Дело Зили-султана - АНОНИМYС - Страница 5

История, о которой пойдет речь, началась в служебном кабинете министра иностранных дел Николая Карловича Ги́рса. К кабинету меня провел молчаливый секретарь с лицом таким важным, будто это именно он тут министр, все же остальные – секретари.

В самом кабинете первым меня встретил отнюдь не Гирс, а физиономия государя императора Александра III. Точнее, созданный по ее мотивам портрет. Император Всероссийский, царь Польский и великий князь Финляндский глядел со стены весьма сурово, как бы собираясь сказать: «Что это вы тут задумали, мерзавцы?!» Не дождавшись сей сакраментальной фразы, я отвел взгляд от самодержца и быстро осмотрелся.

Кабинет министра был весьма просторным, но из-за правильно расставленной мебели выглядел почти уютно. Его украшению сильно способствовали сине-серые атласные диваны и кресла. Массивный стол вызывал ощущение чего-то надежного и устойчивого, а разложенные на полу персидские ковры делали шаги посетителей почти бесшумными.

Благодаря этим коврам я тоже вступил в кабинет бесшумно и, выжидая, остановился возле двери. Гирс сидел за столом и по самые уши погружен был в бумаги. Несколько секунд я изучал внешность знаменитого дипломата. Высокий сократовский лоб, безуспешно стремящийся перейти в лысину, вытертые от долгого употребления брови и чуть выпуклые, немного задумчивые глаза делали это лицо почти грустным, когда бы не могучий нос и усы, сливающиеся с мощными седыми, несколько устарелыми бакенбардами, которые, на мой вкус, пора было бы уже сменить на куда более современную бороду.

Министр был фигурой даже на нашем пестром политическом небосклоне: западник и белая ворона среди ярых почвенников и патриотов. Его, впрочем, равно недолюбливали и лоялисты, и свой же брат либерал. Бранили, что осторожничает, что заигрывает с германцами, а пуще всего – что инородец. Шведские предки Гирса состояли в русской службе еще с середины XVIII века, и сам Николай Карлович родился в России, но российское подданство принял только в 36 лет.

– Конь леченый, вор прощеный и швед крещеный – одна цена, – шутили высокопоставленные патриоты, когда речь заходила о нашей внешней политике. Меня такие шутки коробили, но сам Гирс, кажется, не обижался. Более того, со смехом цитировали его изречение, якобы сказанное в узком кругу: «всю жизнь я по капле выдавливал из себя шведа и лютеранина». И хоть я не верил, что Гирс мог сказать что-то подобное, чуть позже модный сочинитель Чехов переделал эту фразу в куда более радикальную…

Наконец министр поднял голову от бумаг и внимательно посмотрел на меня. Тут я увидел, что ни о какой грусти речи идти не может – передо мной был опытный царедворец, то есть крокодил во всей его красе. Скажу откровенно, не хотел бы я стать врагом такого земноводного. Впрочем, в друзья к нему я бы тоже не торопился.

Несколько секунд сей крокодил разглядывал меня довольно строго. Затем, как бы поняв, кто перед ним, вдруг улыбнулся очень приятно и трогательно. «Да хоть в уста сахарные меня целуй, нет тебе доверия», – подумал я, но вслух, разумеется, не сказал. Гирс произнес пару комплиментов моему таланту следователя, который гремит под небесами не хуже вечевого колокола. Я, в свою очередь, вежливо улыбнулся, но из осторожности промолчал. Не размениваясь больше на пустяки, Гирс взял быка за рога.

– Его превосходительство изложил вам суть дела?

– В самых общих чертах, – отвечал я уклончиво.

Его превосходительство, мой патрон, имеет существенный недостаток – он необыкновенно скрытен. Даже если шеф лично поручает вам расследование, о некоторых важных обстоятельствах все равно придется догадываться самому. И в этот раз он сказал только, что отправляет меня в распоряжение Гирса и что задание мое – государственной важности.

Министр кивнул понимающе.

– В таком случае давайте-ка я расскажу все с самого начала.

Гирс вытащил из несгораемого шкафа кожаную папку и стал выкладывать на стол фотографические портреты коронованных особ, тут же давая им краткие, но выпуклые характеристики.

На первой фотографии красовался нынешний персидский шахиншах Насер ад-Дин или, говоря попросту, Насреддин. Царь царей оказался корпулентным мужчиной с длинными усами, на которые не действовало земное притяжение, и весь в орденах, словно цирковая лошадь. Гирс поэтически звал его Насер ад-Дин шах Каджар. Я сразу вспомнил, что Персия не была министру чужой, когда-то он четыре года провел в Тегеране на посту чрезвычайного посланника. С тех пор, правда, много воды утекло, но у дипломатов вся вода течет, куда следует, и ни единой капли не пропадает зря.

– Насер ад-Дин – фигура оригинальная, – негромко говорил министр. – Мнения на его счет расходятся. Одни считают его добрым человеком, другие – деспотом и кровопийцей. И то, и другое до некоторой степени правда. Я бы сказал, что многое зависит от его настроения, во-первых, и от его личного отношения к делу или человеку, во-вторых. Любой, кто хочет подобраться к властелину поближе, должен понравиться лично ему, и именно как человек. Деловые качества тут на втором, третьем и даже тридцать девятом месте. В детали я входить не стану, чуть позже вам передадут подробную справку. Для нас крайне важно, что шахиншах считает себя другом России…

– И Британии, насколько мне известно, – вставил я. Я знал, что нынешний шах Каджар обожает фотографию, а приохотила его к этому делу сама королева Виктория. Именно она в свое время подарила царственному подростку фотоаппарат.

– И Британии, – согласился министр без тени неудовольствия на лице. – Собственно, в этом и состоит наше главное беспокойство. Как вы, может быть, знаете, у Насер ад-Дина есть несколько сыновей. Нас сейчас интересуют двое старших. Один – Масуд Мирза Зелл-э Султан, или просто Зили-султан. По закону первородства именно он должен был после смерти отца стать его преемником. Однако Российская империя не признает Зили-султана законным наследником первой очереди.

Гирс посмотрел на меня со значением, но я и бровью не повел. Меня не удивило, что Россия решает, кому быть персидским правителем: Туркманчайский договор давал нам в Персии весьма широкие полномочия.

– Именно так, – согласился министр. – Мы не признаем Зили-султана наследником, поскольку он рожден от девушки простого рода, не принадлежащей к племени каджаров. Разумеется, на это можно было закрыть глаза, если бы не его характер. Но все дело в том, что Зили-султан – изверг и… англоман.

Я слегка улыбнулся, Гирс заметил это. Физиономия его осталась неподвижной, но в глазах зажегся бледный огонь.

– Разумеется, мы могли как-нибудь перетерпеть его тиранический нрав, но мы не можем терпеть его пристрастие к британцам, – сожаление выразилось на лице старого дипломата. – Если Зили-султан взойдет на престол, Персия для нас будет потеряна.

«Для нас – Персия, а для тебя – должность министра», – подумал я. На Балканском полуострове нашу политику преследовали одни неудачи. Не хватало еще получить нокаут от англичан в Персии. Все знали, что Александр III благоволит Гирсу, но тут даже его терпение могло лопнуть.

Внезапно мне показалось, что мы не одни в кабинете – я явственно ощутил присутствие за спиной. Бросив рассеянный взор по сторонам, как бы оглядывая обстановку, я увидел, что входная дверь чуть приоткрыта. При этом я точно помнил, что плотно прикрыл ее, заходя в кабинет. Что бы это значило? Дверь открыло сквозняком? Это едва ли, уж слишком она тяжелая. Тогда что? Ответа на этот вопрос могло быть два: либо с безопасностью в министерстве совсем плохо, либо со мной ведут двойную игру.

Министр как будто ничего не заметил и продолжал свой рассказ.

– В сложившихся обстоятельствах на первый план для нас выходит другой сын шаха Каджара, Мозафареддин или, попросту, Мозафар. Он сын княжны и, что более важно, русофил. Именно он по праву должен бы стать следующим шахиншахом. Однако…

Гирс сделал паузу и посмотрел на меня пронзительно, словно штык воткнул в переносицу. Стало окончательно ясно, что образ доброго старичка – лишь маска для чужих глаз. Тем не менее взгляд этот я выдержал и глаз не отвел. Кажется, Гирсу это понравилось.