Я твоя тень (СИ) - Дэнс Натаэль - Страница 21

— Извините, — пробормотал я замёрзшими губами, но услышал только невнятный звук.

— Здорово играешь, — сказал Нильс и шагнул в мою сторону, его спутница тоже подошла.

— Угу, — всё, что я смог промямлить в ответ.

Я наклонился к чехлу от скрипки, который оставил на земле и, к своему ужасу, обнаружил так несколько смятых купюр и горсть монет. Пока я размышлял, что мне делать с деньгами — если высыплю, могу обидеть жертвователей, если возьму, признаю себя попрошайкой, остальная часть зрителей рассосалась. Я даже слышал, что они огорчились, что концерт окончен, и придётся идти на занятия.

— Ты замёрз? — услышал я красивый женский голос и оторвался от созерцания нежданной зарплаты.

— Всё хорошо, — произнёс я и, на этот раз, услышал, что получилось вполне внятно.

Я подхватил скрипку, чехол вместе с деньгами и припустился по парку к общежитию. Мне, конечно, хотелось остаться и поболтать с Нильсом и его девушкой, но я прекрасно понимал, что они заговорили со мной только из вежливости. Через пару фраз я бы понял, что задерживаю их, и устыдился бы своей самонадеянности.

Разве я мог быть интересен твоим друзьям?

[i] Немецкий скрипач, сочетающий в своей игре классику с джазом, роком, кантри и фольклором.

Несколько дней спустя я сидел в читальном зале гигантской университетской библиотеки, обложившись книгами до самого подбородка. До экзаменов оставалось всего ничего, а в голове у меня было слишком много свободного пространства. Я разложил перед собой книги и отксерокопированные страницы своих конспектов (после твоего розыгрыша тетради пришлось выбросить) и пытался впитать строчки за строчками, как губка для мытья посуды воду.

Однажды я прочитал в научной статье, что информация, проговоренная вслух, лучше запоминается. Я решил попробовать бубнить под нос, но уже через минуту мне сделали замечание, что я мешаю окружающим, и я вернулся к старинному тихому чтению про себя.

Моя проблема заключалась не столько в запоминании — память у меня хорошая, сколько в понимании того, что я читаю. Вместо того чтобы моя внутренняя библиотека постепенно заполнялась нужными сведениями, аккуратно раскладывая их по полочкам, в проходах между стеллажами постоянно гулял ветер с посторонними мыслями.

Заложила ли меня Лорен Джемме? Если нет, то почему я так давно не видел свою девушку?

Ждать ли от тебя нового розыгрыша или ты уже потерял ко мне всякий интерес?

Какую отмазку придумать, чтобы не ехать на зимние каникулы домой к родителям?

Как отдать тебе куртку и стоит ли это делать?

Сосредоточиться на чтении совершенно не получалось. Если я каким-то чудом ненадолго отгонял навязчивые вопросы, то начинал смотреть по сторонам и изучать других зубрящих студентов, или бесконечно проверял мобильник — вдруг Джемма написала мне сообщение. Сам я ей не писал, потому что не знал, какой информацией обо мне она располагает, да и просто не понимал, что у неё спросить. У меня было стойкое ощущение, будто я совершил ужасный поступок, обидел её, и теперь она не хочет меня даже видеть. Хотя я не мог вспомнить, что такого сделал, мне не хотелось попадаться ей на глаза. Теперь я высматривал не только тебя, чтобы вовремя скрыться за поворотом.

Несмотря на наличие сотен посторонних мыслей, я всё пытался и пытался вникнуть в то, что читал. Рисовал маленькие схемы, выписывал ключевые фразы и подчеркивал их жирными линиями. Кое-что откладывалось в голове, правда, вперемешку с душевными терзаниями. Например, социальная стратификация у меня ассоциировалась с твоим розыгрышем, а принципы выступления на публике — с предполагаемой обидой Джеммы. Я учил все предметы одновременно, и представлял собой наглядное пособие «Как не надо готовиться к экзаменам».

Через полтора часа сидения на одном месте, я решил сделать перерыв и размяться: сходил на первый этаж к торговым автоматам, купил бутылку воды. Пока пил, прошёлся по холлу, понаблюдал за окружающими. В библиотеке царила атмосфера лёгкой нервозности. Видимо, не я один так наплевательски относился к учёбе последнее время. Я заметил несколько знакомых ребят с разных курсов, но не стал подходить к ним. Лишь одна девушка мне слегка улыбнулась, давая знать, что узнала.

Я допил воду и направился обратно в читальный зал на втором этаже. По дороге заглянул в уборную, подошёл к раковине, намочил руки и пригладил волосы. Потом зашёл в крайнюю кабинку и почти сразу услышал звук открываемой двери. Кто-то прошёл по помещению до самого окна и остановился напротив меня. В щель между дверцей и полом были видны синие кеды. Может быть, вошедший хотел узнать, есть ли кто в моей кабинке, всё-таки она крайняя я более предпочитаемая, чем другие? Но чем дольше он там стоял, тем больше я убеждался, что дело не в этом. Кеды неподвижно смотрели в мою сторону, а это исключало и версию, что посетитель смотрит в окно или решил покурить.

Я решил подождать, когда странный гость уйдёт, хотя уже и не знал, чем заняться в тесном пространстве.

— Блин, сколько можно там сидеть? — раздался голос в тот момент, когда я решился нажать кнопку слива. Из-за шума я не понял, кому принадлежали слова, поэтому оказавшись снаружи, оторопел.

Это был ты.

Это последнее, чего я хотел в своей жизни — оказаться с тобой один на один в уборной.

— Чего уставился, как на приведение? — ты так и стоял в полуметре от меня, и мне пришлось протискиваться, прижимаясь к кабинкам.

Стараясь изо всех сил сохранять равнодушный вид, будто мне до тебя никакого дела нет, я пошёл к раковинам. По спине поползли мурашки, оттого что я оставил тебя вне поля зрения.

Когда я понёс руки к крану, я не удержался и обернулся. Ты стоял, прислонившись на подоконник, и разглядывал меня.

— Ты такой вежливый, я прям в ужасе. И тебе привет, — ты, кривляясь, помахал мне рукой. — Так и будешь молчать?

Я повернулся вокруг оси, прекрасно понимая, что кроме нас в уборной никого нет, но не в силах поверить, что ты говоришь со мной. И не для публики, а на самом деле.

— Привет, — сказал я, бросив на твоё лицо взгляд украдкой.

— Да-да, — ты скривился, будто съел что-то кислое. — Скажешь, блин. Смотрю, ты никуда не торопишься, резину тянешь, а у меня ещё есть чем заняться.

Я понял, что ты ждал от меня чего-то, но именно в этот момент я начал страшно тупить, забыл не только то, что хотел бы тебе сказать, но и весь английский язык. На уме вертелось только «спроси, как дела», но это бы прозвучало настолько тупо, что я предпочёл молчать. А ситуация ведь от этого лучше не становилась. Мне хотелось, чтобы всё закончилось, и ты бы махнул рукой на меня и ушёл. Но, может, это был мой последний шанс заговорить с тобой по-человечески.

Ты психанул раньше меня.

— Совсем нечего сказать? Ну окей, я тогда пойду, раз мне тут не рады, — и ты прошествовал мимо меня к выходу.

Потеряв голову от выскальзывающего шанса, я схватил тебя за руку и попытался обнять. Ты шарахнулся от меня, как от чумного. Даже врезался спиной в противоположную стену.

— Эй, полегче!

— Прости, — выдавил я из себя. И уставился в пол.

Мне казалось, что я испортил даже то, на что и надеяться не стоило. Сейчас ты уйдёшь, и в следующий раз я увижу тебя только со свитой. И тут я осознал, что упускаю момент, когда ты предстал передо мной настоящим без сотни своих разнообразных масок, призванных держать публику подальше от твоего внутреннего мира. Это был такой редкий момент!

Я решил, что не прощу себя, если позволю тебе уйти, так и не узнав, помнишь ли ты меня со школы, или нашёл лёгкую жертву наугад. Но, прежде чем я успел открыть рот, ты вытащил из кармана мятый листок и аккуратно положил его на краешек раковины.

— Короче, возьми это. И приходи завтра. Будешь играть в нашей группе.

Я уставился на листок с каракулями, а ты тем временем со словами «Auf Wiedersehen, детка» покинул уборную.