Я Распутин (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 18

Царь даже обошел меня по кругу, разглядывая.

– Это что? Такая теперь мода? Но откуда?? Нет, господа, посмотрите! Каков сюртук…

Свита состояла всего из двух мужчин в придворной форме. Смотрели они на меня… как на пугало огородное. Но молчали.

– А очки такие странные зачем? – Николай все не унимался, ходил вокруг – Глаза болят от света?

– Больно мне на зло смотреть, что вокруг творится. На беззаконие.

– Это какое же беззаконие? – удивился император.

– Крестьянам то нынче вышло послабление с выкупными, а вот рабочим? Они как? Брошены ваши дети, царь-батюшка, как есть брошены.

– И с чего ты это решил?

– Фабриканты да заводчики выжимают из трудового народа все соки. Походил я тут днями по питерским фабрикам, да мануфактурам. Стонут людишки то…

Николай нахмурился, один из чиновников наклонился к нему, тихо проговорил на ухо: «Гапон с таким доигрался, ваше величество». Я расслышал, снял очки, посмотрел ему глаза в глаза. Тот сбледнул.

– Ну и что же ты предлагаешь? – царь растерялся.

– Заботу проявить о народе. Вон, мундирный Гапона помянул, так что же? Отец Георгий человек путаный был, царствие ему небесное, но к тебе вел народ с просьбой от сердца.

– Это было недопустимой дерзостью!

– Пусть так, но вижу, что кровь невинных не отмолена и тяжким грузом лежит на царствующем доме.

В зале повисло тяжелое молчание. Теперь на меня мрачно смотрели все трое. Наконец, Николай проговорил сквозь зубы:

– И как ее отмолить?

– Дать трудовому народу закон, чтоб от хозяев защитить. Дать право на союзы, чтоб сообща могли правду отстаивать. И сверх указанного на работы не гонять, а то ведь мрут.

– А это зубатовщина – еще тише произнес первый чиновник.

Задушил бы гадину.

– Это как в Англии будет!

– Так почему нет? Англия страна богатая, процветающая, всяким товаром знаменита. Напиши брату своему Эдуарду, спроси совета.

– И кто же за исполнением новых законов будет следить? Фабричные инспектора и так не справляются, – произнес второй чиновник с пышными бакенбардами.

– Да те же союзы. Только не сами, а сообща, чтобы все три стороны были, рабочие, хозяева и от власти губернаторы или городское начальство.

В мое время это называлось «трехсторонними комиссиями», механизм так себе, но сейчас и такого нету!

– И пущай тот совет кровопийц рублем наказывает, оне быстро в разум то придут. И народ ой как возрадуется!

– Да уж, Григорий, умеешь ты удивить – царь подошел к окну, задумался – Мы то тебя на обед позвали, так сказать в семейном кругу.

– Обед подождет – отрезал я – Душа болит за людей то.

– И у меня болит – перекрестился Николай – Но такие законы можно только через правительство проводить.

– Дайте мне записку к Столыпину, пойду к нему, упаду в ноги.

– Не надо в ноги – царь посмотрел на чиновников, те пожали плечами – Тот первый указ про аптеки, да наркотические вещества, дельным оказался. Подумаю насчет трудового законодательства, было у нас уже обсуждение на этот счет.

Николая надо было дожать, но как – я не представлял. Брать в осаду и долбить дятлом мозг?

В компании лакеев мы прошли в столовую, где уже сидела Александра Федоровна с царевнами. Я поклонился, поставил посох в угол.

Царевны разглядывали меня с жадным любопытством, Аликс даже встал из-за стола, подошла ближе. Как и Николай, обошла по кругу.

– Не узнаю, Григорий. Друг мой, где так шьют?

Царская чета переглянулась.

– На Мойке есть мастер один – уклончиво ответил я, поправляя крест.

Собственно, дальше можно было ничего не делать. Царил за столом я. На все вопросы отвечал уклончиво, туманно, нагонял жути. Николая с женой очень интересовали мои видения, как и почему случаются приступы. Похоже кто-то из тех, кто видел меня у Лохтиных успел натрепать среди питерской публики. То-то мешок писем пришел…

– У тебя, Григорий, явно есть некий целительский дар – заключил Николай во время десерта – Его надо как следует изучить.

Разговор повернул в нужную сторону. Махнул я Прохору, ждавшему у дверей со свертком, и на стол лег воротник-бандаж для Аликс. Он тут же пошел по рукам, царь чуть ли не на зуб его попробовал.

– Точно поможет?

– На сей счет было мне откровение. Поможет – я пристально посмотрел на царицу, «подержал» ее взглядом. Внушение – великая сила. Даже если лучше не станет, Александра Федоровна может убедить себя сама.

Осторожно закрепил воротник на мраморной шейке царицы. Та подвигала головой, пожаловалась:

– Ничего не чувствую!

– А пока и не надо. Позжее польза пойдет.

После обеда мы посетили спящего Алексея. Выглядел он неплохо, по крайней мере уже не был таким бледным.

– Твоя теория относительно аспирина подтвердилась – Николай положил мне руку на плечо, благодарно сжал ладонь – Будь любезен, зайди в левый флигель. В Парадном кабинете тебя ждет мой министр двора, барон Федерикс. Он озвучит награду. Поверь, она велика.

Ну что сказать? Награда нашла героя. В торжественной обстановке, целый министр, барон, с огромными, размашистыми усами а-ля Буденный гулким голосом поздравил меня с потомственным дворянством. «Пожалованием по особому усмотрению самодержавной власти». И тут Николай сэкономил. Зачем мне дворянство в бессословном обществе, которым совсем скоро станет Россия? Повесить грамоту на стену туалета?

И вопрос стоит только один. Это бессословное общество появится кровавым образом, когда пролетарии выпилят все дворянство явочным порядком или все-таки удастся сгладить противоречия и провести Титаник под названием царская Россия мимо айсберга революции и гражданской войны.

На словах же я поблагодарил барона, поинтересовался, почему все-таки дворянство?

– Его Величество недавно перечитывал жизнеописание деда – Александра Освободителя. Его очень впечатлила история с картузником Осипом Комисаровым, который спас царя, оттолкнув руку с пистолетом террориста Каракозова. Сей спаситель впоследствии был возведён в дворянское достоинство с фамилией Комиссарова-Костромского.

Я взглянул в жалованную грамоту. Ага, мне тоже фамилию добавили. Распутин-Тобольский.

– Сведения о сем будут внесены в восемнадцатую часть Общего Гербовника в ближайшее время. Еще раз поздравляю.

Я поклонился, пошел на выход. Но не дошел, попал в полицию.

Перехватил меня на полпути высокий человек, плавно принял под локоток и пригласил пройти. Мундир на нем странный был, вроде как военный, но погоны полицейские. Думал, жандарм какой, так нет, лазоревого цвета не видно.

Пока голову ломал, он сам представился – подполковник Герарди, Борис Андревич, начальник дворцовой полиции. Пригласил «на беседу». Так это спокон веку называется.

Беседовали мы у него в кабинете, под сенью парадного портрета Николая в гусарском мундире. Доломан, ментик, кисточки на сапогах, все дела.

Начал он с обращения на «ты», пришлось ответить тем же, дрогнул у него глаз, но лицо подполковник сдержал, руками не размахивал и ногами топать не стал.

Так и пошло – на «ты», но по имени-отчеству.

Слов наплел много, начал с поведения во дворце, типа инструктажа, что можно, что нельзя. Прямо как правила проживания в общаге СПбГУ – ночью не шуметь, электроприборы не включать, баб не водить, по всем вопросам к старшему лакею, а коли беда какая – прямиком к нему, к Борису Андреевичу.

Оттуда сделал пару аккуратных заходцев, мол, его дело особу государя и семейство августейшее охранять, так если я где чего услышу или увижу или унюхаю, то чтобы прямиком к нему, а лучше к его заместителю, поскольку сам не всегда на месте. Вербовал, в общем, куда ж без этого. Но без огонька.

Я такой вариант предполагал и включил «старца», уповая на божий промысел и силу животворящего креста. Он и отступился, но, надо думать, еще попытку сделает, а пока галочку поставил.

Поправив зачес на залысины, принялся убалтывать на охрану. Ты же, говорит, Григорий Ефимович, теперь особа, приближенная к императору, в семейные покои вхож, тебе без охраны никак нельзя. Ходишь по городу, а вдруг на тебя злоумыслят или в карманы чего тикающего подбросят, большая беда выйти может.