Пораженец (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 50

— Миша, вставай.

— Не хочу.

— Миша, нельзя себя так распускать, — Наташа присела на край кровати.

Почти месяц, после того письма Болдырева, все валилось из рук и под конец я просто залег в доме, обложился книжками и читал беллетристику.

— Вставай, — теплые губы коснулись лба, пронзительные голубые глаза буравили душу. — Сегодня Лебедевы приедут, мне готовиться надо, а ты сходи с девочками погуляй.

Соньке и Машке про Митю пока не говорили. Не пишет, и все, сильно занят. Как занята и вся армия — сначала войска попятились на Сан и Вислу, потом, не удержавшись и там, отошли к Бугу и Неману. Аналоги Горлицкого прорыва и Великого отступления тут пришлись на зиму и потому, наверное, катастрофа не стала такой глубокой. Тем не менее, поражение сильно встряхнуло общество — сдали взятые с такими жертвами Львов и Перемышль, в основном, как утверждали военные, из-за нехватки снарядов. Морозов делал что мог, но продолжало сказываться ошибочное довоенное решение прекратить накопление взрывчатки и производство приходилось поднимать почти с нулевых величин. В мое время этим даже гордились и тыкали всем “вот, смотрите, Россия за год увеличила выработку взрывчатки в тридцать три раза!”. Страшно даже представить, что там творилось — тут-то и производство коксовой смолы сохранилось, и нефтехимия какая-никакая есть, но все равно снарядный голод и бардак!

После третьего штурма и газовой атаки немцы взяли Осовец, но уперлись в крепости Гродно и Ковно, между которыми, под Олитой, шли непрерывные бои. Но ведь Олита это не Вильна! Значит, изменения есть.

Всю весну войска окапывались на новых рубежах, в тылах спешно готовили пополнения, а мои друзья искали Митю. Болдырев и вернувшийся в Главный штаб Медведник шерстили письма из плена (да, с военнопленными оба альянса установили связь через нейтральные страны), Савинков и Вельяминов аккуратно дергали ниточки наших связей с социал-демократами Германии и Австро-Венгрии.

В мае от командования отстранили Николай Николаевича и у нас появился новый главковерх, выдающийся стратег Николай Александрович Романов. Хорошо хоть начальником штаба назначили того же Алексеева, человека мало-мальски понимающего.

А вот второе, куда худшее, событие затронуло нас напрямую. Правительство, озабоченное перебоями с продовольствием, ничего лучше не придумало, чем наложить реквизиции на кооперативы. А что, удобно — склады большие, почти все рядом со станциями железных дорог…

И это выдернуло меня из апатии и заставило собраться и поехать в Петроград.

— Прошу понять, Михаил Дмитриевич, иного выхода у нас сейчас нет, — Столыпин захлопнул папку с моим докладом.

В целом он неплохо вел страну через войну, твердо, без колебаний, не останавливаясь перед резкими мерами. Даже недавно созданный и успевший почуять запах денег Земгор успел ощутить на себе руку премьера, давшего понять, что спросит за каждую копейку. Хотя… абстрактного “Гришу Щукина” это, возможно, и напугает, но вот реального вряд ли. Как там, при трехстах процентах капитал способен на любое преступление, да?

Столыпин очень помог Морозову с заводами в Казани и Самаре, сейчас всеми силами поддерживал организацию Ванкова, отстоял закупки автомобилей АМО и радиостанций в России, упирая на то, что дорога на Мурманск еще не закончена и объем импорта ограничен. Но вот с продовольствием…

Я посмотрел на него — за прошедшие несколько лет он постарел на десяток, при таких-то нагрузках. Поседел, резче стали морщины, обрюзг. Возраст и сидячая работа. И склонность к быстрым решениям, как шашкой махнуть.

— На сегодня, Петр Аркадьевич, продовольственное снабжение больших городов почти целиком держится на Центросоюзе. И то, что правительство намерено предпринять, даст лишь временное облегчение с последующим обвалом осенью.

— Нам необходимо прекратить продовольственные бунты, а больше, к сожалению, взять негде.

Вот же зараза, негде! Не всех дураков война убила, это же надо придумать — обобрать и обозлить разом пятьдесят миллионов человек!

— Негде? — я бросил на стол еще одну папку. — Прошу, несколько десятков крупных помещиков. Там недопоставок зерна и мяса столько, что можно кормить весь Петроград! Сотня торгашей, у которых тысячи пудов продовольствия “в закладе под кредиты”. Почему правительство, вместо того, чтобы наладить продовольственную работу и бороться со спекулянтами, предпочитает обдирать собственный народ?

— Сейчас война, и все должны нести жертвы на благо государства.

— Так почему же их не несут князь Орлов или графиня Менгден? А-а-а, наверное, потому, что первый друг императора, а вторая фрейлина императрицы?

— Я бы попросил вас сменить тон.

И тут я взвился.

— Из артелей призвали всех годных, весенний сев еле-еле вытянули, а что будет с уборкой урожая осенью, просто не представляю! А при таких организации перевозок и распределения в городах реквизиции помогут вам, как мертвому припарки. Вы сохраняете хорошие отношения с сотней-другой человек, но делаете врагами пятьдесят миллионов, самых законопослушных в империи! У российского правительства просто фантастическая способность рыть себе яму, социалисты со всей их пропагандой не сумели бы так настроить деревню против власти! Если вам не нравится мой тон сейчас, боюсь, осенью вам еще больше не понравится тон крестьян!

Столыпин резко встал и указал на дверь.

— Никаких изменений в политике правительства не будет. А вас я попрошу остаться в Москве, под полицейским надзором до особого уведомления.

— Отличная идея, убить вестника.

— До свидания.

Чуть дверью не хлопнул. А в приемной статс-секретарь Крыжановский со змеиной улыбочкой, и поклонился так издевательски, сука. Гадом буду — его идея, и наверняка с перекупщиков денег слупил, лоббист херов.

Лето 1915

Хорошо хоть я до конфликта со Столыпиным книгу закончил, что мне Зубатов насоветовал. Сел ее писать как раз, когда Митя пропал, чтобы как-то работой отвлечься, вот почти полгода и скрипел пером. Тут же как, каждую правку вычитай, отметку на полях поставь, старое вычеркни, новое впиши… через день работы весь лист зачеркнутый-перечеркнутый, из пяти страниц получается две.

Поначалу шло тяжко, потом приспособился через строчку писать и поля побольше оставлять и пошло-поехало. А еще Даша, бонна дочек, воспылала желанием освоить “Ундервуд” и по вечерам перепечатывала мои каракули, время от времени прибегая ко мне в ужасе.

И было от чего — я ведь все как помнил расписал. И войну, и тиф, и голод. И расстрелы почем зря, и контрразведки, и ЧеКу, и всеобщее остервенение. И как на каждом полустанке суверенная республика, в каждом порту интервенты, а в каждом доме реквизиции.

Не говоря уж о совсем дальнем будущем с Большим голодом, Большим террором и Большой войной. И Большой бомбой в финале.

Да еще настроение у меня хуже некуда, да еще выбешивало, что не на компьютере набираешь, а ручками-ручками, вот в тексте все и отразилось, жутковатая книжка получилась.

Сюжетец простой, взял я для основы биографию товарища Ленина — в некоем царстве, в тридевятом государстве, студент решил за брата-революционера отомстить, создал партию масонского типа, потом война, потом в подходящий момент подобрал власть у либеральных говорунов. Потом все передрались, кровавое месилово года на три, оппонентов и заложников пачками стреляли, а как политические противники закончились, принялись зачищать бывших товарищей. И все во имя высшей цели и всеобщего блага. С выходом на Оруэлла и атомную войну. Почти документальная вещь и, главное, никаких заклепочников в комментариях, я тут единственный попаданец (пока не доказано обратное).

Книгу на мои деньги издал Центросоюз, сразу массовым тиражом и копеечной ценой, фурор вышел необычайный. Публика и так всякую декадентскую фигню любила, война еще пессимизма добавила и тут известный визионер и футуролог инженер Скамов эдакий Апокалипсис выдает. Некоторые меня откровенно побаиваться стали — мало ли что в башке у человека, который такое выдумал. Критика, конечно, мямлила, что такое никак невозможно, кругом цивилизация, даже на фронте если и случается что-то похожее, то это единичные эксцессы.