Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов. Книга 2 (СИ) - Свадьбина Любовь - Страница 1

Волшебный мир чудесен, многообразен, таит в себе множество удивительных вещей – это если судить по лекции о Эёрано-Наракской системе миров.

А меня всё мучает вопрос: почему, ну почему маги, способные свернуть горы и творить невероятные вещи, не могут сделать пятидневную рабочую неделю с двумя выходными?

Я даже на пятидневную с одним выходным согласна.

Стандартные пять на два меня тоже вполне устроят.

Но у этих извергов десятидневка, а сейчас только восьмой рабочий день, и выходной только послезавтра.

Убейте меня кто-нибудь. Кажется, я перезанималась теорией магии.

– Таким образом, – продолжает молодой эльф из-за кафедры, – разделяют миры на магические и немагические. В большинстве случаев магические миры одновременно признанные – то есть находятся с Эёраном в дипломатических отношениях…

Дверь в аудиторию распахивается.

Эльф недовольно поворачивается к ней.

И вдруг превращается в дерево.

Я моргаю. Несколько раз. Но на месте ушастого лектора стоит симпатичное такое деревце, упирается ветками в высокий потолок.

Магический мир во всей красе.

– А эльфы и правда деревянные, – гыкает рогатый Раштар и с усмешкой смотрит на единственного в нашей мини-группе местного жителя – полуэльфа Валариона в блестящей голубой чалме.

Валарион на это внимание не обращает: он с тревогой смотрит на вход в аудиторию, потому что в деревья эльфы превращаются только в случае угрозы.

Я тоже смотрю на дверь.

В проём сначала просовывается огромная беличья голова с ушами-кисточками, затем и тело трёхметровой белки. В аудитории она выпрямляется и, махнув мне свободной когтистой лапой (второй оно прижимает пачку бумаг и чернильницу с пером) втягивает в аудиторию свой длинный пушистый хвост.

Вразвалочку, ничуть не стесняясь преподавателя (хотя что дерева стесняться?) гигантская иномирная сущность направляется к нам на первый ряд столов.

– Э-э, – Бриш – второй демон в нашей группе, отодвигается вместе со стулом подальше. – Это что за хрень?

Он впервые сталкивается с этой «белочкой».

– Давайте будем вежливыми и обойдёмся без обзывательств, – предлагает третий и самый мирный демон Фидис. – Оно ведь может обидеться.

– Да, не надо его обижать, – я с сомнением оглядываю соседний стул.

Подозреваю, этого неучтённого белко-попаданца, наконец-то решившего явить себя Академии, он не выдержит.

Хотя, может, тут стулья волшебные?

Взмахнув хвостом, громадная белка со скрипом отодвигает стоящий позади меня стол, протискивается между мной и нашим мирным Фидисом, основательно задев его рога и рыжие пряди мохнатым пузом.

Укладывает хвост на заднюю парту.

И садится на стул.

Тот жалобно скрипит, но держит.

Громадная белка выкладывает перед собой чернильницу. Листы. Аккуратно укладывает пёрышко рядом.

Складывает лапки на мохнатом пузе.

И обращает взор на дерево.

Мы все, как по команде, тоже смотрим на дерево, которое пару минут назад было нашим лектором.

Мы – шесть рыжих, готовых внимать студента.

Дерево по-прежнему дерево.

Проходит минута.

Вторая.

– Эй, – Раштар поворачивается к Валариону. – Что это с ним?

Валарион пожимает плечами, отчего висюльки на его чалме позвякивают:

– Может, он застрял? Молодой ещё, неопытный…

– Ему помочь? – вежливо интересуется Фидис.

– Предлагаешь пободать для ускорения превращения? – Раштар откидывается на спинку стула. – Какие в этом Эёране все нежные.

Громадная белка, видимо решившая послушать моего совета присоединиться к обучению, тяжко вздыхает.

А мы… ну, мы, как и всякие студенты, ждём.

– Кстати, – задумчиво тянет Бриш. – А если это дерево не заговорит, можно будет через двадцать минут свалить как при неявке преподавателя?

– В этой Академии нет такого правила, – сообщает Фидис.

Всё у этих магов не как у людей.

– Эту лекцию мог бы закончить я, – вежливо замечает Валарион. – Я всё знаю.

– Нет, – отмахивается Раштар и, как белка, складывает руки на животе, расплывается в улыбке. – Я хочу деревом полюбоваться.

Так следующие полчаса, до самого звонка, мы и наблюдаем за деревом, в которое с перепугу превратился лектор.

После звонка громадная белка тяжко вздыхает. Я ободряюще хлопаю его по мохнатому плечу:

– Не переживай, следующий лектор не может превращаться в дерево. Он тебя знает и не испугается. Так что ты побываешь на настоящем уроке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Говорю это улыбаясь, а сердце сжимается, подрагивает, потому что…

Следующее занятие – у Санаду.

***

Белый самолётик проскальзывает сквозь дверь кабинета. Санаду вздрагивает и едва не роняет лист с заданиями на предстоящий опрос.

Сердце его стучит где-то в горле, пока он ловит самолётик на руку, пока бумажка раскладывается. У Санаду даже зрение расфокусируется – так ему не хочется знать содержание.

Но волевое усилие подавляет панику, Санаду сосредотачивается на буквах и выдыхает: это всего лишь послание его сенешаля Эдмунда с просьбой увеличить наградные выплаты за информацию о Неспящих – мол, в других кантонах так сделали, и нам надо.

Выдохнув, Санаду опускается в кресло.

Огромное облегчение настигает его только потому, что это письмо не от Мары: несмотря на возможность через неё заманить Неспящих в ловушку, встречаться с ней он не хочет. Всё в нём встрече с ней противится.

После разговора с Вааразаризом (его не перепьёшь!) Санаду всю ночь пытался составить любовное послание. Женщины же вроде не воспринимают безумно влюблённых в них мужчин опасными или слишком умными – идеальный образ для подготовки ловушки.

Утром, после того, как напоил невыспавшуюся Клео кофе, Санаду перечитал те пафосные речи и… хотя они, признаться честно, немного в его стиле, но всё же показались ему слишком уж подозрительными – если учесть его предыдущее практически двадцатилетнее молчание.

Так что с чашкой кофе Санаду сочинял признание в ненависти – потому что ненависть это тоже эмоция. Эмоция, которую можно использовать против её носителя и, теоретически, перевернуть в страсть. Так, по крайней мере, на взгляд Санаду, должна считать Мара.

Но эти варианты показались ему ещё хуже! Он так поносил Неспящих и так морализаторствовал, что сам бы не поверил, что это его искреннее послание. Похмелье определённо отупляет.

На третий заход Санаду пошёл более осознанно, с твёрдой решимостью сделать что-то толковое и разобраться, наконец, с этим делом, потому что написание записок Маре – не то, чем он хочет заниматься.

И вот из третьих (и немного первых) вариантов удалось создать нечто вменяемое.

«Я понимаю твою жизнь с Неспящими, пока меня не было. Но то, что ты отказалась даже попытаться вернуться к нормальной жизни после моего возвращения – это я воспринимаю как предательство. Меня. И нас. Не пиши мне больше».

Все боги Эёрана и Нарака заодно – как тошно Санаду от этого письма.

Может, потому, что оно, после стольких мучений и выдавливаний из себя подходящих слов, отражает его действительные чувства и настроения.

И отвращают эти строки потому, что Санаду не хочет понимать и принимать то, что Мара не вернулась в кантоны, хотя бы под защиту Танарэса, под защиту Изрель, а осталась с чудовищами. Стала одной из них. Но при этом он понимает. Действительно её понимает, потому что был в похожей ситуации, убивал ради собственного выживания, и эти выведенные его же рукой слова заставляют вспомнить это и признать.

Поэтому отправить письмо было крайне сложно.

И ещё тяжелее ждать ответа – а он будет, несмотря на прямой запрет.

Санаду половину этой ночи не спал, ворочаясь и думая, что надо было как-то иначе выразиться, но так и не придумал, как именно было бы лучше.