В ожидании козы - Дубровин Евгений Пантелеевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/34
• Следующая

Но после Победы все изменилось. Вместо похоронок дядя Костя стал носить письма о скором приезде солдат. Теперь, когда он приносил письмо, дядю Костю обнимали, целовали и подносили стаканчик. Письма приходили пачками, и под вечер почтальон выписывал по дороге на велосипеде восьмерки. Особенно хорошо дядю Костю встречали на мясокомбинате, потому что он доставлял почту прямо на рабочие места. Часто почтальона награждали требухой или другим каким мясом, и сторож в проходной смотрел на это сквозь пальцы.

К нам дядя Костя ездил из-за Малыша. Он хотел его усыновить. Он упрашивал Малыша каждый вечер, но Малыш не соглашался. Почтальон соблазнял его и супом из требухи, и контрамарками в кино (дяде Косте везде был свободный вход), и велосипедом. Но Малыш не поддавался даже на велосипед, потому что он все-таки ждал убитого отца. Тогда многие убитые приходили.

Мы долго не понимали, почему Малыш так ждет отца, а потом он рассказал нам сам. Однажды, это было давно, когда Малышу еще было совсем мало лет, он проснулся от плача матери. Малыш вскочил и выбежал в другую комнату. Там стоял высокий человек с белыми курчавыми волосами и обнимал мать. Малыш очень испугался, но мать, плача и смеясь, сказала, что это его отец и что его надо любить.

Белый курчавый человек отпустил мать, взял на руки Малыша и спросил, катался ли когда Малыш на большом, до самого неба, колесе?

– Нет, – ответил Малыш.

– А на самолете? – спросил человек.

– Нет, – ответил Малыш.

– А на пароходе?

И на пароходе Малыш не катался.

– Я тебя покатаю и на колесе, и на самолете, и на пароходе, – пообещал человек. – И на ослике, и на слоне. Мы целый год с тобой будем ездить и кататься. И еще мы залезем с тобой и с мамой на такую гору, откуда видно сразу два моря.

– Когда? Завтра? – спросил Малыш.

– Скоро, – ответил отец. – Ты только жди.

Утром заплаканная мать сказала, что отец приходил на одну ночь и что он ушел на войну и вернется не скоро. Но Малыш не поверил матери. Он терпеливо ждал отца и каждый день спрашивал у матери, сегодня ли он придет. Сначала мать плакала, а потом плакать перестала и один раз, когда Малыш спросил при чужом дяде, больно ударила его. С тех пор Малыш перестал спрашивать про отца, но даже сейчас, когда уже стал большим, продолжал ждать его.

Почти до вечера мы говорили о нашем отце, который свалился будто снег на голову.

Вдруг в кустах послышался треск и ругань совсем с другой стороны, чем всегда. Видно, дядя Костя сбился с дорожки и шпарил напрямик. Значит, сегодня он поддал как следует.

Но оказалось, что я ошибся. Просто дядя Костя был очень возбужден. Он довольно удачно соскочил с велосипеда и закричал, размахивая конвертом.

– Ну, кто будет плясать?!

Мы ошалело уставились на него.

– Полевая почта! – пояснил дядя Костя. – Чей-то отец нашелся.

– Это мой! – заорал Малыш и побежал к дяде Косте.

Вскочил со своего места и Дылда. Глаза его впились в конверт. Даже Рыжий насторожился.

– На! – дядя Костя протянул мне конверт. – Скажешь матери, с нее магарыч. Да ты не рад, что ли?

Домой я возвращался очень неохотно. Предстояло продолжение разговора об императоре Веспасиане. Но дома не было блиндажа, где можно укрыться от увесистых аргументов отца. По дороге я прочитал письмо. Отец подробно описывал, что произошло с ним, как его ранило, как он попал в плен, как бежал в партизаны, как воевал во Франции. Он писал, что мать, наверно, получила похоронку, что прошло много времени и, может быть, у нее уже другая семья. Вот почему он решил не приезжать, а написать письмо. Он просил ответить быстро и откровенно. И еще он просил отдать кого-нибудь из нас. Теперь я вспомнил, что отец в первый же вечер спрашивал, получали ли мы письмо, а потом сам ходил встречать почтальона.

Я спрятал письмо в карман. А вдруг оно поможет выкрутиться?

Чем ближе я подходил к дому, тем медленнее передвигались мои ноги. Хорошо, если бы родители ушли куда-нибудь, например, в кино. Но отец не любил кино. Он говорил, что там все придумано.

Я открыл калитку и замер. Летняя печь посреди двора, на которой мы обычно готовили обед, была разрушена. Вокруг валялись перепачканные отцовские майки и трусы, до этого они сушились на веревке, привязанной к трубе печки. На кустах, как на новогодних елках, висели котлеты из картошки.

Я сразу догадался, что здесь произошло. Ваду приходилось таскать картошку мимо отцовских трусов и маек, и они, видно, все время напоминали ему об ударе ложкой по лбу. Наконец они так растравили его душу, что он решил их взорвать вместе с печкой. Наверно, Вад начинил порохом (у нас были солидные запасы) несколько консервных банок и бросил их вместе с дровами в печку.

Из дома слышались крики. Очевидно, там шла расправа. Я дернул дверь, но она оказалась закрытой. Тогда я влез на завалинку и заглянул в окно. Отец гонялся за Вадом по комнате со своим толстым трофейным ремнем и кричал:

– Признавайся, негодяй, ты взорвал? Ты зачем взорвал?

Мать металась между отцом и Вадом. Ее настроение менялось каждую минуту. То она кричала на отца:

– Хватит! Слышишь! Дорвался! Ты ему повредить что-нибудь можешь!

А то, все же прикрывая Вада собой, как наседка цыпленка, еще больше распаляла отца:

– Толя, всыпь этому зверенышу! Они и дом скоро спалят! Это же надо придумать – бомбу в печку бросить! Да не бей его ремнем! Ты лучше его за уши отдери!

Отец отбросил ремень, поймал Вада и стал трепать его за уши:

– Проси прощения, сопляк! Скажи, что в руки больше не возьмешь эту гадость!

– Ну хватит тебе! У него и так уши длинные! – Мать оттолкнула отца и заплакала. – В кого же они такие уродились? Мать с отцом сил не жалеют…

– Я им покажу! Они у меня узнают! Каждый день буду пороть, как сидоровых коз! – кричал отец, застегивая ремень.

Я спрыгнул с завалинки. На крыльцо вышел Вад. Уши его горели.

– Больно? – спросил я.

Но Вад только усмехнулся. Это была очень нехорошая усмешка.

– Пойдем на выгон футбол погоняем, – предложил я.

Вад покачал головой и усмехнулся второй раз. Эта усмешка была еще хуже первой.

– Пойду полежу, – сказал он.

– Ты собираешься мстить?

Вад усмехнулся в третий раз.

– Пойду полежу, – повторил он.

Когда я, натаскав в бочку воды, зашел в комнату, Вад лежал, отвернувшись к стенке, и как будто спал. Я внимательно осмотрел комнату, но не нашел ничего подозрительного. Только у порога валялся маленький кусочек бикфордова шнура. Раньше его там не было.

– Вад, – сказал я, дотронувшись до его плеча. – Ты заминировал? Может, не надо? А, Вад?

Брат не ответил.

Я долго не мог заснуть, ожидая начала военных действий. Что они начнутся, я не сомневался. Не такой человек Вад чтобы простить сегодняшнее. На всякий случай я положил в карманы немного еды и лег спать обутым. Я заметил, что Вад тоже спал обутым.

Мирно тикал будильник, верещал возле печки сверчок и под потолком пикировали комары. Дверь в соседнюю комнату, где спали отец с матерью, была открыта. Оттуда слышался шепот. Мать читала отцу мораль.

– Кто этак обращается с детьми? К ним подход нужен, а ты битьем да битьем. Озлобил их вконец.

– Сама же говорила…

– Надо постепенно… Огрубел ты на войне….

– Откуда я знаю, как с ними надо… Пришел, а старший уже совсем взрослый… Все знает, учит даже… Шел, думал – помощники есть, хату свою построим, козу купим, кроликов разведем. А тут бои похлеще, чем на войне.

– Поигрался бы с ними… Дети ведь… Да и не знают они тебя. Привыкли одни… Книжку, как с ними надо, почитал бы. Говорят, есть такие книжки…

– Может, и есть… Да после всего, что там было, чего насмотрелся… нервы не держат… – Отец помолчал. – Книжки. Меня отец кнутом драл… Вот и вся грамота…

– Ты не такой… ты хороший… Мы тебя так ждали. А потом, когда пришла похоронка… когда пришла похоронка…

• Предыдущая
• 9/34
• Следующая