Пораженец (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 52

Баландин сумрачно кивнул.

К ужину прибыли Красин и Савинков. Первый легально служил директором национализированных предприятий, принадлежавших германскому Сименсу, второй пользовался десятком паспортов и появлялся в Москве время от времени.

Ну и Коля Муравский, но его Баландин знал. Поседели, помозговали, придумали не ахти, но некоторую стратегию.

— Значит, устраиваем итальянскую забастовку и работаем по правилам, — положил карандаш Муравский.

— Это как? — спросил Баландин, задумчиво теребя бороду.

— Это значит упираемся в каждую закавыку, бумаги там неправильно оформлены и подписал не тот, кто должен, или что еще, — объяснил я. — Строго выполняем правила и блюдем законы, включая самые мелкие. Коля вот подскажет.

— Ага, сами знаете, сколько у нас уложений, указов и постановлений и половина друг другу противоречит.

— А если продавят? — все еще сомневался Василий.

— Тогда делаем, что требуют, но очень медленно, — улыбнулся Красин, потирая уставшие глаза.

— Так это, они же нас не первый день знают, видели, как мы работаем, какое там медленно!

— А ты беженцев принял? — вступил в разговор Савинков.

— А как же, несколько сотен человек, как раз вместо тех, кого воевать загребли. И пленные есть.

— Ну вот их вперед и ставь, пусть они дурака включают, мы, дескать, тут люди новые, порядков не знаем, боимся напортачить.

— Ха. Ну а если солдат пришлют?

Вот за что Баландина ценили и уважали, так это за обстоятельность. До последней мелочи вникал.

— А солдаты такие же крестьяне, как и ты. Им листовки, — я посмотрел на Муравского, тот кивнул. — А господам офицерам письмо с напоминанием, что нельзя в безоружных стрелять и подписью “Армия Свободы”.

Тут уже кивнули Красин и Савинков.

— Ух ты! Это чтож, ваших рук дело? — удивленно уставился на них Баландин.

— Каких рук, Вася? Ты о ком говоришь?

— Так вот же, господа сидят…

Мы с Муравским удивленно переглянулись и уставились на Баландина.

— Какие господа? Где?

Он несколько секунд переводил неверящий взгляд с меня на Колю, потом его лицо озарилось и он простецки хлопнул себя по лбу:

— Точно! Примерещились мне, не иначе как с недосыпу. Нет никаких господ! Понял я все, Митрич, сделаем.

Напоили Баландина коньяком на сон грядущий, да отправили спать. Коньяк, надо сказать, ему не понравился — человек простой, к водке привычный, но Наталью, как врача, послушался.

А сами сели у меня в кабинете.

Савинков доложил про расследование лоббизма — да, перекупщики занесли Крыжановскому. Черт, моя вина, упустил я это, пока в депрессией маялся да книжку писал. Но Центросоюз у нас крепкий, выстоит, жаль только потерь ненужных.

А еще Борис доложил, что потихоньку инфильтрует Земгор и собирает компромат на всякие там комитеты промышленнников и прочих радетелей о земле русской, кто за громкой фразой карман набивает. И что готов к эксам, если потребуется.

Но, наверное, обойдемся — пошли германские деньги. Немцы обставились солидно, дали понять, что от Генштаба, но источники оказались в Швейцарии. Оттуда в Швецию и дальше по цепочке Штаты-Япония и только потом в Россию, через Гонконг или Персию. Китайский маршрут мы отбросили, там чем дальше в лес, тем толще партизаны — военный правитель Юань Шикай назначил себя императором, что не понравилось ни противникам, ни сторонникам. Так что там жахнет, обязательно жахнет, весь Китай в труху. Но чуть позже.

***

Побег провалился из-за состояния Морханова. Нет, идти-то он мог, и пер как лось, только вот ранение сильно подействовало на его нервное состояние, от любого возражения выходил из себя и начинал кричать. Особенно он разорался, когда Митя сказал, что идти надо на юг, в Богемию, до которой всего-то половина суворовского перехода и там, в австрийском бардаке, найти чехов-сокольцев. Но Морханов считал что на восток и точка и никакие аргументы на него не действовали, а на крики могли появиться местные.

Ну и поймали их уже на третий день.

Митя назвался рядовым Дмитрием Сомовым, попал в солдатский лагерь и еще раз попытался удрать в компании с унтером и фельдфебелем. Опять его поймали, но уже в таком измотанном состоянии, что он предпочел не скрывать настоящее звание. Немецкий военный суд “за двукратное недозволенное отдаление от предписанного местонахождения” влепил ему две недели ареста и перевод в лагерь крепости Ингольштадт, куда свозили “склонных к побегу”. Там через пару месяцев его нашло письмо от “Максима Лаврова”, из которого Митя узнал, что награжден Георгием за взрыв моста и произведен в поручики.

Жили в лагере по строгому распорядку, четыре переклички в день. Последняя в четыре часа и после нее за нахождение вне помещений могли и расстрелять. Поэтому время до отбоя пленные офицеры проводили в беседах, чтении или даже постановке спектаклей, для чего в их распоряжение предоставили весь второй этаж.

А жили человек по шесть-семь в сыроватых казематах девятого форта крепости. Немцы пленных разных национальностей перемешивали — с Митей комнату делили два бельгийца, два англичанина и три француза. Русские тоже сидели, но в других фортах, так вот ему повезло.

Митю очень удивляла немецкая еда — после того, что он видел в Германии студентом, “суп из фиалок” казался ему бредом. Военнопленных в теории кормили так же, как и солдат армии кайзера, но на практике выходило гораздо скуднее, отчего офицеры постоянно протестовали и скандалили с начальством лагеря.

В один из дней в каземате обсуждали бои вокруг Верденского укрепрайона, где немцы с присущей им планомерностью давили и давили французов, продвинувшись километров на пять за несколько месяцев.

— Таким образом, — вещал длинный французский лейтенант с выдающимся носом, — мы наблюдаем возникновение позиционного тупика. Обе стороны в состоянии подвозить подкрепления быстрее, чем нарастают потери и купировать успехи противника.

На столе лежали купленные в лавке папиросы, несколько коробочек присланных в посылках галет и консервов, спички, стояли вино и лимонад. Белый хлеб и молоко недавно исключили из рациона, потому все больше приходилось уповать на продовольственную помощь со стороны. Митина доля занимала достойное место — после установления связи посылки от Альберта приходили регулярно.

— Согласен, — сообщил английский капитан через своего “переводчика”-бельгийца, — и бои на Галиполийском полуострове это подтверждают. Союзники так и не смогли преодолеть турецкую оборону.

— Простите, но русская армия сумела это сделать и в Эрзуруме, и в Трапезунде! — возразил Митя.

Все отмахнулись — подумаешь, дикие русские побили диких турок и только длинный лейтенант взглянул с интересом, а общество перешло к обсуждению относительно свежих швейцарских газет.

Звали лейтенанта Шарль, по фамилии де Голль и он, несмотря на свое дворянское происхождение, неожиданно сдружился с Митей. И на прогулках они предпочитали быть рядом, беседуя о литературе и военном искусстве.

— То есть вы считаете, что создание подвижных соединений, способно преодолеть этот тупик?

— Не просто подвижных, а защищенных броней. И я полагаю, мы в ближайшем будущем увидим такие машины, — пересказывал Митя то, что слышал от Михал Дмитрича.

Частые жалобы на питание, наконец, привели к тому, что офицерам разрешили ходить в город — с переводчиком и конвоиром, разумеется, — для покупок. Каждый раз выходящие в город подписывали обязательство не убегать и, как ни странно, все офицеры его соблюдали и потому Митя искал другие варианты. А тот, кто ищет, тот всегда найдет.

В тот день они вышли на пару с Шарлем, без ненужного при Митином знании языка переводчика. Сопровождать их приставили хромающего обер-ефрейтора, невысокого блондина. Митя напряженно вспоминал, где он мог видеть его раньше… и назвал старый пароль из Людвигсхафена.

Мартин Дриттенпрейс быстро обернулся по сторонам и еле-еле кивнул Мите. Впрочем, незаметное движение не укрылось и от Шарля: