приглашаю вас в мой дом… потому что мне нужно кое-что показать вам. А Белинда наверняка захочет лично поблагодарить вас за доброту и готовность помочь. Но не стоит утомлять её расспросами, пока она не будет чувствовать себя лучше.

- Расспрашивая миссис Фолькленд о деле, о котором сам знаю так мало, я бы лишь попусту тратил её и своё время. Я провёл последние две недели в Ньюмаркете. Я читал газеты, но в них на каждую часть достоверных сведений три части слухов и сенсаций. Мне нужно увидеться с Вэнсом и узнать, что обнаружил он – особенно о подозреваемых и их алиби, – Джулиан выдержал паузу, не отрывая взгляда от сэра Малькольма. – И кое о чём мне лучше спросить вас сейчас. В тот вечер, когда был убит ваш сын… где были вы?

- Где был я? – сэр Малькольм в растерянности уставился на Кестреля. Затем в его глазах появился ужас. – Вы же не хотите сказать, что… о, я понимаю. Этим вопросом вы иллюстрируете своё же утверждение о том, что никто не останется вне подозрений. Конечно, вы правы. Я рад вашей скрупулёзности. В тот вечер я был дома. Мои слуги могут подтвердить, что я не покидал дом, не говоря уже о том, что не уезжал в Лондон, чтобы убить сына и вернуться обратно.

- Спасибо, сэр Малькольм. Я понимаю, что это был возмутительный вопрос.

Джулиан по-настоящему сочувствовал сэру Малькольму, но всё равно собирался спросить у Вэнса, так ли надёжно это алиби. Кестрель мог допустить, что Фолькленд-старший убил своего сына, а теперь изображает рвение, чтобы отвести от себя подозрения. Да, кажется он и правда очень любил Александра, но «по-гречески «обожать» и «завидовать» – это одно и то же слово». Конечно, странно подозревать в убийстве человека, что сам привлёк тебя к его расследованию, но с такой возможностью нужно считаться.

- Так вы принимаете приглашение? – спросил сэр Малькольм.

- Я буду польщён.

- Славно, славно. Вы приехали сюда из Лондона, я полагаю? – сэр Малькольм взглянул на высокие сапоги Джулиана и хлыст.

- Да. Я оставил коня в пабе «Куст остролиста».

- Я живу совсем рядом, на Гроув. Мы могли бы пройтись пешком, если вы не возражаете, а за вашей лошадью я пошлю слугу.

Они вышли через боковые ворота и поднялись по крутой, узкой улочке, с обеих сторон окружённой милыми домами из коричневого кирпича. Вдоль дорожек и в садах густо рост остролист. Стараниями прачек некоторые кусты превратились в сушилки – на них приветственно развевались белые рукава.

Они добрались до Холли-Буш-Хилл и повернули на Гроув – узкую, извилистую улочку, образованную величественными домами, прятавшимися за кирпичными оградами. Сэр Малькольм остановился перед позолоченными воротами из кованого железа, несущими инициалы какого-то предыдущего владельца и год – 1705. Дом выглядел примерно на это время – квадратный и надёжный, сложенный из коричневого кирпича с красными наличниками. Крутая крыша придавала особняку задумчивый, немного надменный вид. С обеих сторон отходили малые крылья, связанные простой, но изящной белой колоннадой спереди.

Сэр Малькольм и Джулиан вошли. Их встретил слуга и принял шляпы. Это был человек в годах – должно быть, он уже давно работает у Фолькленда – и так же, как хозяин, облачённый в траур. Сэр Малькольм велел послать в «Куст остролиста» за лошадью Джулиана и спросил, где сейчас невестка.

- Она в гостиной, сэр. С ней Марта.

- Марта – камеристка Белинды, – пояснил сэр Малькольм Кестрелю и снова повернулся к слуге. – Идите наверх и спросите, сможет ли она нас принять.

- Да, сэр, – слуга поклонился и зашагал по лестнице.

- Я стараюсь ото всего оградить её, – признался сэр Малькольм, – я уже говорил, что несколько дней назад она заболела. Сперва я подумал, что она съела что-то, но потом начал гадать… – он понизил голос, – я очень скорбел по тому, что у Александра не осталось детей. Я последний в своём роду, и видит Бог, я уже не женюсь – не в сорок восемь лет. Не думаю, что найдётся женщина, что сможет терпеть мои книги и холостяцкие привычки. Но с тех пор как Белинда слегла, я смею надеяться, что я – не последний из Фольклендов. Это было бы большим утешением для нас обоих.

- Тогда я от всего сердца надеюсь, что вы правы.

- Спасибо. Я уверен, что она взбодрится, если ей будет о чём думать, и что планировать. Сразу после смерти Александра Белинде было проще, потому было много дел – присматривать за слугами, оформлять дом для траура, отвечать на письма с соболезнованиями. Я тогда пытался убедить её отдохнуть, но теперь понимаю, что она сама знала, что для неё будет лучше. С тех пор, как я перевёз Белинду сюда, ей нечем заняться, и это её угнетает.

Вернулся слуга.

- Миссис Фолькленд просит вас и мистера Кестреля подняться, сэр.

- Прекрасно! Мистер Кестрель, вы готовы?

Гостиная, эта самая женственная комната в доме, за долгие годы вдовства сэра Малькольма пришла в запустение. Старомодная мебель отличалась скорее величием, чем изяществом. Мраморный камин был слишком велик, а багряные обои – слишком темны. Фарфоровые пастушки на каминной доске казались до смешного неуместными. Большая часть мебели стояла у стен, но диван был придвинут к огню. Миссис Фолькленд сидела неподвижно и отстранённо, сложив руки на коленях.

Джулиан почти не знал Белинду Фолькленд, но при каждой встрече поражался её красоте. Даже болезненная бледность и следы скорби не умаляли её. Лицо этой женщины было почти идеально – прямой нос, чуть полная верхняя губа, гордо поднятый подбородок и тонкая белая шея. У неё были золотистые волосы и льдисто-голубые глаза. Тёмное платье сшито по последней моде с длинными, пышными у плеч, рукавами, аккуратной талией и конической юбкой. На груди она носила овальную траурную брошь с красно-коричневым ободом, наверняка, свитым из волос Александра. Внутри была сепией изображена разбитая колонна, у подножия которой лежала пара весов – с такими обычно изображают Фемиду. Возможно, они символизировали юридическую карьеру Фолькленда-младшего, а быть может – его беззаконную смерть. Джулиан подумал, что это изображение, равно как и надпись на могиле, придумана сэром Малькольмом.