Да что вы знаете о настоящих принцессах? (СИ) - Романюк Светлана - Страница 64

Чарльз занимался документами, счетами, писал вежливые извинения всем тем, чьи приглашения были приняты его семьей ранее, до бала. Объяснял, что в сложившихся обстоятельствах семейство Динтонов не может посетить званый ужин, танцевальный вечер, торжественный обед… Иногда он прерывался, заходил к Кити. Перекидывался парой фраз с мачехой, которая перебралась в комнату дочери, как только пришла в себя, говорил пару ласковых фраз, какой-то пустяк сестре и возвращался к работе.

Граф Динтон отдыхал в своих покоях, пару раз узнавал, как продвигаются дела по наведению порядка в его кабинете. Однажды заглянул в комнату Кити, кивком поприветствовал супругу, постоял минуту возле постели больной и удалился. Вечером, надев фрак, отбыл на какое-то важное мероприятие, где обещал появиться принц Огэст.

На следующий день тишина закончилась. Стало громко и звонко. Мистер Пиллет пришел навестить пациентку и привел с собою сиделку. Высокая широкоплечая женщина с сильными руками, добрыми глазами и еле уловимым акцентом тут же принялась за дело. Передала в заботливые руки Селии леди Анну со словами:

— Мне говорили об одной подопечной! И я не желаю, чтобы в этом доме стало сразу две больные девочки.

На слабые протесты леди Анны, что она полна сил и уж её-то девочкой сложно назвать, миссис Кэринг непреклонным тоном отправила графиню есть и спать, а сама занялась ребенком.

Перекусить графиня успела, а вот поспать ей не удалось.

Дабы поддержать родных в столь тяжелый период, в особняк на Беркли-сквер пришла с визитом баронесса Промпт.

Баронесса и графиня вели беседу на диванчике в малой гостиной. Дороти расположилась на низеньком табурете подле своей благодетельницы. Девушка больше, чем обычно, напоминала крыску. Селия и Лизи уселись в кресла поодаль. Лизи изображала увлечение процессом вышивания, а Селия зорко следила за состоянием графини, опасаясь, что тетушка может попросту не выдержать эмоционального общения с золовкой.

— Какой кошмар! — причитала баронесса, то и дело поднося кружевной платочек к глазам. — Какой удар, милая моя! Бедняжка Кити! Крепись, душа моя! Кити! Такая юная! Такая талантливая! Подумать только, в столь юном возрасте удостоиться похвалы самой герцогини Нортенгской! И так внезапно все оборвалось!

— Миранда, мы все верим, что Кити поправится, — дрожащим голосом произнесла леди Анна.

— Конечно верим! Конечно! — воскликнула леди Миранда и разразилась бурными рыданиями.

В Пыльный кабинет проскользнул секретарь, молча положил на стол стопку документов и тихо удалился. Лорд-наблюдатель посмотрел на часы. До запланированного визита к Динтонам оставалось чуть больше часа, вполне достаточно, чтобы ознакомиться с принесенными бумагами.

На верху стопки лежал список, составить который было поручено сразу после бала-маскарада в Винг-хаусе.

Наконец-то составили. Перечень всех тех, кто присутствовал на каждом светском мероприятии, где пропадали драгоценности. Двадцать имен — не так уж и много. Овалом обвели тех, кто выезжал в этом сезоне впервые. Подчеркнули тех, кто выезжал в сопровождении новой компаньонки или приживалки.

Лорд-наблюдатель пробежал взглядом по списку, подумал, пробарабанил по столешнице пальцами замысловатую мелодию и решил, что в первую очередь он посетит не Динтонов.

Все когда-нибудь заканчивается. Вот и визит баронессы Промпт подошел к своему завершению. Леди чрезвычайно эмоционально распрощались. Баронесса поплыла к выходу, Дороти просеменила за ней. Леди Анна обессилено откинулась на спинку диванчика и прикрыла покрасневшие от слез глаза.

— Мамочка! — Лиззи кинулась к графине с объятиями, как только гостьи вышли из гостиной.

Мать и дочь сидели, так тесно прижавшись друг к другу, что различить, где заканчивается одна и начинается другая, можно было лишь по цвету платьев — грязно-синее у старшей и уныло-серое у младшей.

— Всё будет хорошо, — шептала одна.

— Непременно, непременно, выздоровеет! — исступленно твердила другая.

Селия шумно вздохнула и часто-часто заморгала ресницами. Трогательный момент был прерван истошным женским визгом, раздавшимся то ли из холла, то ли с крыльца особняка. Все три леди в гостиной испуганно вздрогнули, переглянулись и устремились к выходу.

Селия мчалась резвее всех, возможно, Лизи и могла бы составить ей конкуренцию, но отстала, чтобы поддержать шатающуюся от усталости и переживаний мать. Промчавшись по коридору, Селия выскочила в холл, где и замерла, любуясь открывшейся её взору картиной.

Баронесса Промпт и Дороти пятились от распахнутых настежь дверей, оглашая особняк оглушительными криками. Лакей, открывший перед ними дверь, продолжал с невозмутимым лицом придерживать её, не позволяя створкам захлопнуться и тем самым оградить дам от ужаса, поджидающего их на ступенях крыльца.

С того места, где остановилась Селия, была прекрасно видна вся сцена: и утонченный профиль баронессы с крайне неизящно распахнутым ртом, и перекошенная мордашка Дороти, и огонек злорадного торжества, еле уловимо горящий во взгляде лакея, — сестра хозяина дома не пользовалась особой популярностью и любовью слуг, как, впрочем, и сам хозяин. Однако лучше всего Селия видела огромного косматого кобеля, сидевшего на верхней ступени крыльца и с добродушным недоумением взирающего на вопящих дам.

Несмотря на то, что размерами и внешним видом кобель более всего напоминал медведя, был он ласковейшим и покорнейшим существом в мире. Селия спасла его несколько недель назад, возвращаясь из клиники после очередного благотворительного визита.

В тот день пес лежал на мостовой, бессильно опустив голову на передние лапы, неестественно вытянув задние, и тяжело дышал. Вокруг него прыгал чумазый мальчонка, размазывая по зареванному лицу слезы и сопли. Из его сбивчивых и не слишком вразумительных объяснений Селия поняла, что пес ранее принадлежал слепому шарманщику, шарманщик умер несколько месяцев назад, а пес остался на улице, охотился на крыс и голубей, играл с уличной ребятней. Сердобольные соседки шарманщика иногда прикармливали его, точно так же как и при жизни уличного музыканта. И вот в этот злосчастный день один из мальчишек засмотрелся на что-то и чуть не попал под колеса мчавшегося куда-то экипажа. Пес мальчика оттолкнул, но сам получил удар. Наверное, по спине. Как и чем именно, мальчонка не понял, но вот уже час Догги на лапы не встает и даже уже не скулит, только дышит тяжело и смотрит так, что сердце разрывается. Более ничего внятно ребенок сказать не смог. Селия успокаивающе погладила его по спутанным и не слишком чистым волосенкам и пообещала, что позаботится о Догги. Кучер, ворча и возмущаясь, перетащил «неподъёмный ком грязи» в экипаж, и они отправились на Беркли-сквер, а мальчик ещё какое-то время молча бежал за ними, но вскоре выдохся и отстал.

Пса разместили на заднем дворе, первые две недели Селия навещала его раза четыре в день, что-то шептала, хмурилась, делала странные пассы руками. В то, что ей удастся его выходить, из прислуги мало кто верил, но все поручения выполняли беспрекословно, кормили, чистили, переворачивали и украдкой вздыхали, ожидая слез и неизбежного разочарования юной мисс, когда пес все-таки издохнет. Пес издыхать не торопился, спустя две недели первый раз робко встал на лапы и, шатаясь и приволакивая задние, обошел весь двор. Затем упал и не вставал до вечера. Широкая морда его при этом выражала крайнюю степень восторга и блаженства. С этого момента выздоровление продвигалось семимильными шагами. Догги был ласков со всеми, не обидчив на крики, несмотря на достаточно солидный для собаки возраст, любил шумные и подвижные игры. Селия продолжала его навещать, но уже реже. А в связи с последними событиями в особняке не виделась с ним уже несколько дней. Видимо, отчаявшись дождаться девушку на заднем дворе, пес решил нанести визит сам. Пробрался к парадному входу и поджидал любимицу и спасительницу на крыльце, при этом, как истинный джентльмен, не смог прийти с пустыми руками, вернее лапами, а дабы произвести хорошее впечатление, добыл где-то крысу немалых размеров. И теперь её трупик лежал пред псом на мраморе крыльца, а сам Догги, наклонив лобастую голову, с искренним беспокойством и участием взирал круглыми глазами на бьющихся в истерике женщин.