Да что вы знаете о настоящих принцессах? (СИ) - Романюк Светлана - Страница 66

Несколько психиатрических клиник в разных концах Ритании. Просторных и светлых, спроектированных по последнему слову архитектуры, построенных вдали от городского шума и толчеи, с комфортными условиями проживания как для пациентов, так и для медицинского персонала и их семей.

Нэш Бридлес загорелся этой идеей в тот же миг. До хрипоты спорил, выбирая места расположения лечебниц, изучал уже имеющиеся решения планировок и компоновок, при этом рассматривал не только подобные заведения, но и обычные больницы, учебные заведения и даже тюрьмы. В итоге несколько месяцев спустя утвердили семь проектов, все выполнены в едином стиле по общей схеме: просторное центральное здание и длинные коридоры, отходящие от него в две стороны. В зависимости от размеров лечебницы с каждой стороны планировалось от двух до четырех рукавов-коридоров, попарно соединенных между собою переходами-перемычками. В центральном здании располагались административные помещения и жилые комнаты для персонала, в коридорах — палаты для больных.

Эверелий тоже поучаствовал, разрабатывая эскизы украшений для административных помещений и парков, коих вокруг лечебниц планировалось разбить немало.

Мистеру Ирреспоси же оставалось лишь одно — вспоминать имена тех из коллег, кто, в отличие от него, врачевал не «мясо и кости», а душу и мысли, и привлекать в качестве консультантов. Подготовительный этап затянулся, но затем в пригороде Лидона развернулась грандиозная стройка. Огэст принимал в ней самое деятельное участие, наведывался в самые неожиданные моменты, совал свой нос всюду, чем ввергал Нэша в состояние крайней ярости.

Нэш кричал, потрясал кулаками и топал ногами на его королевское высочество, лезущее куда не нужно и срывающее ряд работ, но тот лишь посмеивался и продолжал проявлять любопытство. Надолго, впрочем, их не хватило. Ни Огэста, ни Нэша. Энтузиазм Огэста иссяк где-то ближе к завершению строительства первой лечебницы, а Нэш переключился на другие проекты после возведения стен второй.

Именно мистеру Ирреспоси выпало курировать завершение строительства второй лечебницы и присматривать за возведением четвертой и пятой. Необоримое искушение. Заменить часть лепнины на фасаде иллюзиями, несколько упростить внутреннюю отделку помещений, и в кармане осядет энная сумма денег, которую можно пустить на погашение долга. И никто при этом не страдает. Ни персонал, ни больные разницы даже не почувствуют. Так думалось вначале. Но в жизни оказалось, что казнокрадство не такое уж выгодное дело, ежели без опыта и связей. Слишком много издержек, слишком со многими необходимо делиться, в итоге после завершения строительства второй лечебницы и возведения четвертой в руках доктора осели лишь малые крохи, не только не уменьшающие основную сумму его долга, а не покрывающие даже процентов с неё.

Когда он с повинной головой пришел отдавать эти крохи, на него глядели с нескрываемым презрением, хмурились и нехотя задавали вопросы. Впрочем, к концу разговора, когда у доктора были выпытаны все подробности, на него уже посматривали с добродушным превосходством, ободряюще похлопывали по плечу и сочувственно качали головой. Затем предложили простить половину долга и остановить рост процентов, при условии, что милый доктор займется больными, а кураторство над стройкой последней клиники передаст в надежные и опытные руки. Доктор с облегчением и радостью согласился, осознавая, что человек, сидящий перед ним, провернет аферу с подменой стройматериалов с несколько большим размахом и гораздо меньшими издержками, нежели он сам. Согласился и забыл об этом, как о страшном сне. Жизнь напомнила несколько лет спустя.

Племянница мистера Ирреспоси попала как раз в ту клинику, кураторство над постройкой которой он передал в счет долга. О том, где она находится, родные узнали не сразу. Девушку некоторое время считали погибшей. Мистер Ирреспоси приехал в городок, а потом долго стоял перед темным сырым бараком, который растянулся на том участке, где должна была раскинуться светлая, просторная лечебница, окруженная парками. Бледную, непрерывно кашляющую племянницу он забрал, при разговоре с главным врачом больницы — прятал виноватый взгляд, а вернувшись в Лидон, в первый же день отправился на прием к лорду-наблюдателю. Признаться во всем Огэсту или Нэшу он не смог.

Мистер Ирреспоси выпростал руки из-под головы и потер грудь, в которой что-то ныло. Да, признайся он во всем товарищам, а не лорду-наблюдателю, вряд ли бы сегодня наслаждался плаванием на самом быстроходном корабле. В груди ныло, а вот звон в голове куда-то пропал. Мистер Ирреспоси только сейчас осознал, что все последние недели проходил с несильной, но крайне назойливой головной болью. А теперь боль исчезла. Внезапно. Голова стала легкой, и даже мысли потекли свободно и словно стали на тон светлее обычного.

За дверью каюты послышались мужские голоса, а затем раздался скрежет ключа в замке.

Лорд Палмсбери сидел в гостиной ее высочества, слушал низкий грудной голос и с трудом удерживал себя в вертикальном положении. Хотелось склонить голову, прикрыть глаза, вытянуться и погрузиться в сон.

День был трудным. Впрочем, последние несколько недель нельзя было назвать легкими. Все неимоверно устали. Кортеж принцессы прибыл в Хафен накануне вечером. Часть повозок сразу отправили в порт на погрузку. Принцесса со своей свитой провела ночь в гостинице, а утром распрощалась с большей частью кортежа и с родиной. Оставшуюся часть пути Гердта проделает в окружении ританцев. Из бывших соотечественников с ней остались лишь шесть из восьми гвардейцев личной охраны, да и те покинут её после встречи с принцем. Если встреча состоится. Лорд Палмсбери вздохнул, утвердил на шахматном столе локоть и подпер гудевшую от усталости голову кулаком. Предполагалось, что вечером между ним и принцессой разразится очередная шахматная баталия, но фигуры так и не вынули из коробки.

Корабль, как огромная колыбель, бережно укачивал своих пассажиров. Принцесса сидела на диванчике, откинувшись на мягкую спинку и устремив невидящий взгляд прямо перед собой, выводила старинную колыбельную. Юный паж лежал, устроив голову на её коленях. Бледный с прозеленью ребенок спал, постанывая во сне. Гердта гладила его непослушные вихры и пела. Исполнение было далеко от академического. Перекаты голоса несли что-то народное, глубинное, уводили воображение вдаль веков, где на месте принцессы легко представлялась босая, простоволосая вабрийская крестьянка, баюкающая младенца.

Казалось, Гердта чувствует, проживает каждую ноту, каждый звук всем телом, каждой его частичкой. Массивный, густой, спокойный голос заполнял всю каюту, не оставляя места для других звуков, любое музыкальное сопровождение было бы сейчас излишним.

Маркиза Блайнская дремала в кресле неподалеку. Две фрейлины клевали носами на скамеечке у входа. Дианы среди них не было. Она и Лидия поначалу мужественно пытались бороться с проявлениями морской болезни, но в конце концов статс-дама отослала их страдать в своих каютах.

Принцесса пела на родном языке тягучую песню о песочном человечке, который заберет все невзгоды и обиды, а взамен оставит самые сладкие сны. Гладила мальчика по голове, и лицо того постепенно расслаблялось, ребенок перестал вздрагивать и стонал чуть реже.

Песня закончилась, но принцесса еще какое-то время напевала мотив без слов, постепенно затихая. На маленькую гостиную опустилось безмолвие. Оно как будто укрыло на несколько долгих мгновений всех в комнате, приглушило все звуки, ровно до того момента, как Гердта тяжело вздохнула и перевела взгляд на посла. Сразу стал слышен гул двигателя, посапывание маркизы, стоны пажа. Принцесса растерянно улыбнулась, словно только сейчас осознавая, что у её выступления были зрители, и произнесла извиняющимся тоном:

— Если честно, музыка, пение и танцы не входили в число моих любимых занятий, даже в детстве. Учителя изрядно намучились, пытаясь научить меня хотя бы азам. Но вот слушать старую нянюшку, её колыбельные, я всегда любила. Даже подпевала ей иногда.