Ночники - Ахметшин Дмитрий - Страница 4

   Он всегда такой. Прямой, хитрый и язвительный, слова с острыми углами, но это не со зла. Рассказывает какие-то истории, из которых Кирюша понимает разве что совсем немного, и сам же над ними хохочет. В другой раз говорит о чём-то грустном и мечтает о бутылке какого-то "виски". Кирилл в ответ рассказывает о своей семье, о маленьких приятелях, которых он встречает на улице, и Друг вроде бы слушает. Только иногда переспрашивает какие-то незначительные, на взгляд Кирилла, вещи. Какая у его мамы грудь. Большая или так себе. А как она одевается. А может ли он, Кирилл, в силу своего роста, заглядывать под юбки девчонкам...

   - Тот мужик, твой батя, похоже, что надо, - однажды замечает он. - Бывало, пихал сюда ко мне что-то классное. Металлику. Или Ганзов. Было клёво, кстати, услышать их последний альбом.

   За несколько дней Кирилл настолько привык к этому голосу, что много времени проводил с ним, предпочитая игрушкам. Вот и сейчас, несмотря на его ворчание, Кирилл очень рад его слышать.

   - Тебе что? Уже надоели предки? - бурчат в ушах. - Похоже, они и вправду чудовища. Даже я ушёл из дома в шестнадцать и ни годом раньше.

   - Нет. Сам ты чудовище. - Кирюша размышляет, не обидеться ли на Друга, но потом решает, что если обидится, придётся дуться, а значит, молчать всю дорогу через парк. Или вообще оставить его дома.

   - Ага. Значит, по бабам собрался?

   - К ведьме.

   - Я и говорю, - усмехается Друг. - Не рановато?

   - Уже ночь, - резонно возражает Кирилл.

   - Ладно. Давай кроме шуток. На кой она тебе сдалась?

   Кирилл не знает, как объяснить. Он говорит:

   - Может быть, у неё есть глаза моих мамы и папы. Она же ведьма. Так говорит папа. Может, у неё где-то хранятся их настоящие глаза. Наверное, она их украла, налила через уши воду из озера и запустила рыбок. И они теперь постоянно кричат друг на друга. Вода булькает, и это мешает им слышать друг друга.

   - Эй, - сквозь рваный электрический шум пробивается беспокойство. - Ты хорошо подумал своим фисташковым мозгом? Не знаю, что там за ведьма, но уверен, что глаз твоих родичей у неё нет.

   - Нет есть, - поджимает губы Кирилл. Когда надо, он, как и все дети, мог быть достаточно упрямым.

   - Ну ладно, - сдаётся Друг, хотя в его голосе звучит сомнение. - Может быть. В конце концов, людей в плеерах ведь тоже не бывает?.. И всё равно. Было бы у меня что-то большее, чем голос, я бы тебя хорошенько высек...

   Подоконник широкий и скользкий, на нём можно хоть лежать, хоть сидеть, спустив ноги на ту сторону. Сейчас пластиковые окна приоткрыты, и Кириллу ничего не стоит распахнуть их полностью. Он стоит на подоконнике, дышит полной грудью, глаза купаются в бархатной и немного колючей тьме. Ветви колышутся, и кажется, будто там опустилась на ночлег стая диких гусей. Мимо, натужно жужжа, пролетает огромный ночной жук. Где-то справа над забором парит одинокий квадратик чьего-то окна. Может быть, это окно Лизы. Может, и нет.

   Внизу лужайка, смутно вырисовывается отключенный фонтан, лунный свет гуляет по каменной дорожке. Ночь ясная, осколки тёмно-синего неба и звёзды на них похожи на мамины серёжки, и Кирилл пытается представить уши, к которым они подвешены.

   Прыгать довольно высоко, и Кирилл опускается на колени, хватается за край подоконника, вот он уже болтает ногами, вися над землей, вот пальцы разжимаются, и мир летит навстречу. Он сидит на земле, ошеломлённо вертя головой. Теперь уже обратной дороги нет, но страх куда-то запропастился, и Кирилла больше волнует, что он запачкал землёй штаны... мама будет ругаться.

   Отряхивается, выковыривает из-за ремешков сандалий траву. В саду декоративные статуэтки, гномы. Меж двумя стволами, настолько изящными и тонкими, что Кирилл всегда поражался, как это они могут таскать на себе эту здоровенную зелёную шапку, примостилась скамейка и столик, за которым любила отдыхать, почитывая книжку, мама.

   Ночник взбирается на подоконник следом, когти клацают по дереву, хвост гоняет пылинки и тополиный пух.

   Калитку обычно запирают, но Кирилл легко протискивается между прутьями.

   Вот теперь он действительно в мире, где никогда не показывался один и тем более среди ночи. Старается смотреть во все стороны сразу, воздух в ноздрях колючий от незнакомых запахов. Кокон внезапных, как разряды молний, звуков окутывает мальчика, и он старается вслушаться по отдельности в каждый. Справа по шоссе едет грузовик - пятна света возникают среди деревьев, степенно приближаются и, кашляя, исчезают за поворотом. Слева парк с асфальтовыми дорожками и одиноким светлым пятном. Сейчас там никого нет, точнее, нет людей, а в душистых кустах шиповника шелестит кто-то, играясь с ягодами, хлопая по ним снизу не то маленькими ладошками, не то носами.

   - Мне нужен кто-то, кто будет мне петь песенки, если я заблужусь, - говорит Кирилл. - Ты знаешь какие-нибудь песенки?

   - Несколько знаю, - задумчиво говорит Друг-из-музыкальной-коробки. - Можно сказать, раньше петь их было моим основным занятием.

   Кирилл идёт в сторону парка. Там, где начинается дорожка, минуту стоит, наблюдая за фонарём.

   Вокруг фонарного столба снуют насекомые, летают за лампой в металлической сетке туда и обратно. Он старый, этот фонарь, но очень любопытный. Днём спит, а ночью просыпается и ему скучно, поэтому поворачивается на каждый шорох, изгибает шею, чтобы заглянуть за ближайший ствол, иногда почти стелется по земле, как змея, отползает, насколько хватает длины тела.

   Кирилл машет ему ладошкой и шагает мимо. Дорожки здесь прямые, поворачивают настолько резко, что порой и не замечаешь; она уже повернула, а ты ещё шагаешь, загребая ногами землю и опавшие листья. Парк вспоминает его, замыкает в свои ладони, обозначая путь белой асфальтовой лентой и отмечая его скамейками.

   На одной из таких скамеек и обнаружился первый ночной знакомец.