Лимб (СИ) - "Ремаркова дочь" - Страница 38

Последней каплей стала магия, которая начала выходить из-под контроля Драко. Но если с её необузданностью ещё можно было смириться, то с тем, как она постепенно убывала с кончиков его пальцев, никто из его семьи мириться не собирался. Конечно, Нарцисса первым делом обратилась в Святого Мунго, однако… бывшие Пожиратели Смерти сейчас были не в чести.

Нарциссу практически сразу отправили домой, очень чётко указав на то, что больница переполнена героями войны и теми, кто был достойнее и чище, чем изляпанная в грязи семья Малфоев. Тогда мама стала отправлять письма в разные страны, пытаясь найти хотя бы одного целителя, способного помочь ему. Драко в это время высыхал на собственной кровати, раз за разом переживая ужасы войны, сотни раз мечтая сделать другой выбор в каждом из случаев и желая умереть как можно скорее и как можно менее мучительно. Он перестал спускаться вниз к обеду, разговаривать хоть с кем-нибудь, и от вида змей его бешено колотило.

Но, как показала всему магическому миру практика, для Нарциссы Малфой нет абсолютно никаких границ в том, что она может сделать для собственного сына. Поэтому, когда из Тибета ей пришел ответ, она заявилась в комнату к Драко, молча заставила эльфиек собрать его вещи, не ответив ни на один его вопрос, а затем уменьшила и переместила его чемодан в гостиную, вынудив Драко тем самым спуститься вниз. Когда же он наконец это сделал, то застал мать в Малой гостиной, попивающую чай из бесконечно дорогого фарфора. Она смотрела в окно, будто не замечала, как нервно он прохаживается вдоль комнаты.

— Что это значит, мам?

Она могла проигнорировать его. Как любая женщина, она прекрасно владела этим мастерством, однако лишь мягко, без единого шороха поставила кружку на блюдце и улыбнулась Драко его любимой по-матерински тёплой улыбкой.

— Ты уезжаешь, Драко.

— Неужели? И куда же, позволь спросить? Нашла для меня палату в Мунго?

Нарцисса лишь слегка подняла брови, как делала всегда, когда в детстве Драко не проявлял должного уважения к кому-либо.

— Низшую форму остроумия оставь в Мэноре. На Тибете она тебе не пригодится.

— На Ти… где? Да ты шутишь, Мерлин, какой Тибет?! — Драко на секунду показалось, что его галлюцинации наконец высохли и выдохлись, превратившись из кровожадных в откровенно нелепые.

— Не «Мерлин», Драко… Хотя если бы мне понадобилось найти его, чтобы помочь тебе, я бы сделала и это, можешь быть уверен. — Драко неуместно фыркнул, поскольку речь его матери всегда была наполнена самыми несовместимыми оттенками: любовью, иронией, пафосом, беспредельной уверенностью.

Нарцисса поднялась на ноги и двинулась по направлению к нему. Он и забыл, как чудесно пахла его мать — её обожаемыми розами с оттенком чего-то сладкого.

— Ты отправляешься на Тибет, сынок. Там есть ментальный целитель, который готов помочь тебе.

Всё тело Драко мгновенно застыло. Одно дело — хандрить в комнате, а совсем другое — обратиться за помощью, фактически признать себя психом. Как мать могла так поступить с ним?

— Я никуда не поеду, — сказал он, упрямясь, отступив на два шага.

На лице матери не дрогнул ни единый мускул. Откровенно говоря, Драко бесконечно любил и уважал ее, но было в ней что-то такое, некий жесткий стержень, который заставлял трепетать в ее присутствии даже самых влиятельных и темных личностей. Недаром Волдеморт не поставил ей метку. Удивительно, как Драко вообще получил свою — ведь мать была категорически против, — однако тогда сыграла свою роль ошибка его отца в Отделе Тайн.

Тем не менее, что-то в жизни редко шло не по планам Нарциссы Малфой. Влиятельная, умная и осторожная, она была не только в разы сильнее собственного мужа, но и являлась гораздо более опасным противником, чем он. Впрочем, власть не интересовала матриарха влиятельнейшей магической семьи. Лишь благополучие родных всегда заботило её, делая её сына главным приоритетом в жизни.

Магический мир убедился в этом, когда в Запретном лесу Нарцисса солгала в глаза Тёмному Лорду, прекрасно понимая, что перекраивает ход войны в пользу Гарри Поттера.

Вот и сейчас она стояла перед Драко с невозмутимым выражением лица, вызывая у него легкий страх, ведь его мать, в отличие от отца, не проигрывала почти никогда.

— Ты должен поехать. Я не могу больше слышать твои крики, Драко.

Дело было в его криках? Серьезно? В криках? Не в том, что от него не осталось ничего от тщеславного ублюдка из прошлого?

— Так нанеси заглушающее! — прикрикнул Драко, явно на эмоциях от сдающих нервов.

— Не могу, моя магия не так сильна, — слукавила его мать, прирожденная дуэлянтка не хуже его тетушки.

Драко передернуло.

— Так попроси… не знаю… эльфов?! Мне нельзя пользоваться палочкой еще три года!

— У эльфов много работы, — Нарцисса хитро улыбнулась, как бы показывая, что она может бесконечно долго вести этот бессмысленный диалог, уже переходивший в сюр. И они оба это понимали.

Вдруг в лице его матери что-то смягчилось, и она мягко подплыла к нему и прислонила ладони к его щекам.

— Сын… Мой сын, я вижу, что война сделала с нами, что она сделала с тобой. Ты всё, что у меня когда-либо было, всё, ради чего я боролась и ради чего живу сейчас. Я не хочу думать, что не справилась, я не могу слышать твои крики и видеть, как ты угасаешь, Драко. Сделай это ради меня.

Конечно же он согласился. Его мать редко показывала эмоции и почти никогда его ни о чем не просила.

Поэтому спустя четыре часа Драко Малфой прикоснулся к международному портключу и трансгрессировал на другой край планеты, не зная, что обретет там не только себя, но и учителя, внутренний покой и цель в жизни.

***

Когда Рональд Уизли зашел в палату к Гермионе, она еще спала. Драко напряженно ждал её пробуждения, поскольку понятия не имел, как она отреагирует на гостя. Уизли, как обычно, поставил стул ближе к Гермионе, открыл голубую занавеску пошире и, устроившись рядом с кроватью, тихо пробормотал:

— Привет, Гермиона. Это Рон.

Драко едва удержался, чтобы не фыркнуть из-за угла палаты. Если Гермиона вспомнит, кто такой Рональд Уизли, то имя его ей явно не понадобится. А если не вспомнит, то оно ничего не даст. Однако рыжий начинал так каждый диалог — который был, на самом деле, монологом — с ней.

— Гарри сказал, что тебе становится лучше, и все так хотели прийти к тебе, но Малфой не пустил. — Драко видел, как напряглись плечи Уизли при его упоминании и закатил глаза. Может, он переоценил послевоенное взросление некоторых?

— Мама была так счастлива… Она долго плакала, а потом сделала твой любимый шоколадный бисквит… Я принес его. — Уизли полез в карман своей мантии и достал оттуда по-домашнему упакованный пакет, очевидно с шоколадным бисквитом.

Было в этом глупом проявлении заботы нечто трогательное… нечто от Всеобщей Матери рыжего семейства. Что ж, похоже, любые дети, которых мы любим, — наши. По крайней мере, такое правило действовало в семье Уизли. Были бы они к ней так же благосклонны, узнай они, что Грейнджер, явно нареченная семьей одному из многочисленных братьев, в своем сознании весьма однозначно отдалась Драко Малфою?

Мерлин, псих однажды — псих навсегда. Ему было неловко вспоминать произошедшее сейчас, когда она была практически прозрачной. Как лунный свет. Драко же не какой-то чертов извращенец, чтобы хотеть бедную девушку, когда она больна и едва выбралась с того света.

Он с облегчением признал, что лежащая на белой простыни всё еще слабая Гермиона вызывает у него только чувства щемящей нежности и тоски, но никак не желание наброситься на неё со всей доступной ему страстью, а значит, голова у него пока еще в относительном порядке.

Тем временем Уизли заговорил о магазине своего брата и их новых изобретениях. Иногда его голос даже повышался, как это бывало в Большом зале, когда он забывал о приличиях и предавался рассказу со слишком большим энтузиазмом.

Но его рассказ мгновенно замолк, стоило Гермионе слегка пошевелиться.