Я твоя тень (СИ) - Дэнс Натаэль - Страница 37

— Не так, — ты перебил меня уже после первой строчки. — С выражением. Представься, скажи, что посвящаешь стихи мне, а потом читай так, словно веришь каждому своему слову, как будто от этого зависит твоя жизнь.

Я еле сдержался, чтобы не обернуться к тебе — ты стоял за моей спиной, положив руки на спинку моего стула — и не выпучить глаза от недоумения. Ладно, есть задача, нужно её выполнить, раз ты этого хочешь. Таковы правила игры. Если я всё сделаю правильно, ты повысишь меня в статусе с проходного игрока до участника основного состава.

Я поправил микрофон. Ты наклонился ближе, подмигнул мне и быстро нажал кнопку на клавиатуре. Движение было мимолётным, но я успел заметить на тыльной стороне ладони какие-то отметины. Рисунок? Татуировка? Ты толкнул мой стул в нетерпении.

— Меня зовут Тейт Хардинг, — произнёс я в микрофон. — Я хочу прочитать своё стихотворение, которое написал для Френсиса…

Ты снова толкнул стул, но на этот раз так, что я чуть с него не свалился. Естественно, я замолчал и повернулся к тебе. Но ты, вместо того, чтобы пояснить, что от меня хочешь, развернул меня спиной к компьютеру. Несколько секунд я слышал, как ты нажимаешь на кнопки, а потом ты крутанул меня обратно, и я увидел в раскрытой программе «блокнот» слова: «Меня зовут Ференц Чейн. Начни заново».

Очень сложно было заставить себя отвлечься от разных мыслей, вызванных твоим поведением. Тоненький голосок интуиции подсказывал мне: «беги отсюда, ничем хорошим это не кончится». Но я слишком долго ждал возможности стать тебе ближе, поэтому отмахнулся от всех сомнений и сосредоточился на задаче.

— Меня зовут Тейт Хардинг и я хочу прочитать стихотворение, которое посвящаю Ференцу Чейну.

Ты похлопал меня по плечу и шепнул «молодец». Я взял в руки тетрадь и стал читать, стараясь вложить в свой голос все эмоции, которые переживал, ища тебя и каждый раз упуская.

Когда слова закончились, я выдержал десятисекундную паузу и обернулся. В комнате я был совершенно один.

[i] Основной центр, где проходят культурные, спортивные и прочие мероприятия Нью-Йоркского университета

[ii] Одно из самых известных зданий для проведения мероприятий в Нью-Йорке

[iii] Стадион в Ист-Резерфорде, штат Нью-Джерси, со вместимостью в 80 тысяч человек. Снесен в 2019 году

[iv] Бродвейский театр, расположенный в театральном квартале Манхеттена

Я не стал ждать, когда ты вернешься, потому что сразу понял, что этого не случится. Красная кнопка на экране компьютера все ещё горела. Программа была довольно мудрёная, поэтому я не стал искать, как её отключить и оставил всё, как есть. Может быть, если мой голос не сохранится, это и к лучшему? Я столько эмоций вложил в чтение, что чувствовал себя хуже ботинка, брошенного на рельсы, и несколько раз перееденного поездами. Нужна ли была на самом деле тебе эта запись или это был очередной розыгрыш? А, может, что-то более важное отвлекло твоё внимание, и ты потерял ко мне интерес? Намного хуже, если твой уход был вызван текстом моего стихотворения или же тем, как я его читал.

Я не стал долго раздумывать над этим, времени было уже много, а мне ещё нужно было доехать до танцевального зала, где меня ждала Джемма.

Я вышел в коридор и сразу удивился, почему кругом так тихо? Коридор оказался совершенно пустым, и даже из актового зала не доносилось почти никаких звуков. Может, все уже ушли? Хоть бы зал не оказался закрыт, подумал я, направляясь туда и вспоминая ночь, проведённую в баре. Не хотелось бы повторения.

Я зашёл в зал, где оказался на сцене за кулисами. Отсюда не было видно, закрыта ли дверь наружу, и я поспешил к выходу, но, как только я вышел на сцену, чтобы спуститься по ступеням вниз, зал взорвался аплодисментами. От шока я чуть не шлёпнулся на пол, запутавшись в своих же ногах.

Неужели я вышел на сцену посреди выступления?

Я не помнил, чтоб видел объявление о том, что именно сегодня состоится какой-нибудь праздник, но мало ли. Я посмотрел на зрителей, покрутился вокруг своей оси, и пришёл к выводу, что аплодировали именно мне. В зрительном зале было всего человек двадцать, и многих из них я уже видел. В самом конце зала, у выхода, стоял ты и, прищурившись, словно кот, то ли ещё задумавший, то ли уже слопавший всю сметану, смотрел на меня. Взгляды всех остальных тоже были обращены ко мне. Я понятия не имел, что происходит, поэтому решил сделать вид, что мне всё равно кто тут и зачем хлопает. Но только я спрыгнул со сцены, ко мне начали подходить люди и хвалить моё стихотворение.

Чёрт возьми! Так это была не запись, а трансляция на весь зал!

Осознав всё коварство твоего замысла, я поспешил к тебе, чтобы, пока голова горяча от нахлынувших эмоций, обвинить тебя во всех смертных грехах, но к тому времени, как я с трудом просочился к дверям сквозь толпу, одновременно хлынувшую в проход, тебя уже и след простыл. Я слышал, как кое-кто посмеивался надо мной, когда другие и правда (а, может, притворялись) считали моё выступление потрясающим. Одна девушка даже схватила меня в свои объятия, чмокнула в щёку и поздравила с тем, что я «обалденный актер». Вот бы все так думали! Но другие, наверняка, в прочем, как и я сам, знали, что я не играл, я вывалил всю свою душу на публичное порицание, благодаря некоторым (а вот о твоем участии они, полагаю, не подозревали). И, хотя и понимал, что выглядел совсем не так, как сам о себе думал, я всё равно сгорал со стыда и покрывался густой багровой краской.

Когда я добрался до танцевального класса, я успел капельку остыть, но Джемма сразу распознала что я «какой-то взвинченный». Я немного опоздал, но она ничего об этом не сказала и вообще, похоже, боялась меня о чём-либо спрашивать. Ну и правильно! Я очень этому внутренне радовался, насколько вообще возможно радоваться в таком состоянии. Я не был взвинчен, я просто желал убить тебя!

К счастью, я довольно отходчив, и уже на следующий день почти забыл о произошедшем. По крайней мере, я так подумал, когда проснулся утром в своей комнате. И продолжал также полагать, пока умывался, завтракал и выходил на улицу. Но уже у учебного корпуса со мной поздоровалась парочку совершенно не знакомых мне студентов. Я решил, что они ошиблись и лишь улыбнулся им в ответ. Зато уже в аудитории я понял, что о вчерашнем вечере должен забыть не только я один. Все мои однокурсники, как один, весело поприветствовали меня, как только я переступил порог. Они смеялись, шутили, пересказывали фразы из моего стихотворения и пародировали мой голос. Я несколько секунд молча смотрел на всё это дело, а сам решал, какой вариант более постыдный: сесть за парту и потерпеть или сбежать? Мне снова захотелось тебя убить, а потом убиться самому.

Пока я думал, как поступить, стоя у дверей, в аудиторию с фразой «разрешите», протиснулся преподаватель. Он странно покосился на меня, как будто тоже присутствовал вчера в актовом зале, но ничего не сказал и ушёл к своей кафедре. Я на ватных ногах прошёл к креслам и сел с самого краю. Кто-то сзади толкнул меня, я решил не реагировать до конца занятия, но толчки продолжились и я обернулся.

— Ты будешь участвовать в вечере Кинга? — спросил одиноко сидящий за моей спиной студент, кажется, Дэни.

— Какого Кинга? — не понял я.

— Ну, блин! Вечер памяти Мартина Лютера Кинга, через неделю будет. Ты же к нему свою поэзию готовишь? Или нет?

— Ммм… я подумаю, — по-прежнему пребывая в недоумении выдавил я.

Я бы мог расспросить его о том, откуда все знают о моём позорном выступлении, ведь тогда в зале было не так много людей, но началась лекция. А потом я уже не решился.

Всю лекцию я просидел в оцепенении, а под конец решил, что, наверное, мне это показалось: и то, что ты бессовестно транслировал мои стихи на публике, и даже то, что я вообще что-то сочинил. Правда, когда я покидал аудиторию, некоторые студенты развеяли мои иллюзии на этот счёт, пристав с расспросами: есть ли у меня ещё стихи, не состою ли я в поэтическом клубе, мне больше нравится сочинять или читать. Одна девушка так вообще убила, спросив, ответил ли мне взаимностью тот, кому я посвятил своё стихотворение. Я спросил, что она имеет ввиду, но она лишь хитро улыбнулась. На следующую лекцию я даже опоздал, потому что никак не мог отделаться от любопытных.