Северные амуры - Хамматов Яныбай Хамматович - Страница 38

— Никак нет, ваше сиятельство.

Князь от досады поморщился.

— А в полку есть ветераны?

— Так точно, многие джигиты сражались против Наполеона.

— Вот и отлично, стало быть, есть в полку надежное боевое ядро! Надо бы и командиру полка, по-вашему, корбаши, повоевать, опыта понабраться.

«Разве я виноват, что мне двадцать восемь лет, что я в эти годы учился?» — с обидой подумал Буранбай.

Князь протянул руку к медной трубе, прикрепленной вместе с копьем к седлу, спросил заинтересованно:

— А это что за оружие?

— Курай, ваше сиятельство, наш национальный музыкальный инструмент! Мой курай! — с гордостью добавил Буранбай.

Багратион взял трубу, повертел с улыбкой в руках, вспоминая, видимо, грузинские гудаствири — волынку, сонари — флейту, попросил дружески, не по-военному:

— Может, сыграете нам какую-либо башкирскую мелодию?

Всего ожидал командир полка от Багратиона, и нагоняя, и похвалы, но не такой просьбы. Быстро преодолев замешательство, он откашлялся, прочищая горло, глубоко вздохнул и заиграл любимую свою песню «Урал». Хрустально чистый, полнозвучный голос курая полетел в вышине над полками. Полузакрыв глаза, Буранбай словно забыл о том, где сейчас находится, какие испытания огнем и железом ждут его завтра, — он погрузился в напев, в воспоминания о родных башкирских просторах, полноводных реках, зеленошумных дубравах. Джигиты затаили дыхание, их сердца бились учащенно в лад с сердцем вдохновенного музыканта. Даже кони не шевелились, как бы завороженные дивной мелодией, — ни звяканья уздечки, ни стука копыт.

Когда курай умолк, Багратион помолчал, будто не решаясь нарушить благоговейную тишину, но через минуту на его лице появилось обычное озабоченное выражение.

— Благодарю, есаул!.. Какая чарующая музыка… Однако надо готовиться к войне. Вот я и думаю… — Он запнулся, но продолжал тверже: — Думаю, что во главе полка должен быть командир с изрядным боевым опытом.

«Вот так отблагодарил за песню», — с обидой подумал Буранбай и спросил вполголоса, чтоб не слышали сотники:

— А меня куда, ваше сиятельство?

— Останетесь войсковым старшиной, первым заместителем командира. Молодому офицеру должность достойная… А командиром назначаю майора Лачина.

И, кивнув, князь повернул коня, на крупной рыси поехал к казармам, офицеры из свиты поскакали, теснясь, за ним.

Самолюбие Буранбая было задето: «Не доверяют мне, что ли?..»

Но, поразмыслив, он признал, что Багратион по-своему прав: майор Лачин, башкир, но крещеный, действительно славный боевой командир: после окончания военного училища был направлен на фронт, воевал против французов, трижды был ранен. Атаман Платов его ценил.

Через месяц-полтора из Оренбурга прибыли табуны ремонтных лошадей, обозы с обмундированием, провизией, пришло и пополнение — в маршевых сотнях были и бывалые воины, и новобранцы. У войскового старшины Буранбая забот прибавилось: распределял людей и лошадей по сотням, выдавал бешметы, сапоги, пересчитывал, не раз и не два, полковое добро. И с земляками некогда посидеть, побалагурить, узнать новости из родных аулов.

Первый полк подтягивали к границе, ввели в состав корпуса донских казаков атамана Матвея Ивановича Платова.

Как-то Лачин уехал в штаб корпуса, а Буранбай выкроил чуток времени, чтобы посидеть у костра с только что приехавшим из Оренбурга приятелем Янтурэ.

К изумлению Буранбая, Янтурэ явился в полк с женою.

— Ты же знаешь ее характер! Шайтан, а не баба! — и жаловался, и хвастался приятель. — Говорит, если суждено умереть на войне, так помрем вместе.

— Да какая война, — поморщился Буранбай, заметивший, что майор Лачин в последние дни чего-то недоговаривает, темнит, если заходит речь о войне с Наполеоном, а тем временем армия стягивается к Неману.

— Ну война не война, а станем служить вместе, пусть за запасными лошадьми присматривает, она к этому приучена, — засмеялся Янтурэ.

Беседа с приятелем не удалась — вскоре старшину нашел ординарец и вызвал к вернувшемуся командиру полка.

— Видишь, тут ни чайком, ни разговорами душу не усладишь, — повел плечом Буранбай вставая.

Лачин был и без того замкнутым, а сейчас и вовсе взглянул на войскового старшину недовольно.

— Куда это вы запропастились?

Буранбай обиделся.

— У войскового старшины хлопот полон рот! Следил, чтоб джигитов досыта накормили, чтоб лошадям овса полной меркой засыпали. А не проверишь, так все разворуют наши интенданты.

— Садитесь.

— Спать пора, — хмуро сказал Буранбай. — Завтра вставать с зарей.

«Горячий!.. — с одобрением подумал майор. — Я эту башкирскую породу по себе знаю: прямые мы, доверчивые, но и бурные, не приведи бог!.. Зато уж армия приучит к сдержанности».

— В штабе видел Бикбулатова Юлбарыса, шлет вам привет и уважение.

— Разве он остался командиром полка?

— Нет, такой же войсковой старшина, как и вы. Всюду князь Багратион ставит в полки боевых офицеров. Так что обижаться вам незачем.

— Да я и не обижаюсь, — искренне сказал Буранбай и, подумав, добавил: — Надо было сразу назначить меня войсковым старшиной. Новобранцам, между прочим, я прежний корбаши.

Лачин пожал плечами:

— Я не возражаю.

— Как бы мне повидать Юлбарыса? Жена его сына родила, аульчане из пополнения сказали. Хочу его обрадовать.

— Ну скоро вы Бикбулатова не встретите. Второй башкирский полк передан кавалерийской дивизии и ушел в Белоруссию. А к нам прибыл Первый тептярский[32] полк под командой шеф-майора Тимерова. Слыхали о нем?

— Да, оренбургский губернатор князь Волконский похвально о нем отзывался.

— Видите, и он бывалый воин!.. — Майор помедлил. — В штабе корпуса приказали быть начеку.

— Простите, но вы чего-то не договариваете, — недовольно сказал Буранбай. — Не доверяете?.. Начнется новая война с Наполеоном?

— Я вам вполне доверяю. И ценю, — твердо сказал майор. — А начнется ли война, когда начнется, не знаю. Этого и атаман Платов не знает. Мы же должны быть готовы ко всяким неожиданностям. — Он встал в знак того, что беседа окончена. — Спокойной ночи, старшина!

— Спокойной ночи, Иван Владимирович!

Он проводил командира до его квартиры, постоял с минуту под звездным небом, затем прошел в избу, где устроился вместе с муллой Карагошем, лег, но долго не мог уснуть, ворочался. Неужели начнется война?.. Молодые парни погибнут, молодые!.. Что за алчный, что за ненасытный этот Наполеон — захватил всю Европу и позарился теперь на Россию! Ну, русский безбрежный пирог ему не проглотить, подавится. А молодые погибнут, вот горе…

Атаман Платов развернул корпус по Неману.

В полках шли неустанные учебные занятия, атаман сам следил за обучением казаков, башкир, тептярей, калмыков военному делу, прилежных, сноровистых — поощрял, ленивых, нерасторопных — бранил. Прибыл Платов и в Первый башкирский полк, велел провести стрельбы. Джигиты на полном скаку вонзали стрелы в мишени, воздух словно гудел от звонких струн, вскоре мишени почернели от метких попаданий, словно облепленные пчелами.

— Молодцы! — умилился атаман. — В самое яблочко! Несдобровать недругам от башкирских стрел! Поглядим-ка теперь, как деретесь в ближнем бою.

Джигиты разделились на два отряда, один — под командой майора Лачина, другой — под началом Буранбая, и понеслись лавой, пригнувшись к шеям скакунов. Звенели сабли о щиты, свистели брошенные могучей рукою копья, всадники «рубились» умело, но с опаской, чтоб не поранить друг друга. Платову особенно понравилась выучка лошадей — то неслись, буквально расстилаясь по-лисьи над землею, то замирали как вкопанные, давая возможность наезднику приноровиться и нанести удар.

— Хор-р-р-ошо!.. — Атаман воинственно пошевелил усами. — Изрубим наполеоновских вояк в капусту! Пускай только сунутся!