Класс. История одного колумбайна - Астахов Павел Алексеевич - Страница 3

– Вы должны были приехать раньше, – тихо повторил Дмитрий.

Врачи переглянулись.

– Ладно, нам тут делать нечего, – подытожил мужчина, поднимая чемоданчик. – Приготовь паспорт своей родственницы. И будь осторожен с ритуальными агентами – они сейчас сюда слетятся, только и будешь успевать отбиваться.

– Агенты? Да… – машинально проговорил Дмитрий.

Врачи вновь обменялись взглядами.

– Может, вам укол сделать? – неуверенно предложила женщина. – Успокаивающий. Мы все понимаем, вы…

– Уходите, – с усилием выдавил Свободин, не глядя на них.

Помедлив, медики молча вышли из квартиры, прикрыв за собой дверь.

Несколько минут он стоял в коридоре в полной неподвижности, неотрывно глядя на мертвое тело бабушки. И с каждым ударом растревоженного сердца в нем росла горечь, разливаясь внутри ядовитым желчным озером.

«Надо было попросить, чтобы помогли перенести ее на кровать, – пронеслась запоздалая мысль. – Она здесь лежит, как старый, затертый до дыр, ненужный фартук».

А вообще, плевать на всех! Он сам отнесет свою бабулю в комнату.

Вновь проснулся внутренний голос, намекая на то, что до визита полицейского лучше оставить все как есть, но его вторая половина упорно игнорировала эти советы.

Дмитрий отволок безвольное тело бабушки к кровати и, кряхтя от натуги, перетащил на смятую постель. Вытирая взмокший лоб, он неожиданно заметил новенькие наборы красок и фломастеров, лежащих на рассохшейся от времени тумбочке. Там же лежали альбомы для рисования. Все это Маргарита Васильевна приготовила для Вики, его младшей сестры. И хотя Дмитрий пытался отговорить бабушку от лишних трат, та была непреклонна.

«Я хочу порадовать Викулю, она же очень любит рисовать, – сказала она, пряча в альбом конверт. – Ей будет приятно. Тем более девочка без троек закончила учебный год…»

Дмитрий шагнул вперед и, взяв альбом, извлек конверт. Заглянул внутрь, увидел тысячную купюру. Сглотнул подступивший комок. Как бы тяжело ей ни было, бабушка всегда находила возможность подкинуть лишнюю денежку и Вике, и ему, даже когда он устроился на работу и обрел относительную финансовую независимость. На все его вялые возражения она неизменно отвечала:

«Вот станешь большим начальником, тогда будешь помогать мне. А пока чем могу – я тебе помогу».

Парень снова вздохнул. Только сейчас в сознании медленно, с неохотой начало вырисовываться понимание происшедшего. Бабушки больше нет. Нет, и больше никогда не будет. Никогда не будет… От этого зловещего словосочетания словно повеяло могильным холодом, и Дмитрий поежился.

Больше никогда она его не обнимет своими натруженными грубоватыми руками, не приготовит ароматных пирожков с капустой. Да, ей шел восемьдесят восьмой год, она часто жаловалась на высокое давление и сердце, и тем не менее… Лишь теперь Дмитрий понял, как много значила для него эта славная и тихая старушка.

Именно бабушка позвала внука жить к себе после его очередной крупной ссоры с отчимом. И это был самый лучший, спасительный и, пожалуй, единственный выход в сложившихся обстоятельствах – денег на съемное жилье у него не было, а продолжать жить в одних стенах с ненавистным отчимом и матерью, которая почти никогда не проявляла к нему интереса, уже было невозможно.

Бабушка никогда не устраивала скандалов, не читала морали с поджатыми губами: «А вот в наше время…», она всегда внимательно слушала его, изредка высказывая свое мнение. Единственный недостаток – она часто ворчала, если он, уходя, забывал ей вовремя звонить, но это было вполне объяснимо – она просто волновалась, когда Дмитрия долго не было, и никогда не ложилась спать, пока тот не заявится домой.

Он стоял, слушая равнодушное тиканье часов и глухой стук собственного сердца. Внезапно у него возникло ощущение, что со смертью бабушки его собственное сердце стало меньше и слабее. Будто вместе с ее уходом безвозвратно и незаметно улетучилась часть его самого…

Вскоре раздался звонок. И полицейский, и санитары труповозки прибыли одновременно. Участковый представлял собой худощавого мужчину с хмурым лицом, лет тридцати, на котором служебный китель с лейтенантскими погонами болтался как тряпка на швабре. Казалось, он так торопился на вызов, что впопыхах облачился в чужую форму.

Мельком взглянув на тело покойной, он бросил санитарам: «Упаковывайте», а сам жестом показал Дмитрию, чтобы тот шел на кухню. Бесцеремонно расположившись за столом, участковый вынул из планшета бланк протокола и принялся его заполнять.

Дмитрий встал у окна. Скрестив на груди руки, он с нескрываемой неприязнью наблюдал за полицейским. В мозгу гротескной каруселью крутилась пренебрежительно брошенная лейтенантом фраза – «упаковывайте».

Вот же подонок! Это что ему, посылка какая-нибудь?! Или они там все такие в полиции, бездушные служаки?!

– Как фамилия потерпевшей? – нарушил молчание участковый, при этом не отрываясь от писанины.

– Шлангина.

«Разве она потерпевшая? – подумал про себя Дмитрий. – Вроде ее никто не убивал. Она просто умерла!»

– Лекарства какие-нибудь принимала? – задал очередной вопрос лейтенант.

– Конечно. Ей восемьдесят семь лет, любой человек в ее возрасте принимает лекарства, – заметил парень и в доказательство своих слов указал на подоконник, где виднелись шеренги пузырьков и коробочки с таблетками.

– Это как посмотреть, – невозмутимо возразил полицейский. – Моя прабабушка, например, в деревне всю жизнь прожила, ни разу к врачу не ходила. Дожила до ста четырех лет. И лекарств не признавала. Не то, что городские…

– Она пережила ленинградскую блокаду, – глухо произнес Дмитрий.

Лейтенант даже ухом не повел, и это равнодушие подхлестнуло гнев Свободина еще больше. Он уже начинал ненавидеть не только его, но и его сточетырехлетнюю прабабушку, которая, по сути, была вообще ни в чем не повинна.

– Твой паспорт, – сказал участковый, оторвав глаза от протокола. – И военный билет, – добавил он.

Помедлив, Свободин принес документы из комнаты, и полицейский принялся листать паспорт.

– Почему не по месту регистрации живешь? – поинтересовался он.

– Просто живу, и все, – ответил Дмитрий. – Разве запрещено жить у родной бабушки?

Участковый не удостоил его ответом, переключившись на справку из военкомата.

– Не служил? – уточнил он, и Дмитрию показалось, что в голосе лейтенанта скользнули пренебрежительно-злорадные нотки.

– Нет, – сдержанно ответил он.

Холодный взор бесцветных глаз полицейского остановился на запястьях Свободина, на котором белело несколько параллельных шрамов.

– Ты что, из этих, что ли? – усмехнулся он, жестом имитируя пилящие движения. – Депрессушник? Уклонист?

– Послушайте, вы пришли моей бабушкой заниматься? – не выдержал Дмитрий. – Или моей личной жизнью?!

– Я, гражданин Свободин, участковый уполномоченный полиции вашего района, – отчеканил лейтенант, и в его невыразительных глазах заискрились угрожающие огоньки. – И в мои обязанности входит контроль соблюдения законности на вверенном мне участке.

– И что, я совершил какой-то проступок?!

Полицейский смерил его полупрезрительным взглядом, и Дмитрий неосознанно подумал, что так смотрят на помойного кота, выискивающего пропитание на мусорной куче.

– Она ваша бабушка по матери? – уточнил участковый.

– По отцу.

– А почему отец с ней не жил? Не ухаживал?

– Отец давно умер.

– Ну, тогда мать бы ваша могла… Молодой парень, а живет с бабушкой, регистрация другая, – неторопливо рассуждал лейтенант. – Квартира у бабули хорошая, двушка с балконом. Похоже, наследников, кроме вас, больше нет? То есть квартира перейдет теперь вам?

– Не знаю. Я об этом не думал.

Полицейский недоверчиво усмехнулся.

– Ну да, конечно. Я так сразу и поверил… Тут еще надо разобраться. Как-то все очень складно получается…

– В чем разобраться? – не понял Дмитрий.